1973
В. Золотухину и Б. Можаеву
Там у соседа – пир горой,
И гость – солидный, налитой,
Ну а хозяйка – хвост трубой —
Идет к подвалам, —
В замок врезаются ключи,
И вынимаются харчи;
И с тягой ладится в печи,
И с поддувалом.
А у меня – сплошные передряги:
То в огороде недород, то скот падет,
То печь чадит от нехорошей тяги,
А то щекý на сторону ведет.
Там у соседа мясо в щах —
На всю деревню хруст в хрящах,
И дочь – невеста, вся в прыщах, —
Дозрела, значит.
Смотрины, стало быть, у них —
На сто рублей гостей одних,
И даже тощенький жених
Поет и скачет.
А у меня цепные псы взбесились —
Средь ночи с лая перешли на вой,
Да на ногах моих мозоли прохудились
От топотни по комнате пустой.
Ох, у соседа быстро пьют!
А что не пить, когда дают?
А что не петь, когда уют
И не накладно?
А тут, вон, баба на сносях,
Гусей некормленных косяк...
Да дело даже не в гусях, —
А все неладно.
Тут у меня постены появились,
Я их гоню и так и сяк – они опять,
Да в неудобном месте чирей вылез —
Пора пахать, а тут – ни сесть ни встать.
Сосед малёночка прислал —
Он от щедрот меня позвал, —
Ну, я, понятно, отказал,
А он – сначала.
Должно, литровую огрел —
Ну и, конечно, подобрел...
И я пошел – попил, поел, —
Не полегчало.
И посредине этого разгула
Я пошептал на ухо жениху —
И жениха как будто ветром сдуло, —
Невеста, вон, рыдает наверху.
Сосед орет, что он – народ,
Что основной закон блюдет:
Что – кто не ест, тот и не пьет, —
И выпил, кстати.
Все сразу повскакали с мест,
Но тут малец с поправкой влез:
«Кто не работает – не ест, —
Ты спутал, батя!»
А я сидел с засаленною трешкой,
Чтоб завтра гнать похмелие мое,
В обнимочку с обшарпанной гармошкой —
Меня и пригласили за нее.
Сосед другую литру съел —
И осовел, и опсовéл.
Он захотел, чтоб я попел, —
Зря, что ль, поили?!
Меня схватили за бока
Два здоровенных мужика:
«Играй, паскуда, пой, пока
Не удавили!»
Уже дошло веселие до точки,
Уже невесту тискали тайком —
И я запел про светлые денечки,
«Когда служил на почте ямщиком».
Потом у них была уха
И заливные потроха,
Потом поймали жениха
И долго били,
Потом пошли плясать в избе,
Потом дрались не по злобé —
И всё хорошее в себе
Доистребили.
А я стонал в углу болотной выпью,
Набычась, а потом и подбочась, —
И думал я: а с кем я завтра выпью
Из тех, с которыми я пью сейчас?!
Наутро там всегда покой,
И хлебный мякиш за щекой,
И без похмелья перепой,
Еды навалом,
Никто не лается в сердцах,
Собачка мается в сенцах,
И печка – в синих изразцах
И с поддувалом.
А у меня – и в ясную погоду
Хмарь на душе, которая горит, —
Хлебаю я колодезную воду,
Чиню гармошку, и жена корит.
1973
Штормит весь вечер, и пока
Заплаты пенные латают
Разорванные швы песка —
Я наблюдаю свысока,
Как волны головы ломают.
И я сочувствую слегка
Погибшим – но издалека.
Я слышу хрип, и смертный стон,
И ярость, что не уцелели, —
Еще бы – взять такой разгон,
Набраться сил, пробить заслон —
И голову сломать у цели!..
И я сочувствую слегка
Погибшим – но издалека.
А ветер снова в гребни бьет
И гривы пенные ерошит.
Волна барьера не возьмет, —
Ей кто-то ноги подсечет —
И рухнет взмыленная лошадь.
И посочувствуют слегка
Погибшей ей, – издалека.
Придет и мой черед вослед:
Мне дуют в спину, гонят к краю.
В душе – предчувствие как бред, —
Что надломлю себе хребет —
И тоже голову сломаю.
Мне посочувствуют слегка —
Погибшему, – издалека.
Так многие сидят в веках
На берегах – и наблюдают
Внимательно и зорко, как
Другие рядом на камнях
Хребты и головы ломают.
Они сочувствуют слегка
Погибшим – но издалека.
1973
Полководец – с шеею короткой
Должен быть в любые времена:
Чтобы грудь – почти от подбородка,
От затылка – сразу чтоб спина.
На короткой незаметной шее
Голове удобнее сидеть, —
И душить значительно труднее,
И арканом не за что задеть.
А они вытягивают шеи
И встают на кончики носков:
Чтобы видеть дальше и вернее —
Нужно посмотреть поверх голов.
Все, теперь ты – темная лошадка,
Даже если видел свет вдали, —
Поза – неустойчива и шатка,
И открыта шея для петли.
И любая подлая ехидна
Сосчитает позвонки на ней, —
Дальше видно, но – недальновидно
Жить с открытой шеей меж людей.
Вот какую притчу о Востоке
Рассказал мне старый аксакал.
«Даже сказки здесь – и те жестоки», —
Думал я – и шею измерял.
1973
В день, когда мы, поддержкой земли заручась,
По высокой воде, по соленой, своей,
Выйдем точно в назначенный час, —
Море станет укачивать нас,
Словно мать непутевых детей.
Волны будут работать – и в поте лица
Корабельные наши борта иссекут,
Терпеливо машины начнут месяца
Составлять из ритмичных секунд.
А кругом – только водная гладь, – благодать!
И на долгие мили кругом – ни души!..
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в домашней тиши.
Наши будни – без праздников, без выходных, —
В море нам и без отдыха хватит помех.
Мы подруг забываем своих:
Им – до нас, нам подчас не до них, —
Да простят они нам этот грех!
Нет, неправда! Вздыхаем о них у кормы
И во сне имена повторяем тайком.
Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы,
Не за счастьем, а за косяком.
А кругом – только водная гладь, – благодать!
Ни заборов, ни стен – хоть паши, хоть пляши!..
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.
Говорят, что плывем мы за длинным рублем, —
Кстати, длинных рублей просто так не добыть, —
Но мы в море – за морем плывем,
И еще – за единственным днем,
О котором потом не забыть.
А когда из другой, непохожей весны
Мы к родному причалу придем прямиком, —
Растворятся морские ворота страны
Перед каждым своим моряком.
В море – водная гладь, да еще – благодать,
И вестей – никаких, сколько нам ни пиши...
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.
И опять уплываем, с землей обручась —
С этой самою верной невестой своей, —
Чтоб вернуться в назначенный час,
Как бы там ни баюкало нас
Море – мать непутевых детей.
Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты,
Только пялит глаза – ошалел, обалдел:
Он увидел, что судно встает на винты,
Обороты врубив на предел.
А на пирсе стоять – все равно благодать, —
И качаться на суше, и петь от души.
Нам, вернувшимся, не привыкать привыкать
После громких штормов к долгожданной тиши!
1973
