что я могу? Я ведь муж… И потом ты же знаешь мою тещу.
Елена (с горечью). И очень даже.
Гофман. Кстати, где она?
Елена. С того момента, как пришел господин Лот, Шпиллерша все время ее подзуживает. За ужином она, наверно, опять устроит скандал.
Гофман (снова углубляется в свои мысли, ходит по комнате. Внезапно вспылив). Клянусь честью, что я в последний раз терплю подобное в этом доме! Клянусь честью!
Елена. Тебе хорошо, ты можешь уйти, куда хочешь.
Гофман. В моем доме никогда не дошло бы до этого… До такого чудовищного порока…
Елена. Не вздумай только приписывать вину мне! Я ей водки не давала. Гони вон эту Шпиллершу. Эх, если бы я была мужчиной!
Гофман (вздыхая). Скорее бы все это прошло!.. (Уходя в дверь справа.) Итак, свояченица, сделай милость: пусть ужин будет поаппетитнее! А я тут быстро должен закончить одно дело.
Елена нажимает кнопку звонка. Входит Миля.
Елена. Миля, накрывайте на стол! Скажите Эдуарду, чтобы он заморозил шампанское и подал четыре дюжины устриц.
Миля (обиженным тоном). Скажите ему сами. Он меня не слушает и всегда твердит, что служит только инженеру.
Елена. Пришли-ка его ко мне!
Миля уходит. Елена подходит к зеркалу, поправляет прическу и платье. Входит Эдуард.
(Все еще перед зеркалом.) Эдуард, заморозьте шампанское и откройте устрицы! Так приказал господин Гофман.
Эдуард. Слушаюсь, фрейлейн. (Уходит.)
Слышен стук в среднюю дверь.
Елена (вздрагивая). Боже!.. (Нерешительно.) Войдите!.. (Громче и тверже.) Войдите!
Лот (входит, не здороваясь). Ах, простите!.. Я не хотел вам мешать… Моя фамилия – Лот.
Елена приседает, как на уроке танцев. Голос Гофмана за дверью: «Ребята! Прошу без церемоний! Я сейчас выйду… Лот! Это моя свояченица – Елена Краузе. Елена, это мой друг – Альфред Лот. Считайте, что я вас представил друг другу».
Елена. Нет, так не принято!
Лот. Я не сержусь на него, фрейлейн! В вопросах хорошего тона я и сам, как мне не раз говорили, почти варвар… Но, если я вам помешал…
Елена. Что вы!.. Вы мне совсем не помешали… Ничуть. (После неловкой паузы.) Это… это очень мило с вашей стороны, что вы разыскали моего зятя… Он так часто сожалеет о том, что друзья его юности совсем позабыли о нем.
Лот. Да, это получилось случайно… Я был все больше в Берлине и в пригородах и совсем потерял Гофмана из виду. Со времен моего студенчества в Бреславле я больше не был в Силезии.
Елена. Значит, вы нашли его совсем случайно?
Лот. Да, совершенно случайно… И как раз в том самом месте, где мне надо заняться своими исследованиями.
Елена. Шутить изволите… Наш Вицдорф – и наука, это невозможно! Какие там исследования в этом убогом гнезде?!
Лот. Вы называете его убогим?… Но здесь находятся исключительные богатства.
Елена. Да, верно! Но в смысле…
Лот. Я не переставал удивляться. Поверьте, таких крестьянских дворов больше нигде нет. Здесь изобилие действительно выглядывает из всех дверей и окон.
Елена. Вы правы. В здешних хлевах коровы и лошади нередко едят из мраморных кормушек и серебряных яслей. И все это сделал уголь, который был обнаружен под нашими полями. Это он в один миг превратил наших нищих крестьян в богачей. (Указывает на картину, висящую на задней стене.) Взгляните-ка сюда. Мой дед был возчиком. Ему принадлежал хуторок, но скудная земля не могла его прокормить, и он занялся извозом… Вот он, в синей блузе; тогда еще носили такие блузы… Мой отец в молодости тоже ходил в такой… Но я думала не об этом, когда говорила про убожество. Просто здесь такая глушь! Никакой пищи для ума. Такая смертная скука!
Входят и выходят Миля и Эдуард. Они накрывают стол справа, в глубине.
Лот. Но бывают же здесь балы или вечеринки?
Елена. Нет, никогда! Мужики пьют, играют в карты, охотятся… А что тут увидишь? (Подходит к окну и указывает рукой на прохожих.) Все больше вот такие типы.
Лот. Гм! Углекопы.
Елена. Одни идут в шахты, другие из шахты, и так все время… Я, по крайней мере, вижу всегда одних углекопов. Вы думаете, я могу одна выйти из дому? Разве что в поле, через задние ворота. Ведь здесь повсюду такой грубый сброд!.. А как они смотрят на вас, как таращат глаза – так угрюмо, словно вы только что совершили преступление… Зимой мы иногда катаемся на санках, а они целыми толпами идут себе через горы. Кругом метель и мрак, надо посторониться, но они ни за что не уступят дорогу. Возницам приходится браться за кнут. Иначе не проехать. А как они ругаются вдогонку! Ух! Порой мне даже страшно становилось.
Лот. Вообразите только: именно ради тех людей, которых вы так боитесь, я и приехал сюда.
Елена. Да что вы…
Лот. Совершенно серьезно, как раз они интересуют меня больше всего.
Елена. Только они? И никто больше?
Лот. Да!
Елена. Даже мой зять?
Лот. Да!.. Интерес к этим людям – это нечто совсем иное, более высокое… Простите меня, фрейлейн, вам, наверно, этого не понять.
Елена. Почему же? Я очень хорошо вас понимаю, вы… (Роняет из кармана письмо, Лот хочет его поднять.) Ах, не беспокойтесь. Это не имеет значения. У меня переписка с пансионом.
Лот. Вы были в пансионе?
Елена. Да, в Гернгуте. Не подумайте только, что я… Нет-нет, я вас понимаю.
Лот. Видите ли, рабочие интересуют меня ради них самих.
Елена. Да, конечно, это очень интересно… Такой вот углекоп… Если его понять… Есть местности, где их совсем не найдешь, но когда видишь их каждый день…
Лот. Даже когда их видишь каждый день, фрейлейн… Их даже надо каждый день видеть, чтобы находить в них интересное.
Елена. А что делать, если это так трудно найти?… И что же это такое, вот это самое интересное?
Лот. Интересно, например, что эти люди, как вы говорите, смотрят на всех таким угрюмым и ненавидящим взглядом.
Елена. А почему вы считаете, что это особенно интересно?
Лот. Хотя бы потому, что это не совсем обычно. Мы, прочие, смотрим так не всегда, а только изредка.
Елена. Но почему же они смотрят всегда… так озлобленно, так сердито? На это должна ведь быть причина.
Лот. Совершенно верно! И именно ее я и хочу найти.
Елена. Ах, что вы! Вы меня обманываете. Ну что вам это даст, если вы будете
