АЛЕКСЕЙ. Я всё понял, всё! (Смеётся.)
МОЛЧАНИЕ.
СОЛОВЕЙ. Я вот тоже понял, что ты чего-то мне так сильно угодить хочешь, как я образно скажу, однако, другой раз, а почему — не знаю.
АЛЕКСЕЙ. Я хочу дружить!
СОЛОВЕЙ. А как же мы будем дружить, если ты руки не подаёшь? Я люблю, чтоб за руку, чтоб сильно, чтоб со всей силой и крепкостью. А ты?
АЛЕКСЕЙ. Нет, я же не всегда не подаю руку, я тоже могу подать руку, ну что вы обо мне думаете, что я сумасшедший, я подам. Даже с радостью. Вы ведь не заразный?
Соловей вытер пальцем нос, палец вытер об штаны, улыбается. Смотрит на Алексея.
СОЛОВЕЙ. Я-то не заразный? Я сильно заразный, как я образно скажу другой раз. Ну ладно, чего там. Иди сюда. На ухо. Спросить хочу давно. Вот ответь мне, раз ты писатель…
АЛЕКСЕЙ. Я не писатель.
СОЛОВЕЙ. Как не писатель? А эта — твоя? (Ткнул в фортепиано.)
АЛЕКСЕЙ. Моя.
СОЛОВЕЙ. Ну, говорю — писатель. Слушай. (Снова вытер сопли и размазал по колену.) Ты вот мне скажи: почему в поездах, особливо на северных направлениях, всю жизнь глухонемые ходют и порнуху продают. И что характерно — отметь! — только глухонемые!
МОЛЧАНИЕ.
АЛЕКСЕЙ. Да?
СОЛОВЕЙ. Я и говорю: да-а-а! Одного решил я проверить и как пукну сильно при нем. Он даже — ноль, реагажа нету. Почему?
АЛЕКСЕЙ. Не знаю.
СОЛОВЕЙ. Не знаешь. И никто не знает. Необъяснимый закон природы, как я образно скажу другой раз. И будто не унюхал даже чего, вот что интересно! А ведь носопырка у него есть, была, то есть? Как объяснить?
МОЛЧАНИЕ.
АЛЕКСЕЙ. Почему она прыгает всё время через эту половицу?
СОЛОВЕЙ. Потому что там — ток.
АЛЕКСЕЙ. Как — ток?
СОЛОВЕЙ. Да так — ток. Так-ток, так-ток, так-ток! Слушается! (Смеётся.) Моя! Дождь, весна, с крыши каплет — ток пробивает, и прямо в ту половицу бьёт.
АЛЕКСЕЙ. Как — бьёт? Это же очень опасно, надо что-то предпринять?
СОЛОВЕЙ. Предпринять?
АЛЕКСЕЙ. Ну, сделать?
СОЛОВЕЙ. Мы за квартиру не плотим пять лет, что сделать? (Смеётся.) А вон библиотеку всю наскрозь пробивало, никто не мог войти, двух читателей убило.
АЛЕКСЕЙ. Неправда. Пугаете нарочно.
СОЛОВЕЙ. Правда. Может, они за знаниями пришли, руку протянули к двери, к ручке дверной, как я образно скажу, однако, другой раз, а их шарах и — нету. Вот и уехали они. А у нас одна только половица наэлектриченная. Пока. Может, скоро всех начнёт бить-убивать, убивать да бить, я даже и не знаю.
АЛЕКСЕЙ. Нет, нет, не может быть, нет, он не рассказывал мне.
СОЛОВЕЙ. Кто? Чего? Почему? Про что? Про читателей?
АЛЕКСЕЙ. Нет, так. Ничего. Вы так говорите, будто это национальность: читатели.
СОЛОВЕЙ. Не веришь? Вчера вот кошка забежала и прямо по этой половице рванула идти, дура, шерсть на ней дыбом, загорелась, синий пламень и — смерть, смерть-смерть-смерть! — и страшно, страшно, страшно, страшно. (Смеётся, играет на гармошке, поёт.) Люблю грозу в начале мая! Когда весенний первый гром! Как саданёт из-под сарая, что фиг опомнишься потом! Не веришь? Ну, ступи на половицу — шарахнет уй как!
АЛЕКСЕЙ. Надо громоотвод поставить.
СОЛОВЕЙ. А громоотвод-то пошто?
АЛЕКСЕЙ. Не знаю, я не силен в технике. Я историк по образованию, мой отец академик Сорин, его именем названа эта улица.
СОЛОВЕЙ. Ты сто раз сказал-повторил. Академиков тут не хватало. (Смеётся.)
АЛЕКСЕЙ. Это правда! Паспорта у меня нет, я сдал на документы на квартиру, на оформление денег и прочее, но сейчас привезут всё. Я покажу паспорт обязательно, но не для того, чтобы похвастать, что мой отец такой большой человек был, а чтобы вы увидели, что мы действительно родились в один год и один день.
СОЛОВЕЙ. А мне зачем?
АЛЕКСЕЙ. Ну, чтобы мы подружились!
СОЛОВЕЙ. Да зачем нам с тобой дружить?
АЛЕКСЕЙ. Мы же в один день!
СОЛОВЕЙ. Ну? Я верю. И без паспорта. А вот ты мне веришь?
АЛЕКСЕЙ. Про что?
СОЛОВЕЙ. Про половицу?
АЛЕКСЕЙ. Теоретически — да.
СОЛОВЕЙ. А практически?
АЛЕКСЕЙ. Не понимаю?
СОЛОВЕЙ. Не веришь! Встань тогда на половицу и узнаешь — стукнет или нет.
АЛЕКСЕЙ. Я верю.
СОЛОВЕЙ. А я вот наврал.
МОЛЧАНИЕ.
АЛЕКСЕЙ. Ну тогда не верю.
СОЛОВЕЙ. Дак веришь или не веришь?
АЛЕКСЕЙ. Не знаю.
СОЛОВЕЙ. Ну, тогда дай пять. Ну, дай кардан? А?
Снова вытер сопли под носом, руку об штаны протёр и протянул её Алексею. Тот подумал и пожал его ладонь. Соловей, не выпуская его руки из своей, другой рукой быстро задрал рубашку Алексея до локтя, потом поправил рубашку на Алексее, смеётся. Принялся ходить широкими шагами. Погладил статуэтку кошки.
Вот где собака зарылась. “Дружить”, “товарищ”, говорит. На твоих товарищей рыба хорошо клюёт. А под умного канаешь. Ага. Да, да, кошка. Синим пламенем сгорела. У нас порода вывелась в траве и вокруг дома. А как: приблудились две кошки, у обоих по одному глазу не было. Так от рождения. Стали рожать кошек море, расплодилось море, крыс море, кошек жирных море, только все кошки — без глаз. Увидишь. Необъяснимый закон природы.
Лаура пошла из коридора по лестнице, матрас упал, загородил дорогу. Соловей поднял его, поставил на место.
Райкин матрас. Райка — это песня. Сама себя тут поселила. Живёт тут в коридоре начальница. Сейчас придёт, тебя погонит. А то начальников развелось, да все с гонором, да все такие непростые, как я образно, однако, скажу другой раз.
АЛЕКСЕЙ. (Тихо.) Ты?! Дебил!!! Я ненавижу вас, таких!!!! Ты — туман, марево, тебя нет для меня, нет!!!
МОЛЧАНИЕ.
СОЛОВЕЙ. Как так? (Смеётся.) За что? Ты же говорил: старик, старичок, русский народ, ой, народ, ай, народ. Вот — я народ.
АЛЕКСЕЙ. Ты не народ. Ты — быдло.
СОЛОВЕЙ. А ты не быдло?
АЛЕКСЕЙ. Я болен, это уколы, мне надо лечиться, я потому продал квартиру…
СОЛОВЕЙ. Ты ж сказал она тебе надоела, в ней не мечталося, темнила?
АЛЕКСЕЙ. Не смей говорить со мной так нагло, ты?! Он ничего не рассказал мне про комнату, они перевезли вещи, он не пришёл перевозить, пришли грузчики, он позвонил, сказал, что придёт машина, перевезёт, я не видел этой комнаты, я ему доверяю, и тут неплохо, неплохо, мне нравится, тут очень просто, без выпендрёжа, машины ездят, мне тут нравится, нравится, нравится! Я болен, переезд — тоже, что пожар! Это фоно уберу, нет, буду по вечерам играть!!!
СОЛОВЕЙ. Накололи тебя. Понял уже? (Смеётся.) Хорошо!
АЛЕКСЕЙ. Мы должны дружить. Мы будем соседи.
СОЛОВЕЙ. Дружи-и-ить? Да мы разные по шерсти с тобой.
АЛЕКСЕЙ. Мы в один день, в один год, дайте руку, будем дружить, общаться, разговаривать по ночам, по вечерам, у меня это от уколов!
СОЛОВЕЙ. Да, да. Вот такие кошки. Стали рождаться кошки без глаз. Море, прямо ползают вокруг дома, как червяки и все без глаз. Но с ногами зато.
АЛЕКСЕЙ. Ну, зачем пугаете, у меня нервы на пределе, это же неправда, зачем рассказываете это? Послушайте, ведь я сын академика Сорина, подумайте, надо со мной дружить, на всякий случай дружить, ведь, если у вас нет доброго сердца, то пусть хотя бы будет хитрый ум, я ведь могу пригодиться, слышите?
СОЛОВЕЙ. Да, да. Думаешь, от чего? Думаешь, необъяснимый закон природы? Думаешь, кошачий СПИД? Не-ка. Говна-пирога. Кровосмешение! Как я образно, однако, скажу другой раз.
Забрал гармошку, пошёл в свою комнату, стукнулся боком о фортепиано, скривился, смеётся. Ушёл к себе, гремит там банками. Алексей сидит на стуле. Вертит головой, хватает палки, которые скользят и падают, морщится.
АЛЕКСЕЙ. Странный старик, нет, не старик, он одногодка, а выглядит как старик, этот ваш супруг и спаситель, да? Он похож на одного старика, да, одногодка, пусть не врёт, он тот самый старик, я знаю! Тот самый, тот самый, но мне надо успокаиваться, мой придуманный мир, мой мир грёз путается с этим миром, я успокоюсь, у меня нервы, у меня нервы, у меня нервы…
На улице крик. Алексей, держась за стены, с трудом идёт на балкон, смотрит на проходящего мимо дома в жёлтом дождевике землемера.
ЗЕМЛЕМЕР. (Кричит, смеётся.) Кошка-копилка, девка-дурилка, кошка-копилка, кораблю крутилка! Разбилась копилка! Прощай, милка! Разлилось молоко! Bonne chance! a va! Un bijou!
АЛЕКСЕЙ. (Смотрит сверху на землемера, кричит ему:) Эй?! Вы что там такое говорите? Вы что за чушь несёте? Прекратите! Старик, слышите меня, нет, ну?!
Лаура вернулась, ходит по коридору.
Землемер остановился, задрал голову, смотрит на балкон, на Алексея, смеётся.
ЗЕМЛЕМЕР. А я землю меряю!
АЛЕКСЕЙ. Зачем?
ЗЕМЛЕМЕР. А чтоб знать, сколько у меня земли!
АЛЕКСЕЙ. А это что — ваша земля?
