Тавернье. Афера с пятьюдесятью миллионами?
Перигор. Тот самый Валера?
Жюль. Тот самый. Это гений нашего века. Вы дадите его фото на первой странице.
Телефонный звонок.
(Берет трубку.) Что?.. Что? Не может быть... Никаких подробностей?.. Жаль... (Кладет трубку.) Черт побери!
Тавернье. Поймали Валера?
Жюль. Нет. Но хороший заголовок никогда не приходит в одиночку. Не было ни одного, а теперь надо выбирать.
Тавернье. Что случилось?
Жюль. Исчез советский министр Некрасов.
Пeригор. То есть как это исчез?
Жюль. Очень просто. Удрал за границу.
Пeригор. Какие подробности?
Жюль. К сожалению, почти никаких. Он не был в Большом театре на премьере, и потом никто его не видал.
Тавернье. Кто сообщает?
Жюль. Рейтер и Франс Пресс.
Тавернье. А ТАСС?
Жюль. Ни звука.
Тавернье. Что же нам делать? Некрасов или Валера?
Жюль. Некрасов. Заголовок: «Некрасов исчез». Подзаголовок: «Советский министр выбрал свободный мир». У вас есть его фото?
Пeригор. Конечно. С черной повязкой на глазу.
Жюль. На первую страницу!
Пeригор. А Валера?
Жюль. На четвертую.
Телефон.
Еще одна сенсация— и мы пропали.
Фифи. Алло!.. Да, да, господин председатель. (Жюлю.) Председатель правления.
Жюль. Скажите этому скряге, что я его жду.
Фифи. Пожалуйста, господин председатель. (Кладет трубку.)
Жюль. Ну, до скорого!
Тавернье и Перигор уходят. Жюлю очень не хочется надевать пиджак, но он его все-таки надевает.
Жюль, Фифи, Баран.
Жюль. Здравствуйте, дорогой господин Баран!
Баран. Здравствуйте, дорогой господин Палотен! У меня прекрасная новость. Сегодня мне позвонил министр внутренних дел. Он дал мне понять, что предполагает предоставить нам монополию на объявления.
Жюль. Это сверх ожиданий!
Баран. Не правда ли? Мы сможем улучшить качество газеты и сократить расходы.
Жюль. Мы будем выходить на двадцати страницах, мы прикончим «Пари Пресс» и «Франс-суар»! А что министр хочет в обмен?
Баран. Ровно ничего. Как вы могли подумать? Мы готовы принять знаки благодарности, но подкупить нас нельзя. Подумайте сами: «Суар-Пари» — правительственный орган. Естественно, что ему дают возможность идти в ногу с веком. Но я должен вам сказать откровенно: некоторые из моих коллег находят, что «Суар-а-Пари» немножко слинял. Читателей привлекали задор, изюминка, а их больше нет.
Жюль. Надо учитывать международное положение. Напряженность спадает. Вчера, например, ничего не произошло.
Баран. Конечно... Вы знаете, я всегда вас защищаю. Но нужно понять министра. Он сказал мне. что газета должна быть более боевой. Когда мы этого добьемся, он предоставит нам монополию.
Жюль. Конкретно?
Баран Министр, между прочим, говорил о выборах в Сен-э-Марн. Выборы пройдут под лозунгом: «За или против вооружения Германии». Вы знаете госпожу Бунуми? Это правительственная кандидатура. Добрая христианка, хорошая супруга, мать двенадцати живых детей. Она прекрасно понимает рядовых французов. Право же, у нее могут поучиться редакторы газет. Посмотрите на плакат, который она расклеила. (Достает из портфеля плакат, на котором огромными буквами написано: «Братство черев вооружение» и ниже: «Чтобы сохранить мир, все средства хороши, даже война».)
Жюль. Фифи, кнопки!
Фифи прикалывает плакат к стене.
Баран. К сожалению, обстановка в Сен-э-Марн не блестящая. Мы можем рассчитывать только на тридцать тысяч голосов. Коммунисты получат столько же. Может быть, несколько больше. Добрая половина избирателей вообще не явится к урнам. А десять тысяч, видимо, проголосуют за радикала Пердриера. Может пройти коммунист.
Жюль (который ничего не понимает). Понимаю.
Баран. Министр сказал, что это было бы катастрофой. Но он нашел выход. Пердриер должен снять свою кандидатуру и призвать своих единомышленников голосовать за госпожу Бунуми. Загвоздка в том, что Пердриер не хочет. Это чудак, он ненавидит коммунистов, но он против вооружения Германии. И знаете почему? Немцы разграбили его дом в тысяча девятьсот сороковом, а в сорок четвертом отправили его в концлагерь.
Жюль. Подумаешь!
Баран. Я вам говорю, что он оригинал. Это невероятно, но он боится немцев больше, чем русских. Все же я убежден, что он снимет свою кандидатуру, если вы ему докажете, что русские страшнее немцев.
Жюль. Но как я могу ему доказать?
Баран. Десять тысяч его избирателей читают «Суар-а-Пари».
Жюль И что же!
Баран. Будьте неистовым! Заразите всех паникой!
Жюль. Я только это и делаю! Пятая страница целиком посвящена красной опасности.
Баран. Дорогой господин Палотен, правление уполномочило меня сказать вам, что ваша пятая никуда не годится. Я вспоминаю вашу прекрасную подборку: «Завтра — война!» Люди обливались холодным потом. А ваши фотомонтажи! Советский маршал на гнедом коне въезжает в горящий собор Парижской богоматери. Вот это были шедевры. Но за последний год я отмечаю подозрительный спад. Скажите, вы не чувствуете некоторой тревоги?
Жюль. Что же вы видите тревожного?
Баран. То, что люди успокоились.
Жюль. Успокоились? Вы преувеличиваете, господин председатель.
Баран. Ничуть не преувеличиваю. Помните, два года назад бал в Рокамадуре? Молния ударила в ста метрах. Паника. Сто жертв. Уцелевшие рассказывали: «Мы думали, что нас бомбят советские летчики». Тогда наша правдивая печать работала действительно хорошо. А теперь... Вчера институт опроса общественного мнения опубликовал ответы на анкету... Вы читали?
Жюль. Нет еще.
Баран. Они опросили десять тысяч представителей всех общественных слоев. На вопрос: «Где вы умрете?» — десять процентов ответили, что они не знают. Все остальные заявили, что умрут в своей кровати.
Жюль. В своей кровати!
Баран. В своей кровати! И это рядовые французы, наши читатели! Если вспомнить Рокамадур, — какое падение!
Жюль Никто не ответил, что умрет сожженным, испепеленным, расщепленным?..
Баран. В своей кровати!
Жюль. Ни один не вспомнил водородную бомбу, смертоносные лучи, отравленные облака, радиоактивный пепел?
Баран. В своей кровати! Подумать только, в середине двадцатого века, при небывалом расцвете техники, они собираются умереть в своей кровати, как будто это средневековье! Дорогой Палотен, я скажу вам откровенно: это ваша вина!
Жюль. При чем тут я?
Баран. Ваша газета стала пресной, беззубой. Не далее чем вчера вы говорили о мире.
Жюль. Я? Никогда!
Баран. На первой странице.
Жюль. Но это не я, это Молотов! Мы ведь должны информировать.
Баран. О чем вы думаете, когда весь мир в смертельной опасности? Что объединяет западные страны? Только страх. Если успокоить людей, Атлантический пакт распадется. Где же мы тогда найдем силы, чтобы готовиться к войне?
Жюль. К какой войне?
Баран. К предстоящей.
Жюль. Но я не хочу войны.
Баран. Ах, вы не хотите!.. Где же вы собираетесь умереть?
Жюль. В своей...
Баран. В своей!.. Знаете, кто вы такой? Вы подсознательный нейтралист, вы инстинктивный пацифист. Никто не отрицает ваших способностей, я вчера сказал правлению, что вы Наполеон объективной информации. Но вам не хватает неистовства. Добейтесь, чтобы Пердриер снял свою кандидатуру. Начните колоссальную кампанию. Развейте мирные мечты ваших читателей. Докажите им, что само существование Франции зависит теперь от мощи германской армии, от гегемонии Америки. Пусть жизнь станет для них страшнее смерти!
Жюль (Фифи). Сейчас же вызовите Сибило!
Фифи (у телефона). Сибило! И немедленно!
Баран. Завтра в десять утра правление соберется снова. Было бы хорошо, если бы к этому времени вы представили нам ваши проекты. (Встает.) Не провожайте меня. (Уходит.)
Жюль (бегая но комнате). А, чтоб их всех!..
Жюль, Фифи, Сибило.
Жюль. Подойди, подойди сюда.
Сибило. Господин Палотен, я хочу поблагодарить вас.
Жюль. Погоди благодарить!
Сибило. Я не думал, что вы так быстро удовлетворите мою просьбу. Я заблуждался. Отныне я верю в людей.
Жюль. Напрасно! Ты никуда не годишься для нашей газеты. Ты сделал из пятой страницы богадельню!
Сибило. Но, господин Палотен...
Жюль. Одно из двух: или ты продался красным, или ты круглая бездарность.
Сибило. Клянусь вам, что это не так.
Жюль. Докажи.
Сибило. Но как?
Жюль. Завтра я открываю кампанию против коммунистической партии. Мы должны ее уничтожить в две недели. Понятно? Мне нужен громила высокого класса, зубодробитель, чемпион политического бокса. Разве ты на это способен?
