2
11. Теперь сцена выглядит следующим образом: врачебный кабинет исчез, на его месте появилась миленькая спальня в стиле 1950-х годов — супружеская кровать с общей задней стенкой, тумбочки, лампы, радио и т. п. Только вместо кровати — стильные, в духе 1950-х, гробы, наполненные землей. Идиллия. Ландшафт справа — прежний, но теперь он залит жутковатым сумрачным светом. Много могильных крестов или плит. Время от времени над ландшафтом пролетает уже знакомая нам летучая мышь. Время от времени над сценой кружит неприметная птичка и кричит. Вот так хорошо. Спасибо. Слева, в супружеской кровати, уютно устроились Эмили и Кармилла, последняя в бигуди. Поперек гроба Эмили лежит доска, на ней — дорожная печатная машинка. Хорошо видны две морозильные камеры. «Семья».
Кармилла. Эмили, теперь твои зубы выглядят так мило! Просто очаровательно. Может быть, мне тоже такие сделать? Кто твой косметолог? В твоем лице он вновь создал вечное произведение искусства — человека.
Эмили (рассеянно). Останься здесь и поди прочь! Живи вечно! Умирай мало! Дай покой!
Кармилла. Не понимаю, что ты имеешь в виду. Все представляется веселым, если вечность длится достаточно долго для того, чтобы успеть ею насладиться. Я тяжело больна.
Эмили. Телефон может спасти жизнь!
Кармилла. Лично меня не устраивает, что некоторые люди закрывают перед нами окна. Насколько лучше было бы, если бы они не делали тайны из своих близких отношений. Следует впустить в дом здоровый свежий воздух.
Эмили. И нас. Это создаст фундамент. Корпорация выращивает нечто и заносит это в книгу.
Кармилла. Они должны стать просторными, полными воздуха и света, великодушными. Они должны дышать. Они должны непринужденно одеваться и раздеваться у открытого окна. С полным правом они должны надеяться на лучшую погоду. Они должны разглядывать небо, не замечая нас. Мы придем. Мы придем. Они должны выставлять наружу свои недоброжелательные уши. Изучая воздух, они должны осознать, что все взаимосвязано. И тогда мы придем. Позвоните нам. Позвоните нам как можно скорее! Наш ежедневник полон, как гнездо.
Эмили. Так вот как ты представляешь это себе. Ты, с твоими долгоиграющими таинствами!
Кармилла. Точно. А еще они роются в пище на постоялом дворе. Они не боятся нарушить естественный порядок. Исполняя в походе песню, они топают ногами, не заботясь о покое животных. Провиант мы берем с собой. Поэтому мы не зависим от людей и их ресторанов.
Эмили. Мы — независимы. Мы — не покойники, Кармилла! Запомни это, наконец! Мы не можем позволить себе откровения. Досадно, но наше существование лишено стиля. Мы лишь псевдопокойники. Мы — ужаснее всех. Ты умерла при рождении шестого ребенка! Запомни это! Мы не принадлежим ни смерти, ни жизни! Нас так просто не воскресишь.
Кармилла. Ворот твоей ночной рубашки уже немного загрязнился. Я его сейчас застираю.
Эмили (настойчиво). Кармилла, пойми же, мы есть и нас нет! Я, например, прихожу из длинной трубы — из прошлого. Меня завлекает сюда святая трапеза, я беру пищу от живаго. И мне тоже очень приятно!
Кармилла. Это я поняла. Мы — фурии на раскаленных рельсах, на страшной скорости мы заходим на невидимый вираж. Стой, кто там? Немецк искусство! Добр немецк искусство! Дуэт!
Эмили. Беспомощный жест дворовой собаки в сторону дома. Мы смеемся над сотворением. В то, время как мужчина — это ему так кажется — избран, чтобы дать женщине окончательный покой. Он это утверждает.
Кармилла. Я прочитала: Сыроскандал. Масловокал. Матерефекал. Смехотворные создания.
Эмили. Теперь, когда природа окончательно умерла, ее начали активно воспевать. Стихи и романы в необозримом количестве валятся с возведенных ими трамплинов. Мы есть и нет.
Кармилла. Но это же лучше, чем быть совершенно мертвыми, разве не так? Это же гораздо милее!
Эмили. Я ухожу. А потом вытаскиваю себя, все снова и снова. Без помощи ассистента. Моя добыча должна касаться земной коры и усваивать уроки истории, которая частично была истинной. Толпу покойников невозможно охватить взглядом.
Кармилла. Этого я совсем не боюсь. Мне представляется, что все они мирно лежат друг подле друга. Старики рядом с детьми. Лес шумит. Его нам часто описывают.
Эмили. С пылом новичка разделить двоих старших детей на порции при помощи электропилы — это перебор. Не следовало их сразу варить и замораживать. Морозильная камера уже трещит. Наслаждение дарит свежая кровь.
Кармилла. Ошибка начинающего. Теперь, потерпев ущерб, я поумнела. Мой расчлененный ребенок находится под охраной холодной матери. Подобающее хранилище. Два хранилища! Материнское тело слишком недолговечно. Теперь я быстро продвигаюсь вперед в этой комнате. Я сижу. Я вижу нечто вне своей новой постели. Мои мысли все еще торчат, как кол в полу, они неподвижны. Они отстают от моего тела. Я дышу. И тут же не дышу. Я дружелюбна в эпоху перемен. Поэтому она мне улыбается.
Эмили. Сейчас подобная замороженная пища появляется из земли повсеместно. Белые грибы, любящие тень. Промерзший грунт. И что происходит с твоим наслаждением? Оно проходит. Скоро я буду опускать руку в струю фонтана и не буду знать, за кем. Покойников следует подписывать разборчиво. Я их изучаю. Следует превратить их в пищу для истории! У меня был один знакомый, так вот он хотел подвергаться воздействию солнца вплоть до полного распада.
Кармилла. Принести тебе стакан? С приветливым выражением на лице я предлагаю тебе все, что имею, — болезнь. Мои еще оставшиеся мальчики и девочки скоро вернутся. Они там, где они учатся. Зверь поднимает голову.
Эмили. Некоторые вещи просто мерещатся в прошлом. Будь по-честному мертвой, Кармилла! Я ведь тоже слишком хочу быть такой.
Кармилла. Я боюсь формальностей, которые влечет за собой смертельная болезнь. Поэтому я больна в насмешку. Я с удовольствием рассказываю о моих болезнях. Вокруг меня следует начертить круг, чтобы мои болезни не вырывались наружу без разрешения. Я оказалась в темноте. Размораживание холодильника — это дополнительная работа. Я присматриваю за своими маленькими детьми. Из-за болезни меня часто избегают.
Эмили. Смерть тяжеловесна. Это понимаешь лишь тогда, когда хочешь ей воспрепятствовать или произвольно вызвать.
Кармилла. На магазинах — хвалебные вывески. Их следует разделить. Пожалуйста. Прочь и Здесь. Я сбита с толку. Я хочу выкрикнуть: «Это я!» Под слоем глины я скрываю так много тайных талантов. Я, в конце концов, хочу похвастаться!
Эмили. У меня тоже был талант — талант цепляться к словам. Может, мне сейчас посочинять, Кармилла? Это развлечет тебя? К сожалению, я не могу разложиться полностью. От меня всегда что-то остается. Знаешь, говорят, что в последней инстанции история базируется на человеческом теле. Скудная пища. Слишком тонкое платье! Испорченная кожа!
Кармилла начинает надевать на Эмили платья, одно на другое. Она берет платья из высокой стопки. Кармилла одевает свою подругу, как мать ребенка. Эмили пассивна: поднимает руки, позволяет себя одевать. Так продолжается до конца сцены.
Кармилла (спокойно, с любовью). Болезнь прекрасна. Мне она крайне необходима. Я болею, следовательно, я существую. Я звоню домой, никто не берет трубку. Тут же возникает мысль: значит, еще кто-то болен! Я болею, и в этом мое оправдание. Без болезни я была бы ничем.
Эмили. А мне больше нравится проводить дни в творческом волнении. Я ежедневно мастурбирую и при этом ругаю мужчин. Я нелюбима.
Кармилла. Я царапаюсь о ноготь и тут же думаю о себе самое плохое. Меня слишком много, чтобы жить, и слишком мало, чтобы умереть. Моя причина и моя цель — это болезнь, и я люблю ее. Я слаба, потому что я больна. Я принимаю медикаменты. Я все время больна и рада этому.
Эмили. У меня совершенно другое основание. Я могу облечь его в слова, из которых я потом сделаю выборку.
Кармилла. Мой муж застрял в Христианочном союзе. Из Христианочного союза он снова возвращается домой. Меня оплодотворили. Я не работаю. Потому что я все время больна. По причине болезни меня иногда выставляют в больнице.
Эмили. Мои кости играют под моим лбом. Кровь сочится отовсюду, венозная, равно как и нервозная. Мне нравится только этот сорт. Я сижу в той же лодке, у меня холодное дыхание. Хор не поет. Погребения нет. Позитивно. Больница тоже заболела. Ты, Кармилла. Я заболела любовью.
