МУЖЧИНА. Но почему? Я бы постарался ее успокоить.
ХОЗЯЙКА (с силой; возражение, исполненное негодования). Но ей не нужны утешения! Ей нужна прежняя сила! Вы приходили к ней ради счастья, не ради истерзанной плоти, истекающей на постели кровью! Она знает, сколько держится жалость!
Небольшая пауза.
МУЖЧИНА. Так что вы хотите сказать — что на самом деле я вообще ничего не могу ей подарить? Это вы хотите сказать?
ХОЗЯЙКА, молча, опускает глаза.
Что между нами по существу ничего нет, не так ли, — ничего, кроме отсутствия обязательств? (Усмехается). Может, потому так трудно и придумать, что подарить ей… Однажды она меня спросила — мы провели вместе весь вечер и уже прощались — и она спросила: «Ты помнишь всех женщин, какие у тебя были?» Потому что, как она сказала, она не могла вспомнить всех мужчин.
ХОЗЯЙКА. И вы ей поверили?
МУЖЧИНА. Нет. Я подумал, что она просто уверяет меня в своем безразличии — в том, что никогда ничего не станет требовать. У меня мороз пробежал по коже.
ХОЗЯЙКА. В самом деле? Почему?
МУЖЧИНА. Зачем ей было говорить такое, если ей не хотелось удержать меня, безумно?
ХОЗЯЙКА. Но теперь вы думаете иначе…
Он оборачивается к ней; удивлен.
МУЖЧИНА. Нет. Теперь мне вроде кажется, что она говорила правду. Мне кажется, у нее внутри бьет родник равнодушия, холодный, глубокий, как ручей в пещере. Как и у меня. (Небольшая пауза). Чувствую, вы меня сейчас осуждаете.
ХОЗЯЙКА. Я никогда никого не осуждаю, вы это знаете. Не могу я.
МУЖЧИНА. Знаю. И все же глубоко-глубоко в душе…
ХОЗЯЙКА. Нет. Я бессильна — в конце концов не могу не простить, всего.
МУЖЧИНА. Вас это только красит, но где-то в самой глубине вы, должно быть, испытываете легкое презрение…
ХОЗЯЙКА. Чего вы требуете? Из осторожности вы предложили лишь свою дружбу. Разве не так?
МУЖЧИНА. Но что больше мог я предложить!
ХОЗЯЙКА. Тогда вы не можете ожидать найти то, что нашли бы в том случае, если б связали себя обязательствами, не так ли?
МУЖЧИНА. А что я нашел бы?..
ХОЗЯЙКА. Да! За вас бы держались теперь, и вы б изнемогали от слез и были потрясены своим новым одиночеством, просветлены и омыты горем, очищены совершенно новой печалью. Возлюбленный должен заслужить эту радость. Если вы не могли решиться разделить ее жизнь, вы не можете надеяться разделить ее смерть. Этого вам хотелось бы?
МУЖЧИНА. Мне хотелось бы понять, чем я был для нее.
ХОЗЯЙКА (возражая). Ее другом?
МУЖЧИНА (качает головой). Такой вещи не существует. Нет! Нет! И нет! Что это за друг, которому нужны лишь добрые вести и лишь светлая сторона? Я люблю ее! Но мне запрещают это мои обязательства, мой возраст, мои больные суставы — боже мой, в полдесятого мне хочется спать! Все это чудовищно. Что она могла во мне увидеть? Мне невыносимо отражение в зеркале собственного лица: каждый день я как будто брею своего отца!
ХОЗЯЙКА. Тогда отчего не поверить ей? Вы были просто одним из ее друзей.
МУЖЧИНА (пауза). Одним из ее… друзей. Да. Попытаюсь примириться с этим. (Небольшая пауза). Не отчего я не чувствую себя опустошенным? Отчего я все еще так полон? Что должен я сделать — или сказать — чего не сделал или не сказал прежде, чтобы перелом совершился? (Плачет). Боже мой, что я говорю! (Умоляюще). Вы же знаете! Доскажите!
ХОЗЯЙКА. Вероятно… лучше оставить так, как есть, это и будет самое лучшее?
Он медленно отворачивается от нее, внимая ее голосу.
И это все, что вообще могло из этого выйти…
Пауза.
МУЖЧИНА. Вы так думаете? Так вам кажется?
ХОЗЯЙКА. Да.
МУЖЧИНА. Что сейчас мы ближе друг другу, чем когда-либо сможем стать?
ХОЗЯЙКА. Да. Но она уверена, что преодолеет; она знает, что будет жить.
МУЖЧИНА. Значит, это просто… временный испуг.
ХОЗЯЙКА. О, да, но ужасный…
МУЖЧИНА (с возрастающей надеждой). Это возможно, она и, правда, ни за что бы не пожелала, чтоб видели, насколько она испугана, особенно я. Она презирает трусость; на что угодно пойдет, чтоб доказать свое мужество — на что угодно! Думаю, вероятно, вы правы; она захочет меня видеть, когда все пройдет! Когда она вновь выйдет победительницей!
ХОЗЯЙКА. Я в этом уверена!
МУЖЧИНА. С другой стороны… (Внезапно замолкает, словно под ним отверзлась бездна; лицо его утрачивает всякое выражение). Возможно также, не правда ли… что…
ХОЗЯЙКА (резко прерывает его, с ужасом). Для чего углубляться? Вы все скоро узнаете.
МУЖЧИНА. Но только если смогу увидеть ее. Она ни за что не хочет назвать больницу.
ХОЗЯЙКА (прикасаясь к эго руке). Для чего углубляться?
МУЖЧИНА. Но если она умрет?
ХОЗЯЙКА. Она так не думает.
МУЖЧИНА (с уверенностью и пониманием). Или же думает.
Он поворачивается к ней, она преисполнена любви и муки, он говорит, обращаясь непосредственно к ней, сжав ее руку в своей.
Так или иначе мое присутствие… только углубило бы между нами то, чего не следовало бы углублять, потому что теперь, очень скоро, я сделаюсь слишком стар. Если она выздоровеет… для нас будет нехорошо, что мы перенесли такие страдания. Возраста это не излечит, ничто не излечит… Вот в чем дело.
Она протягивает к нему губы; он целует ее.
Она не хочет ничего портить, понимаете, ничего углублять и портить.
ХОЗЯЙКА (обнимает его, прижимаясь в нему всем телом, с огромной жаждой и ощущением последнего объятия). Она хочет, чтобы все осталось, как есть… навсегда. (Притягивает его лицо к своему).
Целуются.
Какая нежность!
Он вновь целует ее.
(Почти с криком прощания). О, какая нежность!
Он высвобождается из ее объятий, с новой мыслью осматривает магазинчик.
МУЖЧИНА. Значит, мне нужно послать ей что-то, что можно долго хранить. (Он с возбуждением осматривает зал, будто заранее зная, что искать. Все быстрее переходит от предмета к предмету, задерживается у лотка с бижутерией, вытаскивает часы на золотой цепочке). Идут? (Заводит их).
ХОЗЯЙКА. О, да, и очень точно. Антикварные.
МУЖЧИНА (подносит часы к уху кладет на ладонь, как бы взвешивает на руке, затем надевает на шею ХОЗЯЙКЕ и отступает назад, чтобы посмотреть). Да, красиво.
ХОЗЯЙКА. Я знаю.
Он начинает доставать бумажник.
Возьмите. (Она снимает часы и протягивает ему, раскачивая на цепочке).
Он убирает бумажник; осознав смысл сказанного, замирает.
Ну, берите — как раз то, что нужно. Каждый раз, как она на них взглянет, они подскажут ей, что надо быть мужественной.
Он берет часы, разглядывает их в своей руке.
Вы так и не назвали ее имени. (Начинает улыбаться).
МУЖЧИНА (начинает улыбаться). А вы — своего. (Небольшая пауза). Спасибо вам. Спасибо вам… большое.
На их лицах расплывается широкая улыбка — словно знак того, что они хорошо знакомы. Свет начинает тускнеть; с улыбкой на лице он выходит из выгородки, проходит на авансцену, глядя перед собой долгим взглядом. Женщину и бутик поглощает темнота, пока они не исчезают совсем. Он бредет прочь, один.
Конец.
