ФЕДЯ. Болеет второй месяц. Правая сторона отнялась.
НАДЮША. Ты был у нее?
ФЕДЯ. Заглянул. О тебе вспоминала.
НАДЮША. Жаловалась?
ФЕДЯ. Зачем? По-хорошему вспоминала. Рассказывала, как тебя в корыте мыла. Тощенькая, говорит, лопаточки торчат, одно плечо выше другого…
НАДЮША. А как между лопаток била: сиди ровно, не говорила?
ФЕДЯ. Теперь, говорит, она у меня как стрелочка.
НАДЮША. У меня… Это еще неизвестно, кто кому нужнее был? Она мне или я ей?
ФЕДЯ. Ты всем нужна.
НАДЮША. Да вот тебе, Федя, не нужна. Думаешь, я не знаю, кто нас разводит? Подружки мои дорогие! Что они тебе сказали, ну?
ФЕДЯ. Что они могут такого сказать, чего бы я сам не знал?
НАДЮША. Разлюбил? А может, и не любил никогда?
ФЕДЯ. А ты не знаешь?
НАДЮША. Я теперь ничего не знаю.
ФЕДЯ (обнимая). Сначала жалел тебя. Потом… влюбился. Думал, что мы с тобой как один человек. Ты стихи любишь, я стихи люблю, ты оперу не любишь, я оперу не люблю. В общем, единство культурных и общественных интересов. И ты успокоилась. А что, «Феденька – мой…». А продешевить – боязно, вдруг кто-нибудь получше найдется?
НАДЮША (оттолкнула его). Неужели ты думаешь, если бы я искала, то получше бы не нашла?
ФЕДЯ. А вдруг не найдешь? Тогда и Феденька сгодится?
НАДЮША. Чего ты хочешь? Чего? Взялся душу точить!
ФЕДЯ. Больше точить не буду. Последний раз. Все.
НАДЮША. Стой!.. Ну, хочешь, стукни на прощанье. Может, легче станет. Не хочешь? Ну тогда поцелуй. Сам ведь сказал, в последний раз. (Смотрит в глаза.) Ну?
Федя не устоял. Долгий поцелуй.
НАДЮША (оторвалась). Самому потом стыдно станет. Я-то тебе все прощу.
ФЕДЯ. И сейчас врешь! (Ушел.)
НАДЮША (устало). Господи, надоели вы мне все… (Пропела самой себе.)
Куда бежишь, тропинка милая,
Куда зовешь, куда ведешь…
(Заплакала.)
ЖЕНЬКА. Детдом вспомнила… Помню, в пионеры принимали. Выстроили всех на линейку, а я запаздывала. Бегу по коридору, темно, холодно, и вдруг слышу по радио – «Интернационал». Я остановилась, подняла руку в салюте и так стою и что-то чувствую…
Общежитие. Леля лежит на кровати, уткнувшись в подушку. Встала, принялась стирать. Вошел Бибичев.
БИБИЧЕВ. Одна?
ЛЕЛЯ. Одна. А что?
БИБИЧЕВ. Что бледная такая, Леля? На улицу надо, там кислород.
Помолчали.
ЛЕЛЯ. Еще что?..
БИБИЧЕВ. Поручение есть небольшое.
ЛЕЛЯ. Слушай, Юра. Хочешь поговорить – говори. А то каждый раз какие-то дела, поручения придумываешь. Прямо напасть какая-то.
БИБИЧЕВ (некоторое время стоял неподвижно, молчал, потом присел рядом). Ну, что в группе?
ЛЕЛЯ. Ничего, работаем…
БИБИЧЕВ. Как Шульженко?
ЛЕЛЯ. Господи, опять! Будто сам не знаешь.
БИБИЧЕВ. Знаю, знаю. Уже вся фабрика знает. А морячок тоже хорош. Не успел в отпуск приехать. Придется опять на общем собрании ставить вопрос.
ЛЕЛЯ. А если он ей серьезно понравился?
БИБИЧЕВ. Леля! Леля! А если мне серьезно чужая жена понравится?
ЛЕЛЯ. Ты, Юра, другой человек.
БИБИЧЕВ. Нравится, не нравится. Не в том дело. Распущенность, расхлябанность, безответственность, вот что это такое. Воспитываем, воздействуем, призываем – и хоть бы что! Ведь для них же, ради них же все это! Ничего не хотят понять. Для себя минуты свободной нет. Год уже, наверно, как в кино не был. Стыдно сказать, книжку некогда прочитать… (Взял с койки книгу, посмотрел заглавие.) Достоевский. Небось «Братья Карамазовы». А вот не читал. Кстати, интересно?
ЛЕЛЯ. Ничего.
БИБИЧЕВ. Прочитаешь, дашь прочесть?
ЛЕЛЯ. Хорошо.
БИБИЧЕВ. Хотя все равно времени нет. То одно, то другое.
ЛЕЛЯ. Да, Юра, нелегко тебе на свете жить.
БИБИЧЕВ. Ничего, проживу.
ЛЕЛЯ. Проживу! Говоришь, как будто комсомольское поручение выполняешь.
БИБИЧЕВ. Не всем же для собственного удовольствия жить.
ЛЕЛЯ. Хотя для собственного удовольствия тоже кому-то надо. Ладно, Юра, давай снимем этот вопрос с повестки. Не найти нам тут общего языка. Разные мы с тобой.
БИБИЧЕВ. Мы с тобой пока по одной дороге идем. Почему же разные? (С некоторой торжественностью.) Леля! (Леля молчала.) Если у тебя есть трудности на жизненном пути, то имей в виду – рука об руку их легче преодолеть.
ЛЕЛЯ (ласково усмехнулась). С кем, Юрочка, с тобой?
БИБИЧЕВ. Я знаю, у тебя нет ко мне сильного чувства, но, помнишь, ты сама говорила: «Любовью дорожить умейте! С годами дорожить вдвойне». Любовь, Лель, ведь не на скамейке при луне…
ЛЕЛЯ (удивилась, усмехнулась). Ты что, замуж меня хочешь взять?
БИБИЧЕВ (сипло). Я все сказал… Решай. (В смущении помогает ей развешивать белье.)
ЛЕЛЯ (и смешно это ей, и неожиданно). Ну, Юра… да. Ты, Юра, порядочный человек. На тебя можно положиться… А что, я бы пошла за тебя.
Бибичев постоял, ошеломленный, потом подошел вдруг и обхватил ее, да попросту так – не совладал с собой.
Леля оторопела, едва вырвалась. Рассмеялась такому его напору.
Юрка, ты что? Так, сразу…
Он молчал в замешательстве, виноватый.
Леля посмотрела внимательно и сказала уже серьезно:
Да вот ты меня не возьмешь.
БИБИЧЕВ. Возьму.
ЛЕЛЯ. Нет, Юра, не возьмешь… Приданое у меня есть.
БИБИЧЕВ (возбужденно, весело). Какое приданое?
ЛЕЛЯ (достала фотографию, положила на стол). Вот.
БИБИЧЕВ (взял карточку). Кто это?
ЛЕЛЯ. Дочка у меня, Юра, Аллочка.
БИБИЧЕВ (не сразу понял). Врешь!
Разглядывал карточку, склонясь над столом. Посмотрел на Лелю. Начинает верить.
Где она?..
ЛЕЛЯ. У матери. На разъезде.
БИБИЧЕВ. А кто… отец?
ЛЕЛЯ. Нету.
БИБИЧЕВ. Как нету?
ЛЕЛЯ. А так.
БИБИЧЕВ (потрясен). И ты могла?
ЛЕЛЯ. Он не хуже других.
БИБИЧЕВ. Почему же вы не поженились? Если он советский человек. (Вспомнилась Ирина.) Кстати, он советский человек?
ЛЕЛЯ. Советский, советский, Юрочка! Только женатый.
БИБИЧЕВ. Значит, он тебя обманывал?
ЛЕЛЯ. Нет, я знала.
БИБИЧЕВ. Ты знала? Знала, что он женат?
ЛЕЛЯ. Это для меня не имело значения.
БИБИЧЕВ. Чушь. Бред какой-то!.. (Стукнул кулаками, лбом в дверцу шкафа.) Или ты, Леля, надо мной издеваешься…
ЛЕЛЯ. Или… Юра?..
Тот молчал. Она хотела взять фотографию, но Бибичев убрал ее со стола.
БИБИЧЕВ. Значит, ты могла проводить беседы о советской семье, о моральном облике! Оборотень какой-то! Хамелеон!..
ЛЕЛЯ. Видишь, я же говорила.
БИБИЧЕВ. Ну вот что, Леля. Ты пока об этом молчи. Никому об этом. Ни слова. Поняла?
ЛЕЛЯ. Четыре года молчу. Хватит, намолчалась.
БИБИЧЕВ. А я говорю – молчи! Не позорь себя, успеешь! О комсомольской организации ты подумала? Что о нас скажут, подумала? Тебя подняли, создали авторитет! Ты комсогрупорг!
ЛЕЛЯ. Я не просила.
БИБИЧЕВ (пометался по комнате, остановился). Что же касается наших личных с тобой планов – пока могу сказать одно. (Молчал, думал, как точней сказать.) Очень ты меня огорчила. И как мы сумеем решить этот вопрос – не знаю… Не знаю, Леля.
Положил фотографию в карман, пошел к двери, Леля стала перед ним.
ЛЕЛЯ. Отдай.
Бибичев хотел пройти – она закричала:
Отдай!
БИБИЧЕВ. Пропусти.
Леля кричала, ненавидя, давясь слезами:
ЛЕЛЯ. Отдай! Слышишь!
БИБИЧЕВ. Пропустите, Комелькова.
ЛЕЛЯ. Отдай!
Изо всех сил уперлась ему в грудь, толкнула. Бибичев от неожиданности сел на койку. Леля сорвала с веревки полотенце, стала хлестать его по лицу.
Ты-то тут при чем! Мое дело! Я сама так решила! Так решила сама!
Бросила полотенце, упала на свою кровать, рыдала.
Бибичев встал, положил фотографию на стол, медленно вышел.
Леля схватила со стола фотографию, поцеловала ее. Из коридора снова послышался голос Бибичева. Он ворвался в комнату.
БИБИЧЕВ. Ты решила? Ты решила! А я?.. А мне что теперь делать? Что делать! Я два года!.. Три!.. (Сел на стул, уронил голову. Несчастен сейчас.)
ЛЕЛЯ. Мне тебя жалко, Юра. Правда жалко…
Радиомарши тех времен, радиопесни тех лет. Ирину провожали в Болгарию. Леля, Женька, Надюша и Нина, новенькая.
ЛЕЛЯ. Ну что, сядем? (Девушки сели.) Давай, Ирка, чего уж тянуть. Болгария ждет.
ИРИНА (новенькой). Иди сюда. (Подвела к своей койке.) Ну, вот… Спать ты будешь здесь. На моем месте… Не стесняйся. Девушки у нас хорошие, лучшая комсогруппа… (Замолкла.)
