Уильям Шекспир - Венецианский купец

Сойдемся ж у нотариуса. Вексель

Шутливый заготовьте у него,

А я пойду и соберу дукаты;

Зайду в мой дом, оставленный на волю

Небрежного слуги, и очень скоро

Приду я к вам.

Ступай же, добрый жид.

Шейлок уходит.

Еврей придет к Христу. Он стал добрей!

Боюсь я сладких слов от злых людей.

Идем. Опасность всякая далеко:

Суда придут за тридцать дней до срока.

Уходят.

Бельмонт. Комната в доме Порции.

Входят принц Марокканский со свитой, Порция, Нерисса и другие ее прислужницы.

Роговая музыка.

Не презирай меня за черноту;

Ливреей темной я обязан солнцу;

Я с ним сосед, я вскормлен рядом с ним.

Зови белейшего из северян

Из края, где под солнцем льды не тают, —

Надрежем кожу из любви к тебе,

Чтоб посмотреть, чья кровь краснее будет. —

Синьора, верь: мой вид страшил храбрейших,

Но, я клянусь тебе моей любовью,

Страны моей прекраснейшие девы

Его любили. Цвет мой изменить

Я только для того бы согласился,

Чтоб этим чувства у тебя похитить,

О нежная владычица моя!

Я в выборе руковожусь не только

Взыскательным советом глаз девичьих;

Притом моя судьба, как лотерея,

Мне запрещает добровольный выбор.

Но, если б мой отец не ограничил

Меня своею мудростью, назначив

Женой тому, кто угадает ларчик, —

Вы, славный принц, темнее б не казались

Для чувств моих, чем все, кого встречала

Доныне.

Благодарен и за это!

Ведите же меня к ларцам, чтоб счастье

Мне попытать. Клянусь мечом, которым

Убит был Софи18 и персидский принц,

Что победил в трех битвах Сулеймана 19,

Я взглядом самый грозный взгляд сразил бы,

Померялся б с храбрейшим сердцем в мире,

Сосущих медвежат у матки б вырвал

И посмеялся б над голодным львом, —

Чтоб завладеть тобой. Но ах! Когда

Лихас20 и Геркулес играют в кости,

Решая, кто сильней, случайно может

Слабейшего рука удачней кинуть —

И победит Алкида 21 паж его.

Так я могу, ведом слепой судьбою,

Утратить, что получит недостойный,

И умереть от горя.

Вы должны

Решиться иль совсем не выбирать,

Иль раньше клятву дать — коль ошибетесь,

Не говорить о браке никогда

И ни одной из женщин. Обсудите ж.

На все согласен; ну, ведите ж к счастью.

Сначала в храм;22 а после, пообедав,

Дерзните.

Пусть судьба пошлет успех.

Быть мне счастливей иль несчастней всех!

Роговая музыка.

Уходят.

Венеция. Улица.

Входит Ланчелот.

Конечно, совесть моя позволит мне сбежать от этого жида, моего хозяина. Бес меня так вот и толкает, так вот и искушает; говорит: «Гоббо, Ланчелот Гоббо, добрый Ланчелот», или: «Добрый Гоббо», или: «Добрый Ланчелот Гоббо, пусти ноги в ход, беги во все тяжкие, удирай отсюда». А совесть говорит: «Нет, постой, честный Ланчелот, постой, честный Гоббо», или, как выше сказано: «Честнейший Ланчелот Гоббо, не удирай, топни ногой на эти мысли». Ладно; а храбрый дьявол велит мне складывать пожитки: «В путь!» — говорит бес; «марш!» — говорит бес; «ради бога, соберись с духом, — говорит бес, — и лупи». Ладно; а совесть моя вешается на шею к моему сердцу и мудро говорит: «Мой честный друг Ланчелот, ведь ты сын честного отца…», или, скорее, сын честной матери, потому что, сказать правду, отец-то мой несколько… как бы это выразиться… отдавал чем-то… был у него этакий привкус…23 Ладно; совесть мне говорит: «Ланчелот, не шевелись!…» — «Пошевеливайся», — говорит бес. «Ни с места!» — говорит совесть. «Совесть, — говорю, — правильно ты советуешь!» Если повиноваться совести, надо мне остаться у жида, моего хозяина; а он-то — прости меня, господи! — сам вроде дьявола; а чтобы удрать от жида, придется повиноваться лукавому, а ведь он-то, с вашего позволения, и есть сам дьявол. И то правда, что жид — воплощенный дьявол; и, по совести говоря, совесть моя — жестокосердная совесть, если она мне советует остаться у жида. Бес мне дает более дружеский совет; я таки удеру, дьявол; мои пятки к твоим услугам; удеру.

Входит старый Гоббо с корзинкой.

Молодой синьор, скажите, пожалуйста, как тут пройти к синьору жиду?

(в сторону)

О небо! Да это мой единородный отец. Он слеп так, словно ему не то что песком, а крупным гравием глаза засыпало. Не узнает меня; сыграю с ним какую-нибудь штуку.

Почтеннейший молодой синьор, сделайте милость: как мне пройти к синьору жиду?

А поверните направо — при первом повороте, но при самом первом повороте поверните налево; да смотрите, при настоящем-то повороте не поворачивайте ни направо, ни налево, а ворочайте прямехонько к дому жида.

Святые угодники! Трудно будет попасть на настоящую дорогу. Вы не можете сказать мне: некий Ланчелот, что у него живет, живет у него или нет?

Вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?

(В сторону.)

Вот погодите, какую я сейчас историю разведу.

(Старику.)

Вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?

Какой там синьор, ваша милость? Сын бедного человека! Отец его — хоть это я сам говорю — честный, но очень бедный человек, — хотя, благодаря бога, здоровый.

Ну, кто бы там ни был его отец, мы говорим о молодом синьоре Ланчелоте.

О знакомом вашей милости — просто Ланчелоте, сударь.

Но прошу вас, старик, то бишь умоляю вас; следственно, вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?

О Ланчелоте, с позволения вашей милости.

Следственно, о синьоре Ланчелоте. Не говорите о синьоре Ланчелоте, батюшка мой, ибо этот молодой синьор (согласно воле судеб и рока и всяких таких ученых вещей, вроде трех сестер Парок и прочих отраслей науки) действительно скончался, или, если можно выразиться проще, отошел в лучший мир.

Господи упаси! Да ведь мальчуган был истинным посохом моей старости, истинной моей подпорой!

Неужто ж я похож на палку или на балку, на посох или на подпорку? Вы меня не узнаете, батюшка?

Ох, нет! Я вас не знаю, молодой синьор. Но, прошу вас, скажите мне правду: что мой мальчик — упокой, господь, его душу — жив или помер?

Неужто вы не узнаете меня, батюшка?

Ох, горе, я ведь почти что ослеп; не признаю вас.

Ну, по правде, даже будь у вас глаза в порядке, вы и то могли бы не узнать меня; умен тот отец, что узнает собственного ребенка. Ладно, старик, я вам все расскажу про вашего сына.

(Становится на колени.)

Благослови меня. Правда должна выйти на свет: убийства долго скрывать нельзя! Кто чей сын, это скрыть можно, но в конце концов правда выйдет наружу.

Встаньте, синьор, встаньте,24 пожалуйста; это невозможно, чтобы вы были Ланчелот, мой мальчик.

Бросим дурачиться; благослови меня. Я, Ланчелот, был твоим мальчуганом, остался твоим сыном и буду всегда твоим детищем.

Не могу поверить, что вы мой сын.

Не знаю, что мне об этом подумать; но я — Ланчелот, слуга жида, и уверен в одном: что жена твоя Марджери — моя мать.

Да, ее зовут Марджери, верно… И могу дать присягу, что если ты Ланчелот, так ты плоть и кровь моя. Господи! Будь благословенно имя твое! Какую ты бороду отрастил! Да у тебя на подбородке больше волос, чем у моего коренника Доббина в хвосте.