Он.
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!
Она. Сашенька, ты и стихи сочиняешь?
Валентин Борисович(берет Веру под руку, отводит в сторону). Господи, деточка, это же Северянин! Его проходят в десятом классе…
Она(отстраняясь). В десятом классе мы с вами проходили «Эммануэль».
Нина. Она невежественна. Это плохо!
Он(строго Нине). Ты еще здесь?
Нина. Теперь мне торопиться некуда. Это раньше – работа, магазины, кухня. Жду тебя после спектакля, жду, принаряжусь на всякий случай, а ты – в ресторан с друзьями или еще хуже – в общежитие «Щуки», к студенткам…
Он. Нина, тебе лучше вернуться… к себе! (Подходит к Вере.)
Вера. Где ты взял ананас?
Нина. Я уйду, а ты напьешься…
Он(Нине). Это не твое дело!
Она. Что? Что ты сказал?
Он(замешкавшись). Ананас? Там, в баре… А стихи это не мои…
Она. Ну, конечно, не твои! Я пошутила. Это Северянин. (Незаметно показывает язык учителю, тот качает головой.)
Он. Я – гений Игорь Северянин!
Нина(нахмурившись). Ты что, уже тяпнул?
Он. «Едва заходит о здоровье речь, он ускользает с хитростью безумца!» (Вскакивает и умело откупоривает бутылку.)
Вера оборачивается и снова смотрит на учителя.
Валентин Борисович(с достоинством). «Гамлет»…
Она. Это из «Гамлета»!
Он. О да, моя начитанная! (Разливает по бокалам.)
Выпивают. Нина огорченно отворачивается. Саша снова влечет Веру в альков.
Валентин Борисович. Деточка, сразу не уступай. Только женщина, которая умеет казаться недостижимой, как демократия в России, может по-настоящему привязать к себе мужчину.
Она. Спасибо, за совет, Валентин Борисович, но вы мне мешаете!
Он. Что ты сказала?
Она(вырываясь). Нет, ничего… Давай сначала разберем вещи!
Он. Ну, какие вещи? Меня сейчас интересует только одна вещь!
Нина. И куда же этот интерес девается через год после свадьбы?
Он(Нине). Я тебя прошу!
Она(обиженно). Ты не просишь, а настаиваешь!
Нина. Не приставай к ней больше! Ничто так не заводит женщину, как мужское равнодушие. Встань и гордо уйди в ванную! (Встает с кресла, берет Сашу за руку и уводит в ванную.)
Он на ходу оглядывается.
Она(Валентину Борисовичу, чуть не плача). Ну вот, он обиделся!
Валентин Борисович. Куда он, на хрен, денется? Вернется. Надуй губы и молча разбирай вещи! Ничто так не возбуждает мужчину, как холодность женщины. Особенно, когда она неприступно моет полы!
Она. Мама правильно говорила: вы маньяк… (Расстегивает чемодан, достает платье на плечиках, открывает зеркальный шкаф-стенли, чтобы повесить.)
Оттуда неожиданно вываливается зрелая, сильно накрашенная женщина.
Ирина Федоровна. Наконец-то про родную мать вспомнила!
Она. Я не вспоминала!
Ирина Федоровна. А то я не слышала! Почему ты не сказала, что улетаешь на курорт? Небось, с мужчиной?!
Она. Не вмешивайся в мою жизнь! Прошу тебя, уходи! Я давно уже взрослая девочка!
Ирина Федоровна. Не груби матери!
Валентин Борисович. Да, деточка, со старшими надо повежливее! Здравствуйте, Ирина Федоровна!
Ирина Федоровна. Что? Он здесь… Ты с ним? С этим сластотерпцем!
Валентин Борисович. Вы имели в виду – страстотерпцем?
Она. Нет, мама имела в виду – сластолюбцем…
Ирина Федоровна. Подлец! Как только язык твой поворачивается мне здоровья желать! Я тогда чуть через тебя инфаркт не получила. Жизнь моей дочке испортил! Растлил!
Валентин Борисович. Я ответил за это по всей строгости закона.
Ирина Федоровна. Расстрелять тебя надо было по всей строгости, а расстрел в новостях показать! Как в Китае. А теперь: как ни включу телевизор – батюшки, люди добрые, Валентин Борисович собственной рожей! Нравственный императив! Общечеловеческие ценности! Кризис духовности! Тьфу!
Она. Мама, хватит, столько лет прошло!
Ирина Федоровна. Нет, не прошло! Никогда не прощу! Никогда! А я еще обрадовалась: новый учитель литературы в школу пришел. Мужчина! Завуч Элеонора, говорили, для себя брала…
Валентин Борисович. Я ей отказал! После первого же раза отказал!
Она. Чему ты обрадовалась, мама?
Ирина Федоровна.…Чему? Эх, ты… Мне тогда, дочка, сколько тебе сейчас было. А сладко, думаешь, куковать матери-одиночке, недообнятой? Но тебя я берегла и соблюдала. Ты помнишь, чтобы к нам хоть кто из посторонних на жилплощадь таскался?
Она. Нет, не помню. Но у тети Лены ты часто ночевала.
Ирина Федоровна. Ну, ночевала. Или я не живая? Мужик, ведь он какой: трезвый не интересуется, пьяный не справляется. Вот и стереги промежуток!
Она. Мама, зачем ты мне все это говоришь? Сейчас?!
Ирина Федоровна. А затем! Мы тогда в твоего Валентина Борисовича всем родительским комитетом влюбились. Одна другой краше. Подходи – бери! Я ведь его и в репетиторы с мыслью позвала. Думала, познакомимся поближе, позову в гости, попробует, как я стряпаю, ну и все остальное умею… Не-ет! На девчатинку потянуло!
Она. Так ты Валентина Борисовича хотела от жены увести? Это же грех!
Валентин Борисович. Вот почему вы не захотели, чтобы я женился на вашей дочери!
Она. Вы хотели жениться на мне?
Валентин Борисович. Да, хотел, предлагал Ирине Федоровне: я получаю разрешение в исполкоме и женюсь на несовершеннолетней, а она забирает заявление из милиции.
Она. Мама! Ты мне этого никогда раньше не рассказывала!
Ирина Федоровна. Щас! Разбежался. Нужен мне зять-развратник! Развел бы, не дай бог, гарем в моем доме! На нары!
Она. Мама!
Ирина Федоровна. Что – мама! Вон одёжа в чемодане вся, как лапша, слежалась. Где утюг?
Она. На этаже.
Ирина Федоровна. Пошли! (Валентину Борисовичу.) Ты с нами! Я вас вдвоем не оставлю!
Вера достает из чемодана несколько платьев, берет их в охапку. Валентин Борисович ей помогает. Все трое уходят. Тем временем из ванной возвращаются Нина и Саша, продолжая начатый разговор.
Нина.…А ты помнишь, из-за чего мы чуть не развелись в первый раз?
Он. Из-за грибов… Это было через два года после свадьбы.
Нина. Через год. Почему ты так рано начал мне изменять? Если я тебя не устраивала как женщина, зачем тогда ты на мне женился? Говори, не бойся! Мертвые не обидчивые.
Он. Правда? Тогда попробую… (Берет ананас, смотрит на него, как Гамлет на череп.) Ну, кто я был? Парень из заводского общежития. А ты дочь профессора. Я, когда в первый раз попал в вашу квартиру на Патриарших, просто обалдел: картины, мебель красного дерева, бронзовые фавны… И ты… в черной юбке, белой кружевной блузке…
Нина. С бабушкиной камеей на груди.
Он. Камея меня просто доконала! Я такие раньше только в кино видел.
Нина. Значит, ты женился на бронзе, мебели и на бабушкиной камее?
Он. Нет, я женился на другой жизни.
Нина. Интересно, если бы я не умерла, ты бы меня все-таки бросил?
Он. Никогда! Верных жен не бросают.
Нина. А ты не боялся, что мне однажды осточертеют твои гулянки, и я сама уйду от тебя?
Он. Нет, не боялся. Ты же однолюбка. И ты всегда мне верила…
Нина. Верила? Думаешь, я не поняла, зачем ты устроил тот грибной скандал?
Он. Нет, тот скандал устроила ты! Я хорошо помню! Мы с тобой поехали в Барыбино и набрали две корзины опят, маленьких, как шурупы. Они только пошли после дождей.
Нина. А что ты еще помнишь?
Он. Помню, как ты хотела заняться любовью в лесу… Я очень удивился, это было на тебя так не похоже!
Нина. Ах, ты удивился! Да, у меня тогда мелькнула сумасшедшая мысль… если мы… прямо в лесу, я, наконец, перестану быть для тебя закомплексованной отличницей. Я стану настоящей женщиной… без границ! Но ты сказал, что в лесу сыро, комары и нас могут увидеть. Потом мы вернулись домой, я стала чистить грибы, а ты сел смотреть футбол.
