Козима. Рихард, моя плоть так жаждет твоей любви.
Вагнер. Я тоже сгораю, моя куколка. Но я должен сохранять благоразумие.
Козима. Ты отталкиваешь меня!
Вагнер. Сейчас это как-то неудобно.
Козима. Какая мещанская фраза!
Вагнер. Ганс – мой друг.
Козима. А я – твоя девка.
Вагнер. Ну! Уж и девка.
Козима. Богиня или девка – что значат слова для свободных натур?
Вагнер. Когда он там мечется в своей постели, а ты в моей, нет, это не дело.
Козима. Ты вожделеешь, но у тебя нет силы. Заблуждение! Заблуждение, которому суждено отступить перед всепоглощающим чувством.
Вагнер. Это не заблуждение. Есть причины.
Козима. У тебя есть причины отрекаться от моей любви? Назови их. Объяснись, облеки свою позицию в слова. Докажи, почему ты не имеешь права любить меня.
Вагнер. А если он не спит?
Козима. Я подожду, пока заснет.
Вагнер. А если он проснется?
Козима. Значит, в один прекрасный день у него откроются глаза.
Вагнер. В один прекрасный день, конечно. Надо все оставить как есть. Подождать подходящего повода. Все обойдется. Но сейчас я не могу привлекать внимание. Людвиг не должен догадаться, что я его обманываю. Ты не представляешь, как этот мальчик меня ревнует.
Козима. Но не к женщине же.
Вагнер. Как политик я не должен рассуждать столь легкомысленно. Враждебные мне круги страшно влиятельны. Вся моя работа направлена на то, чтобы сохранить благосклонность Людвига. Я собираю сувениры, чтобы привязать его к себе, коллекционирую знаки внимания, чтобы доставить ему радость. Вот уже несколько недель я позирую одному живописцу для портрета, который подарю Людвигу в залог любви.
Козима. Портрет? Из каких средств ты его оплатишь?
Вагнер. То есть как? Мои счета поступают в кассу двора. Нет, Козима, сейчас никаких публичных неприятностей. Я – на стороне короля. Столица принадлежит мне.
Козима. Ты прав. Неприятностей нужно избегать.
Вагнер. Вот и договорились. Ты разумная женщина. Чмокни меня, и давай, наконец, хорошенько отоспимся.
Козима. Я разбужу Ганса и открою ему все.
Вагнер. Ты решила погубить меня!
Козима. Он переедет в отель, в Мюнхен. Я целыми днями буду рядом с тобой: надо же переписать набело для короля твои мемуары. А Бюлов будет молчать о нашей сердечной привязанности.
Вагнер. Черта с два он будет молчать.
Козима. Будет, это моя забота.
Вагнер. А хоть бы и молчал. Что мне от него нужно, так это его восторженное сотрудничество. Не поручать же Лахнеру дирижировать «Голландцем».
Козима. Ганс будет дирижировать. И сделает эксцерпт из «Тристана». Ганс знает, что он нуль, хотя иногда и демонстрирует независимость. Господи Боже, ему пора кое-чему научиться. Если ты нуль, то и веди себя как нуль.
Вагнер. Хватит. Я приказываю тебе идти спать, и больше ни слова об этом.
Козима. Рихард, я жертвую тебе годы своей юности.
Вагнер. Ну! А я тебе – годы своей старости.
Козима. Хорошо, Вагнер. Ты отсылаешь меня, я повинуюсь. Но я тебя предупреждаю: Ганс не весь парализован.
Вагнер. Прошу тебя. Надеюсь, ты не позволишь себе никаких непристойностей с твоим мужем… Одно то, что ты наводишь меня на эту мысль…
Козима. Ведь он не должен ничего знать, так?
Вагнер. Но у женщины всегда могут найтись отговорки, уважительные причины…
Козима. А как я объясню ему ребенка, которого – со вчерашнего дня я в этом уверена – мы произведем на свет?
Вагнер. Еще и ребенок. Только этого не хватало.
Козима. Любимый, как ты ни возражай, как ни сопротивляйся, я не могу обойтись без тебя ни минуты. В своей жизни я любила только двоих мужчин: своего отца и тебя. Я знаю, я не красавица. (Падает на колени.) Не красота и не известность дают мне право притязать на твою любовь. Только моя любовь посягает на твою. Выслушай меня!
Вагнер. Ну и бешеная же ты баба!
Из-за красной портьеры, держа под мышкой парализованной рукой партитуру «Мерлина», выходит Бюлов.
Козима. Твой шейный платок развязался. Позволь, милый, я его завяжу.
Вагнер. Оставь, Козима. Вечно ты пристаешь.
Козима. Тихо, не шевелись.
Вагнер. Значит, мы продолжаем наставлять ему рога. Ты, конечно права, что он может нам сделать? Какой-то северо-германский кастрат, клавирщик. (Замечает Бюлова.) Слушай, прекрати. Не приставай.
Козима. Позволь оказать тебе эту услугу.
Бюлов. Грязная баба. И я, фон Бюлов, женился на грязной бабе из этой грязной семьи! Так мне и надо! (Падает в обморок.)
Вагнер. Ганс, дорогой Ганс, я не виноват, я подвергся нападению! (Прячется.)
Козима. Держи себя в руках, супруг мой. Интерпретировать в отрицательном смысле жизненную ситуацию, не предназначенную для постороннего взгляда, – ниже твоего достоинства. Слова, произнесенные тобой, мне неизвестны. Дочь Листа получила превосходное образование и безупречное воспитание не для того, чтобы терпеть поведение супруга, который падает в обморок, не умея сдержать своего недовольства. Я прошу тебя: опомнись, приди в себя.
Бюлов приходит в себя.
Разве не ты сам требовал от меня поклонения Вагнеру? Мы, женщины, нуждаемся в опоре, наша единственная сила – это сила любить, так что мое поклонение неизбежно должно напоминать любовь. Женщина, которая осталась бы нечувствительной к божественному излучению этого истинного пророка, была бы – в смысле ее восприимчивости – просто трупом. Но любовь к тебе, в которой я поклялась перед Богом в ту ночь, когда ты провалили увертюру к «Тангейзеру», эта любовь неугасима. Никакая демоническая сила не разлучит нас после той клятвы. Ты несешь ответственность перед нашей истинно германской супружеской любовью на низменность твоего подозрения.
Бюлов. Не сейчас, Коз. Подумай о моем состоянии.
Козима. Идея развода, разумеется, решительно отпадает, пока супруга Рихарда, несмотря на ее плачевное состояние, остается в живых. Взвесь хорошенько, Ганс, какие неизмеримые перспективы открываются перед тобой в королевстве Рихарда, а ведь ты не только в тот раз провалился в Берлине. Но к чему нам буржуазное преуспеяние. Ты аристократ, Ганс, аристократ по крови и аристократ в искусстве. Прусский дух и религия повелевают тебе служить там, где королевская, дарованная Богом, воля нуждается в твоей службе. Рихард – величайший композитор всех времен.
Вагнер. Поэт.
Козима. Величайший поэт. Величайший политик. Избавитель Германии. Он нуждается в нас. Он нуждается в тебе как в исполнительном помощнике для осуществления бесконечных творческих замыслов. Почему бы ему не нуждаться и во мне? Ему нужна помощница в будничных делах, например, секретарша, и, как тебе угодно это назвать, няня. Конечно, стыд и страх, травля, которой я подвергаюсь даже со стороны моего собственного супруга, не позволяют мне пребывать с Рихардом Вагнером под одной крышей. Завтра мы переезжаем в Мюнхен. Кстати, я уже оставила за нами номер у Шнауфера в «Баварском дворе». Тебе там будет обеспечен лучший врачебный уход, если наш маэстро вызовет меня к себе для работы. Как ты сам выразился, он трудится днем и ночью. Мы не принадлежим себе, Ганс. Мы слуги ордена. Слуги высшего дела. Наши бессмертные души, наша бренная плоть принадлежат Союзу Музыкантов и музыке будущего.
Бюлов швыряет партитуру «Мерлина» в мусорную корзину и снова падает в обморок.
Можешь выходить, Рихард. Бюлов покидает нас, но остается вагнерианцем.
