Брат Сульпиций. Ах, виноват, забыл...
Брат Жан. Я подаю голос за досточтимого брата Сульпиция.
Брат Сульпиций. Весьма благодарен, но он мне ни к чему, и брат Оноре от этого не перестанет быть нашим настоятелем. Поднесем же ему, как полагается по обряду, знаки его власти. Да вот он и сам.
Входит брат Оноре.
Высокочтимый отец! Собравшийся капитул смиренно просит вас согласиться стать нашим настоятелем и принять знаки этого высокого сана.
Брат Оноре. Ваш выбор мог бы пасть на более достойного. Но я употреблю все силы, чтобы оправдать высокое доверие капитула.
Брат Жан (брату Игнатию). И такой-то вот будет представителем нашего ордена на соборе[19]!
Брат Оноре. По милости святого духа и косноязычные становятся красноречивы.
Брат Жан (с насмешкой). Да, на ближайшем соборе мы узрим чудеса.
Брат Оноре. Отцы! Последуйте за мной в церковь. Я хочу вознести краткое благодарение господу нашему. А затем нам надлежит приготовиться к завтрашнему празднику.
Брат Игнатий (брату Оноре). Сир аббат! Время ужинать.
Брат Оноре. Отец мой! Поужинать мы всегда успеем.
Входит монах.
Монах. Ах, отцы, неслыханное дело! Блажен аббат Бонифаций, что не дожил до такого святотатства!
Брат Оноре. Что? Какое святотатство? Ко мне обращайтесь с жалобой для воздаяния: настоятель — я.
Монах. Ах, сир аббат, я доселе дрожу! Латники сеньора д'Апремона высадили сейчас дверь в часовне и схватили тележника Жирара, искавшего там убежища.
Брат Жан. Как? Нарушать право убежища?
Брат Оноре. Что вы сказали? У вас так дрожал голос, что я не расслышал.
Монах. Латники сира д'Апремона схватили Жирара в убежище, у самого подножия статуи святого угодника Лёфруа!
Брат Игнатий. Высадив дверь!
Брат Жан (монахам). По заслугам и воздаяния! Вы униженно искали покровительства сира д'Апремона, вот он вам его и оказал. Прощайте, привилегии нашего аббатства! Ха-ха-ха! (Уходит, смеясь.)
Молчание.
Брат Игнатий (брату Оноре). Сир аббат! Ведь это страшное насилие, за него следовало бы отлучить. Ведь если перестанут уважать право убежища в часовне, то все крепостные, преследуемые своими сеньорами, будут убегать к Оборотню.
Брат Годеран. Притом мы лишимся дохода от права на убежище, а им не следует пренебрегать.
Брат Оноре (после некоторого размышления). Я напишу об этом сиру д'Апремону.
Монах. Поздно, сир аббат. С ними был палач, и Жирар, верно, теперь уж покойник.
Брат Оноре. В таком случае мы отслужим обедню за упокой его души. Идемте в церковь. (Уходит.)
Все монахи следуют за братом Оноре, кроме брата Игнатия, брата Сульпиция и брата Годерана.
Брат Игнатий. Недоброе начало!
Брат Сульпиций. Мы все приведем в порядок.
Брат Годеран. Я начинаю бояться, не поторопились ли мы, Сульпиций.
Брат Сульпиций. Слишком легко вы поддаетесь страху. Но слышен благовест. Пора в церковь.
Брат Годеран. Только бы благодарственный молебен не затянулся — желудок дает мне знать, что уже очень поздно.
Уходят.
Готическая зала в замке Апремон.
Конрад, его наставник мэтр Бонен.
Конрад. Расскажи мне еще какую-нибудь занимательную историю из времен героев.
Наставник. Сударь! Не угодно ли вам послушать историю о знаменитом рыцаре Гекторе Троянском[20] или о благородном бароне Фемистокле[21]?[22]
Конрад. Все это я уже знаю. Ведь это тот самый, что отравился, когда король персидский захотел обратить его в турецкую веру?
Наставник. Вот именно. А хотите, я расскажу о Ликурге[23], добром короле Лаконии?
Конрад. Ты вечно рассказываешь одно и то же. Я знаю историю о короле Ликурге так же хорошо, как и о короле Артуре.
Наставник. А вы помните устав основанного им рыцарского ордена?
Конрад. Ордена Святой Спарты[24]? Конечно.
Наставник. Что за память в таком нежном возрасте! Поистине, сударь, вы знаете больше моего, скоро мне придется брать у вас уроки. Хотелось бы вам быть рыцарем ордена Святой Спарты?
Конрад. О да! В этом ордене мне нравится вот что: когда пажи стащат, бывало, где-нибудь пирог или варенье, то у них это не отнимают и не бранят их. А затем, как они потешались над рабами! Как они их тогда называли?
Наставник. Илотами[25], монсеньор.
Конрад. Ах да, илотами. Когда я вырасту и стану пажом, я буду, как и они, охотиться на мужиков.
Наставник. Просто чудеса! Он ничего не забывает. Хотелось бы мне, чтобы его милость барон, насмехающийся над образованием, которое я вам даю, был здесь и послушал вас. Запомнить все, даже самые варварские имена! Ах, сударь, каким вы будете рыцарем!
Конрад. Это потому, что я ничего не боюсь. Когда мне приходится играть в войну с моими крепостными, я справляюсь один с пятью-шестью мальчуганами. Под градом палочных ударов они бегут от меня, как зайцы.
Наставник. Послушайте, монсеньор. Не будьте так отважны. Господин сенешаль запретил этим негодным мальчишкам отбиваться от вас. Но у этого народа такие дурные наклонности, что когда-нибудь у них может явиться дерзость оказать вам сопротивление. Будьте осторожнее.
Конрад. Как бы не так! Я не побоюсь и десяти тысяч мужиков. Я боюсь лишь пауков и лягушек.
Наставник. Об одном молю бога, чтобы дожить до времени, когда я смогу описать геройские дела, которые вы совершите. Вы затмите подвиги Амадиса Галльского.
Входят Изабелла и Марион.
Конрад. А, вот и моя сестра. Здравствуй, сестрица Изабо! Что ты ешь? Дай мне.
Изабелла. Я ничего не ем.
Конрад. А мне показалось... Разве у тебя нет ничего в шкатулке, которую тебе подарил мой друг Монтрёйль?
Изабелла. Ах ты, обжора! Ты вредишь себе жадностью к лакомствам. Мне говорили, будто ты тащишь у бедных наших вассалов все, что попадется на глаза.
Конрад. А разве все, что у них есть, не нам принадлежит?
Изабелла. Мэтр Бонен! Вам следовало бы учить его совсем другому.
Входят д'Апремон и его сенешаль.
Д'Апремон. Немедленно повесить его, затем четвертовать, а куски пусть развесят на дереве!
Конрад. Кого это, отец?
Д'Апремон. Да этого негодяя Жирара — он думал было спастись тем, что убежал в часовню Сен-Лёфруа.
Конрад (Бонену). Пойдем скорее, посмотрим, как его будут вешать.
Изабелла. Какой ужас! Батюшка! Запретите ему ходить туда.
Д'Апремон. Напротив, дочь моя, дворянин должен с детства приучаться видеть смерть вблизи, чтобы потом он не робел, видя, как льется в сражениях кровь[26].
Изабелла. Но смотреть, как гибнет безоружный бедняк? К чему это приучит, если не к жестокости?
Д'Апремон. Нельзя же мужчину воспитывать, как женщину.
Конрад. Вот тебе: знай свою прялку!
Сенешаль. Не отложить ли нам, ваша милость, до завтра? Казнь пройдет тогда с большей пышностью.
Д'Апремон. Нет, завтра — день святого Лёфруа. Соберется много праздного люда. Не надо выводить из себя Жака-Простака; с некоторых пор он ворчит, когда его бьют.
Сенешаль. Так я велю его повесить.
Д'Апремон. А после четвертования пусть развесят отрубленные части где-нибудь подальше, чтобы не было видно из замка и чтобы сюда не доносился запах.
Конрад. Постойте, я тоже с вами, господин сенешаль.
Конрад, Бонен и сенешаль уходят.
Д'Апремон (потирая руки). Они выбрали аббатом нашего кузена... Я славно поохотился сегодня и отлично поужинаю... Что же Монтрёйль, говорил он тебе сегодня о любви?
Изабелла (улыбаясь). О! Не больше, чем обычно.
Д'Апремон. Хоть он и не мастер молоть всякий вздор, как трубадур, зато знает все, что полагается знать настоящему рыцарю, а это куда важнее. Где он сейчас?
Изабелла. В нижней зале. Он только что занимался с Пьером фехтованием на тяжелых рапирах.
Д'Апремон. Чтó я тебе говорил? Вот истинный дворянин! Он постоянно упражняется в искусстве владеть оружием. Неужели ты не радуешься, Изабелла, что такой порядочный человек и сильный боец когда-нибудь станет твоим мужем?
Изабелла. Конечно, отец. Я только хотела бы, чтобы он покрепче держал шпагу. Я видела, как искры сыпались от оружия, когда вдруг Пьер, ударив наотмашь, выбил у него шпагу из рук; еще немного, и она попала бы мне в голову. Я поскорее убежала: при таких забавах опасность больше всего угрожает зрителям.
