Александр Островский - Том 6. Пьесы 1871-1874

Пожалуй-ка, отведай, не побрезгай!

Благодарю на угощенье сладком.

Да сладко, что ль?

Нешто себе.

Наталья
Не надо
Подслащивать? Тебе и пряник сладок?
И слаще ты не знаешь ничего.

Вперед всего о Божьем милосердье.

Отцовское у ней благословенье,
Исконное в ее роду.

Добро!
Покончена статья, теперь другая.

Из кузни-то не грех тебе прибавить.
Особенно низанья маловато.

Ссыпного есть в ларце. Глядите сами —
Окатистый и чистый.

Покажи-ка!

Торгуются, как лошадь продают.

Аль не любо?

Теперь какие спросы!
Возьмешь меня, не все ль тебе равно,
Охотой шла иль силой?

Ой, заспорят,
Поссорятся, боюсь.

Не обойдется
Без брани-то. На Кисловке недавно,
Из рядной-то, дралися смертным боем,
На улицу из дома выбивались;
Сошлись опять. Нельзя не спорить, дело
Торговое. Твои охочи взять,
А матушка не вдруг отдаст, копейка
Гвоздем у ней прибита.

Что смотреть-то!
Чего тут взять на поднизь!

Наберете.
Прибавите из своего.

Куда же
Беречь тебе? Дивлюсь. Одна всего-то,
А ты для ней жалеешь. Хоть бы серьги;
Полны ларцы, а ведь сама не носишь,
Давно уж ты с ушами повязалась.

Мои они, и воля в них моя:
Хочу — отдам, а то и подождете,
Никто меня заставить не волен!

Отдай теперь!

Не дам.

Упряма больно.

Какая есть; на старости меняться
Не стать для вас. Наталья! отойди
От Якова!

Да что ты, полно! Детки,
Не слушайте, уйдите в уголок!
Наталья подходит к Якову.

Не все ль равно: не чье, ее же будет,
Как мать умрет.

Теперь-то и рядиться.
Во младости милей наряды нам;
Пройдет пора, на что они!

Недолго
Прождет она.

И в животе, и в смерти
Господь волен. Господь прибавит веку,
Переживешь и дочь свою.

Другая
Обдержится старуха, веку нет,
Как дереву скрипучему.

Да что ты!
Никак, с ума сошел!

Годов полсотни
За срок живет, весь род перехоронит,
Детей, внучат, себе-то надоест.
И взмолится ко Господу старуха,
Что позабыл ее.

Беда родниться
С такой семьей завистливой! Охота ль
Себе назло молельщиков нажить!

Бесстыдница! Совсем прильнула к парню!
Не муж еще! По их речам безумным,
И не бывать, как вижу. Отойди!

Не трогай их! Пущай ведут беседу.
Не их вина.

Меня ругать-то надо;
А то прости, пожалуй! Ненароком
Сказалося; на хмельном не взыщи!

Ну, Бог с тобой.

Некстати молвишь слово,
Спохватишься, а воротить нельзя.

Вот грех какой ведется в человецех,
Что доброе и праведное дело
Не сладится, чтоб враг не помешал;
Мутит народ крещеный. Тьфу! Чтоб сгинуть
Проклятому.

А мы не поддадимся.

Ну, кузнь твою оставим. Ты б казала
Коробьи нам.

Не здесь они, в избе.
Идите ин, смотрите. Недостачи
Ни в чем у нас не будет, все с залишком.

Попался я, влетел в беду.

В какую?

Робею так, что не найду и слов,
Лишь вздумаю, душа уходит в пятки.

Рассказывай, полегчает авось.

Такая страсть, такая страсть!

Да молви
Хоть что-нибудь!

Язык-то прилипает.
Как кол во рту. Куда деваться?

Яков!
Не мучь меня, скажи!

Тебе известно
Житье мое проклятое: из дома
Ни в праздник мне, ни в будни ходу нет;
Украдкой я, как пес из подворотни,
На вольный свет гляжу. В приказе разве
Обмолвишься веселым словом; дома
Не смею рта разинуть; с постной рожей
Молчальником брожу, повеся нос.
Уж если я веселого лица
Показывать родителю не смею,
Боясь побой и ругани безмерной,
Чего мне ждать, когда узнает он…

О чем?

Крестись, Наташа! В скоморохи
Поставили меня. Ломают, учат
Скакать, плясать, вертеться, беса тешить.

Убьет тебя отец.

Убьет — не страшно;
Проклятия боюсь.

Куда ж деваться
Головушке твоей?

Хочу отбегать,
Спиной отбыть от службы. Оттерплюся,
И кончено. Отдуют батогами,
Все ж легче мне отцовского проклятья,
Душа-то мне нужнее, чем…

Вестимо,
А в службу взят неволей или волей?

Спросили нас, подьячих молодых,
Не хочет ли который обучаться
В аптекарской палате у Грегори
Какому-то неслыханному действу;
Охотники нашлись, и я за ними,
Да сдуру-то и продал душу черту.

Куда ж бежать тебе?

Куда придется;
Куда глаза глядят; хоть в омут с камнем.

Господь с тобой. Скрывайся здесь пока,
Ходи тишком. В моей девичьей спальне
Кому вдомек искать тебя.