РОБЕРТ (не слушает, погружен в свои мысли. Неожиданно.) Отец, могу ли я тебя о чем-то попросить?
АБРАХАМ. Разумеется.
РОБЕРТ. Что, если мы скроем наше родство?
АБРАХАМ.?
РОБЕРТ. Это облегчило бы проведение процесса. Ты ведь не желаешь мне зла?
АБРАХАМ (весело.) Как и ты мне. Только хочешь посадить меня. Как ты сказал: восемь правонарушений равноценны преступлению?
РОБЕРТ (с воодушевлением). Именно так! Что ты смеешься? Неужели ты не понимаешь, что ты сам вне опасности? Ты — человек, нужный государству, с тобой не случится ничего плохого, на твоей голове и волоска не тронут.
АБРАХАМ. И это зовется правосудием?
РОБЕРТ. В каждом деле есть теория и практика — а это разные вещи.
АБРАХАМ. Где же в таком случае этика?
РОБЕРТ (понимает иначе). Вот-вот! Где этика? Именно из-за этики я все это и предпринимаю. Юриспруденция — основа этики, и вдруг одна из наук — биология — ускользает из-под нашего контроля! Хорошенькое дело! Вы приметесь снимать головы и пришивать их по своему усмотрению. Консилиумы ученых будут выносить решения, которые мы, как некомпетентные лица, не в состоянии отклонить! Позор! Если до сих пор смерть констатировали на основе прекращения сердечной деятельности, то теперь — сердце вообще отсутствует, а голова продолжает жить! (Воодушевляется, впадает в профессиональное красноречие). Представьте картину: жена встречает на улице голову покойного мужа, насаженную на другое туловище! Это же этический кошмар! Может случиться и такое, что на одного индивида будут претендовать две женщины: одна, что была замужем за его головой, другая — за туловищем!
АБРАХАМ. Так далеко мы, к сожалению, еще не продвинулись. На это уйдут годы.
РОБЕРТ. Однако теоретически это не исключено.
АБРАХАМ (задумчиво). Не исключено… Но это далекое будущее.
РОБЕРТ. Это ужасно, не правда ли?
АБРАХАМ. Да, это может привести к сложным ситуациям.
РОБЕРТ. Тело какого-нибудь мужчины, давшее своей жене прелестных деток, лезет под одеяло к другой женщине и расхаживает с лысым черепом какого-нибудь кретина… Обманутое тело! Оно живет своей прежней телесной жизнью и думает, что спит со своей женой. А рядом совсем чужая дородная мадам…
АБРАХАМ. Действительно, нелепо.
РОБЕРТ. Но самое ужасное не это.
АБРАХАМ. Что же? Что тела и головы превратятся в товар? И такое может случиться.
РОБЕРТ. Гораздо страшней другое!
АБРАХАМ. Что же?
РОБЕРТ. Ты подумай, отец, что станет с нашим брачным правом и правом наследства?
АБРАХАМ (смеется). Браво!
РОБЕРТ (в замешательстве). Если законы не могут навести порядка, то простое человеческое счастье в опасности. (Горячо.) Поэтому я просто обязан начать этот процесс! Мария правильно сказала: нельзя допустить, чтобы во имя большого неопределенного общего счастья пострадало хоты бы одно маленькое личное счастье.
АБРАХАМ. Да, она говорила нечто подобное.
РОБЕРТ. Я прошу тебя — давай скроем вначале наше родство!
АБРАХАМ (в задумчивости шагает по комнате). Я ничего не имею против, но тут… одна явная логическая ошибка.
РОБЕРТ. Ошибка? Где?
АБРАХАМ. Ты хочешь сказать, что начинаешь процесс во имя маленького человеческого счастья? Я не могу в это поверить. Не могу — и все.
РОБЕРТ. Ты не веришь мне? Мой новоявленный отец не верит мне…
АБРАХАМ. Что за мелодраматический тон!
РОБЕРТ (задет). Неужели ты думаешь, что все это я делаю просто ради славы?
АБРАХАМ. Этого я не говорил.
РОБЕРТ. Как мне доказать, чтобы ты поверил? Я вижу, это невозможно.
АБРАХАМ. Почему же невозможно? Нет ничего проще. Ты не очень-то сообразителен.
РОБЕРТ. Благодарю.
АБРАХАМ. Я решил дать тебе своего рода пробный камень.
РОБЕРТ. Что-то я не понимаю.
АБРАХАМ (задумчиво). Ты действительно одержим своей юриспруденцией… Видишь ли, если наше родство выявится, одной будущей семье придется отказаться от маленького простого человеческого счастья. Разве не так? Ведь не можешь же ты жениться на своей единокровной сестре… А если ты не начнешь процесса, об этом никто не узнает, и я даю вам свое благословение. Просто — не правда ли?
РОБЕРТ (после паузы, неуверенно). Это тяжело… Но как я могу жениться на своей сестре? Не скажется ли это на наших детях?
АБРАХАМ. Ну, это не проблема — мы можем сделать генетические тесты. В девяноста пяти случаях из ста нет никакой опасности.
РОБЕРТ. Неужели? (Восторженно.) Это же просто великолепно!
АБРАХАМ. Ты радуешься?
РОБЕРТ. Конечно! Оказывается, и в брачном праве есть средневековые рудименты. Какая блистательная тема! Сразу же после твоего процесса я займусь новым делом! Разрешить в наши дни браки между родственниками. Конечно, только после того, как сделаны эти… самые…
АБРАХАМ (подсказывает). Генетические тесты. Группа крови еще ни о чем не говорит. Необходимы многие другие обследования.
РОБЕРТ. Отец, дорогой, ты просто золото! Это может стать трудом всей моей жизни!
АБРАХАМ. И только?
РОБЕРТ. Ты о чем? (Догадавшись.) Ясно. Мария… Видишь ли, я боюсь, что тот факт, что я живу со своей единокровной сестрой… не отравит ли это наше подсознание? Ситуация античной драмы.
АБРАХАМ. Но ведь Мария об этом ничего не знает.
РОБЕРТ. Она-то, конечно, не знает, но этот тысячелетний запрет кровосмешения…
АБРАХАМ. Прости, пожалуйста, я должен задать тебе один… деликатный вопрос…
РОБЕРТ. Пожалуйста.
АБРАХАМ. Видишь ли, общественное мнение таково, и я его разделяю, что если хочешь на ком-то жениться, ты должен этого человека и духовно… как-то духовно…
РОБЕРТ. Ты хочешь сказать: должен любить?
АБРАХАМ (с облегчением). Вот именно!
РОБЕРТ (искренне). Я люблю Марию больше, чем кого бы то ни было.
АБРАХАМ (без иронии). Если не считать своих параграфов.
РОБЕРТ (после паузы). Да, это так.
АБРАХАМ. Я тут поглядел на тебя и подумал: может, ты вообще не любишь женщин?
РОБЕРТ. Что ты хочешь этим сказать?
АБРАХАМ. В этом нет ничего особенного. Говорят, число таких мужчин сильно возросло.
РОБЕРТ. Отец! Что за кошмарные вещи ты говоришь!
АБРАХАМ (с невинным видом). Кошмарные? Я подумал, что подобные вещи в наше время как раз считаются хорошим тоном.
РОБЕРТ.???
АБРАХАМ. Разве не так? Извини. Кажется, я немного отстал от жизни, и все же я удивляюсь, как легко ты пережил этот удар с Марией. У меня, например, несколько вечеров было отравлено, когда посадили Мирабилию… А может, между вами такая любовь… ну, как между братом и сестрой?
РОБЕРТ. Ты насмехаешься надо мной!
АБРАХАМ. Вовсе нет. Мне бы очень хотелось надеяться, что это именно любовь брата и сестры. Иначе вся эта история была бы очень неприятна. Даже печальна. Видишь ли, этот комплекс античной драмы в вашем случае тоже отпадает.
РОБЕРТ. Почему?
АБРАХАМ. Да просто потому, что вы не брат и сестра. (Пауза.)
РОБЕРТ. Но ведь ты сам доказал, что я твой сын…
АБРАХАМ. Да, ты мой сын… но Мария не моя дочь.
РОБЕРТ. Не твоя дочь?
АБРАХАМ. Не моя дочь и не твоя сестра. А вот этого… этого я уже никак не сумею доказать.
РОБЕРТ.???
АБРАХАМ. Когда мы с Бертой решили, что нам не мешало бы иметь ребенка, мы побоялись рисковать. Я много работал с радиоактивными веществами… Понимаешь?
РОБЕРТ. Не совсем.
АБРАХАМ. Мы боялись, что родится ребенок с мутациями — урод. (Серьезно.) Я решил, что такой ребенок мог быть весьма занятен и представлять интерес для науки, а его изучение помогло бы продвинуться во многих исследованиях, но Берта была категорически против. Несмотря на то, что она разумная женщина. Это был первый и последний раз в жизни, когда она спорила со мной.
РОБЕРТ. Как же с Марией?
АБРАХАМ. Погоди! Насчет отца Марии я ничего не знаю. Ее отцом стало совершенно случайное содержимое пробирки из цитологической лаборатории. Понимаешь? Мы решили отца Марии не выяснять. Итак, Мария произошла из маленькой надтреснутой пробирки. Только мы не можем это никак доказать. Официально она моя дочь и останется ею.
