Филицата. Что ты, что ты, опомнись! Тебя хотят за енарала отдавать, а ты ишь что придумываешь?..
Поликсена. Я тебе говорю, чтобы он был здесь ночью! И ничего слышать не хочу, — ты меня знаешь.
Филицата. Что ты об своей голове думаешь? На что он тебе? Он тебе совсем не под кадрель. Ну, хоть будь он какой советник, а то люди говорят, что он какой-то лишний на белом свете.
Поликсена. Так ты не хочешь? Говори прямо: не хочешь!
Филицата. Да с какой стати, и с чем это сообразно, коли тебя за енарала…
Поликсена (доставая деньги). Так вот что: поди, купи мне мышьяку!
Филицата. Ай, батюшки! Ай, что ты, греховодница!
Поликсена (отдавая деньги). Купи мне мышьяку! А если не купишь, я сама пойду. (Уходит.)
Филицата. Ай, погибаю, погибаю! Вот когда моей головушке мат пришел.
ЛИЦА:
3ыбкина.
Платон.
Мухояров.
Филицата.
Сила Ерофеич Грознов, отставной унтер-офицер, лет 70-ти, в новом очень широком мундире старой формы, вся грудь увешана медалями, на рукавах нашивки, фуражка теплая.
Бедная, маленькая комната в квартире Зыбкиной. В глубине дверь в кухню, у задней стены диван, над ним повешены в рамках школьные похвальные листы, налево окно, направо шкафчик, подле него обеденный стол; стулья простой, топорной работы. На столе тарелка с яблоками.
Явление первое
3ыбкина (сидит у окна), входит Платон.
Платон (садится утомленный). Готово. Теперь чист молодец, все заложил, что только можно было. Семи рублей не хватает, так еще часишки остались.
Зыбкина. А как жить-то будем?
Платон. А как птицы живут? У них денег нет. Только бы долг-то отдать, а то руки развязаны. Вот деньги-то. (Подает Зыбкиной деньги.) Приберите! Завтра снесем.
Зыбкина. А как жалко-то; столько денег в руках, и вдруг их нет.
Платон. Да ведь нечего делать: и плачешь, да отдаешь.
Зыбкина. Уж это первое дело — долг отдать, петлю с шеи скинуть, — последнего не пожалеешь. Бедно, голо, да зато совесть покойна, сердце на месте.
Платон. Как это, маменька, приятно, что у нас с вами мысли одинакие.
Зыбкина. А ты думаешь, ты один честный-то человек. Нет, и я понимаю, что коли брал, так отдать надо. Просто уж это очень.
Платон. А как я давеча этой ямы испугался.
Зыбкина. Ну вот! Да разве я допущу? Я последнее платье продам. Мухояров за тобой из трактира присылал, дело какое-то есть.
Платон. Надо идти, у него знакомства много, работы не достану ли через него.
Зыбкина. Поди. Убытку не будет, дома-то делать нечего.
Платон уходит.
Перечесть деньги-то да в комод запереть. (Считает деньги и запирает в шкафчик.)
Входит Филицата.
Явление второе
Зыбкина, Филицата.
Филицата. Снова здорово, соседушка!
Зыбкина. Здравствуй, Филицатушка! Садись! Как дела-то: по-прежнему, аль что новое есть?
Филицата. Ох, уж и не говори! Голова кругом идет.
Зыбкина. Была у колдуна-то?
Филицата. Была. До утра ворожбу-то отложили; уж завтра натощак, что бог даст; а теперь другая забота у меня. Вот видишь ли: хозяева наши хотят ундера на дворе иметь, у ворот поставить.
Зыбкина. Что ж, дело хорошее, при большом доме не лишнее.
Филицата. Вот я и ездила за ним, у меня знакомый есть; да куда ездила-то! В Преображенское. Привезла было его с собой, да не вовремя: видишь, дело-то к ночи, теперь хозяевам доложить нельзя, забранятся, что безо времени беспокоят их; а до утра чужого человека в доме оставить не смеем.
Зыбкина. Так вели ему завтра пораньше явиться, а теперь пусть домой идет.
Филицата. Что ты, что ты! Уж куда ему назад плестись да завтра опять такую даль колесить! Я его и сюда-то, в один конец, насилу довезла, боялась, что дорогой-то развалится.
Зыбкина. Старенький?
Филицата. Ветхий старичок.
Зыбкина. Так на что ж вам такого?
Филицата. Да что ж у нас работа, что ль, какая! У ворот-то сидеть трудность не велика. У нас два дворника, а его только для порядку; он кандидат, на линии офицера, весь в медалях, — вахмистр, как следует. Состарился, так уж это не его вина; лета подошли преклонные, ну и ослаб; а все ж таки своего геройства не теряет.
Зыбкина. Где ж он у тебя?
Филицата. У калитки на лавочке сидит, отдыхает: растрясло, никак раздышаться не может. Так вот я тебя и хочу просить: приюти ты его до утра, он человек смирный, солидный.
Зыбкина. Что ж, ничего, пусть ночует; за постой не возьму.
Филицата. Смирный он, смирный, ты не беспокойся! А уж я тебе за это сама послужу. Дай ему поглодать чего-нибудь, а уснет, где пришлось, — солдатская кость, к перинам не привычен. (Подходит к окну.) Сила Ерофеич, войдите в комнату! (Зыбкиной.) Сила Ерофеич его зовут-то. Сын-то у тебя где?
Зыбкина. По делу побежал недалеко.
Филицата. А и мне его нужно бы. Ну, да я к тебе еще зайду; далеко ль тут, всего через улицу перебежать. Кстати тебе яблочков кулечек принесу.
Зыбкина. Да у меня и прежние твои еще ведутся. Вот на столе-то.
Филицата. Ну все-таки не лишнее, — когда от скуки пожуешь; у меня ведь не купленные.
Входит Грознов.
Явление третье
Те же и Грознов.
Грознов (вытягиваясь во фрунт). Здравия желаю!
Зыбкина. Здравствуйте, Сила Ерофеич!
Филицата. Это моя знакомая, Палагея Григорьевна… Вот вы, Сила Ерофеич, здесь и ночуете.
Грознов. Благодарю покорно.
Зыбкина. Садитесь, Сила Ерофеич!
Грознов садится к столу.
Яблочка не угодно ли?
Грознов (берет яблоко с тарелки). Налив?
Зыбкина. Белый налив, мягкие яблоки.
Грознов. В Курске яблоки-то хороши… Бывало, набьешь целый ранец.
Зыбкина. А дешевы там яблоки?
Грознов. Дешевы, очень дешевы.
Зыбкина. Почем десяток?
Грознов. Ежели в саду, так солдату задаром, а с прочих не знаю; а на рынке тоже не покупал.
Зыбкина. Да, уж это на что дешевле!
Филицата. Ну, мне пора домой бежать. (Подходит к Грознову.) Вот что, Сила Ерофеич: чтоб вас завтра скорей в дом-то к нам допустили, вы, отдохнувши, сегодня же понаведайтесь к воротам. У нас завсегда либо дворник, либо кучер, либо садовник у ворот сидят; поговорите с ними, позовите их в трактир, попотчуйте хорошенько. Своих-то денег вам тратить не к чему, да вы и не любите, я знаю; так вот вам на угощение! (Дает рублевую бумажку.)
Грознов. Это хорошо, хорошо. Я так и сделаю, я люблю в компании-то, — особенно ежели на чужие-то…
Филицата. А завтра, когда придете, скажите, что мой родственник; вас прямо ко мне наверх и проводят задним крыльцом.
Грознов. Я скажу, кум. Я все, бывало, так-то и смолоду: когда нужно повидать либо вызвать кого, так кумом сказывался, хе-хе-хе.
Филицата. Значит, вас учить нечего.
Грознов. Что ученого учить! Тоже ведь ходок был.
Зыбкина. Да вы и сейчас на вид-то не очень чтобы… еще мужчина бравый.
Грознов. Что ж, я еще хоть куда, еще молодец; ну, а уж кумовство все ушло, — прежнего нет, тю-тю!
Явление четвертое
Зыбкина, Грознов.
Зыбкина. И рада бы я вас послушать, — очень я люблю, когда страшное что рассказывают, ну, и про королей, про принцев тоже интересно; да на уме-то у меня не то, свое горе одолело.
Грознов. Я про сражения-то уж плохо и помню, давно ведь это было. Прежде хорошо рассказывал, как Браилов брали, а теперь забыл. Я больше двадцати лет в чистой отставке; после-то все в вахмистрах да в присяжных служил, гербовую бумагу продавал.
Зыбкина. Все у денег, значит, были?
Грознов. Много их через мои руки перешло.
Зыбкина. А мы вот бьемся, так бьемся деньгами-то… Уж как нужны, как нужны!
Грознов. Кому они не нужны! Жить трудно стало: за все деньги плати.
Зыбкина. Жить-то бы можно; а вот долг платить тяжело.
Грознов. Да, платить тяжело; занимать гораздо легче.
Зыбкина. Ну, не скажите! Вот я понабрала деньжонок долг-то отдать, а все еще не хватает, да на прожитие нужно, — рублей тридцать бы призанять теперь; а где их возьмешь? У того нет…
