Феликс Лопе де Вега - Испанский театр

Зачем? Не будем ждать другого.
Вы не смущайтесь пустяками.
Пройдем ко мне; я вам открою
Кой-что касательно маркиза.

Послушай…

Я, сеньор.

Похоже,
Я бы сказал, что эта ярость
Таит совсем другое что-то.

Сказать по совести, не знаю.
А только я дивлюсь, ей-богу,
Что Теодоро так досталось.
Ведь никогда еще сеньора
Себя так круто не вела.

Платок весь перепачкан кровью.

Нет, если это не любовь, то как
Назвать такой поступок своенравный?
Пошел от фурий род Бельфлоров славный,
Когда их дамы любят нас вот так.

И если знатность наслажденьям враг,
Которые и для неравных равны,
Зачем же суд творить самоуправный
И на любимых заносить кулак?

Ну, что ж, убей! Покорствуя уроку,
Я бы хотел хоть кончик ноготка
Поцеловать карающему року.

Но если ты, прелестная рука,
Бьешь только для того, чтоб тронуть щеку, —
Тебе одной твоя любовь сладка.

Я норовлю всегда прийти,
Когда разгар событий кончен.
Я — как трусливая шпажонка.

Увы, Тристан!

Сеньор! Ой, боже!
У вас платок в крови!

Любовь
Всегда вколачивает с кровью
Науку ревности.

Наука,
Я вам скажу, не из веселых.

Дивиться нечему. Графиня
Безумна от тоски любовной,
И так как утолить ее
Она считает недостойным, —
Она разбила мне лицо,
Разбила зеркало, в котором
Ее влюбленная гордыня
Отражена во всем уродстве.

Когда Лусия иль Хуана
Со мной из ревности повздорят
И, скажем, издерут когтями
Подаренный когда-то ворот,
Иль, скажем, вырвут клок волос,
Иль исцарапают мне рожу,
Виня в каком-нибудь обмане, —
Я понимаю; что с них спросишь:
Монашеские башмаки,
И на ноге чулок пеньковый.
Но знатной даме уваженье
К себе самой забыть настолько,
Чтоб драться, — извините, нет.

Я сам не знаю. Сил нет больше!
Она меня то обожает,
То вдруг возненавидит злобно.
Не отдает меня Марселе
И не берет сама. Как только
Я отвернусь, она сейчас же
Бежит ко мне и в сети ловит.
Вот уж, поистине, собака
На сене. Просто невозможно!
Сама не ест и есть мешает.
Ни в стороне, ни посередке.

Рассказывают, — некий доктор,
Почтенный муж, весьма ученый,
Держал слугу и экономку,
А эти жили в вечной ссоре.
Они бранились за обедом,
За ужином и даже ночью
Его своим будили криком.
Ну, просто он не мог работать.
Однажды, посредине лекций,
Пришлось ему поспешным ходом
Домой вернуться. Входит он
В свои ученье хоромы,
Глядит: слуга и экономка
Почиют в тишине любовной.
Он и воскликнул: «Слава богу,
Хоть на минуту тихо в доме!»
Я жду, что так и с вами будет,
Хоть вы сейчас и в вечной ссоре.

Вы здесь?

Сеньора…

Вот уж, бродит,
Как привидение!

Я только
Узнать, в каком вы состоянье.

Вы сами видите.

Вам плохо?

Мне хорошо.

Вы не сказали:
«К услугам вашим».

Вряд ли долго
Могу я быть к услугам вашим,
Когда со мною так жестоки.

Вы мало знаете.

Так мало,
Что смысл речей — и тот мне темен;
Я ваших слов не понимаю,
Но понимаю звук пощечин.
Когда я вас люблю, вы злитесь,
А не люблю — вы злитесь тоже;
Забуду — пишете мне письма,
И в лютом гневе — если помню;
Хотите, чтоб я понял вас,
И я же глуп, когда вас понял.
Убейте или дайте жить!
Я так страдать не в силах больше.

Я вас разбила в кровь?

Еще бы!

А где платок ваш?

Здесь, сеньора.

Отдайте.

Для чего?

Мне нужно.
Он будет мой, вот с этой кровью.
Сходите от меня к Отавьо.
Ему приказано вам тотчас
Вручить две тысячи эскудо.

Зачем?

Нашить платков побольше.

Вот небывалые дела!

Таких чудес я не запомню.

Дает две тысячи эскудо!

За эти деньги смело можно
Стерпеть еще хоть шесть затрещин.

Велит нашить платков побольше —
И мой уносит, весь в крови.

Она вам платит цену крови,
Хоть новобрачной тут — ноздря.

Собака укусила больно,
Зато и ластится теперь.

И кончится все так же точно,
Как с докторскою экономкой.

Что ж, это было бы неплохо.

И вы при этом были?

Да.

Хлестала собственною ручкой?

Чтоб это было нахлобучкой,
Хозяйским гневом — никогда.
Когда такая, как она, —
Ведь надо знать мою кузину, —
Себя не помня, бьет мужчину,
Картина, думаю, ясна.
А он, с тех пор — в каком фаворе,
Как весь преобразился вдруг!