В зале шум.
Евтюшкина. Разведусь!
Лутьина. Очень культурно!
Судья. Ма-а-лчать!!.. (Дьячит.) …алименты гр. Башмакову, И. Пе, на воспитание рожденного по обязательному постановлению вышереченной комиссии младенца в размере одной трети ежемесячного жалованья без прочих доходов каждого узкого члена комиссии…
Из толпы. А широкого?
Судья. Что широкого?
Из толпы. А широким и кооптированным членам не нужно платить?
Судья. Нет. Молчать!.. (Дьячит.) Постановление суда окончательное и может быть обжаловано в двухнедельный срок,
Иван Павлович. Я вполне праводоволен.
Ащеулов. Товарищ судья, объясните своими словами, что я — отец только по действию или только по чистому закону? И меня не сократят за принадлежность к отцовству?
Судья. Суд не входит в природное рассмотрение отцовства. Раз вы решили ребенку тому быть, то вы и есть виновники происхождения. Суду не подведомственно знать, кто природный отец.
Комиссия в обалделом трепете. Пауза.
Милиционерша. Встать! Суд уходит!
1-й крестьянин. А когда же наше дело оправдаешь? — Ведь корень лежит-сохнет.
Судья. Какой корень?
2-й крестьянин. А вон он у тебя лежит как факт.
Судья. Корень? Корень нам не обязательно, чтоб свежий. Нам дорого нарушение закона на чистом месте. А на корень глядеть нечего.
Евтюшкина. Разбойники! Разведусь! Будет, пожила с ответственным мужем!
Евтюшкин. Комиссия… Члены!
Евтюшкина. Разбойники!..
Помещение узкой комиссии охматмлада — среднерусское учреждение. Посреди комнаты громадный стол для заседаний, и вообще пусто, Лозунги. Дверь приперта конторкой.
Евтюшкин и Лутьин сидят рядом на столе и тоскуют.
Евтюшкин. Мы по закону поступили или нет?
Лутьин. По закону-то по закону, а получается одна слитная тьма.
Евтюшкин. Против молотка лоб не подставишь, хоть мы и идем вдоль справедливости. Хоть бы Ащеулов скорей пришел. Лутьин. А твоя баба как?
Евтюшкин. Да как и твоя — вторую ночь здесь от нее спасаюсь.
Лутьин. Неужели разведутся?
Евтюшкин. Факт — разведутся. Вбить им в голову сочувствие власти никак не возможно. Это же империалистические существа.
Лутьин. А моя пятый день даже не ругается — вот что самое паршивое.
Евтюшкин. И моя.
Лутьин. Значит, у них все в голову поднялось. Надо полагать, разведутся.
Стук в дверь.
(Растерянно.) Опять бабы! Великомученики мы с тобой!
Евтюшкин (безразлично, ко всему готовый). Кто там? — не пустим!
Ащеулов (из-за двери). Пустите. Это я — член Ащеулов.
Оба поспешно отставляют конторку. Дверь отворяется — и оба пятятся в сторону. Ащеулов входит бритый до омоложения и втаскивает за собою узлы.
Евтюшкин. Ты что? — Это ты?
Ащеулов. Я. А что?
Лутьин. А где твоя наружность?
Ащеулов. А я ее сбрил. А то все сразу узнают, что я настоящий член охматмлада… Что в городе производиться — уму не понять!.. Нас все за разбойников считают и даже за хороших людей, как мы на сторону принципиально деньги жертвуем. А зеленей не топчем. Очень большие в городе разногласия… А вы осаду можете снять. Ваши бабы в загс пошли — зачеркиваться. И вот ваше приданое прислали… А с бородой я жить не могу.
Евтюшкин и Лутьин (вместе). Чего?!
Ащеулов. Да вот бурьян снял с личности.
Евтюшкин. Да мы не про бурьян, а про жен.
Ащеулов. Теперь осаждаться не надо, — говорю, пошли расписываться и вот — вещи вам прислали.
Лутьин. В загс?
Ащеулов. Конечно, в учреждение. А то куда же?
Евтюшкин. А это наши вещи?
Ащеулов. Они.
Пауза.
Евтюшкин и Лутьин садятся по-прежнему рядом и понуро на стол.
Лутьин. Мы — что же теперь — холостые, значит?
Евтюшкин. Да-с, послужили… Вместо пользы дела и покоя вышло усложнение процесса. Установку держали на размножение, а сами сиротеем.
Ащеулов. И самое главное — все нас в городе за разбойников считают. Мальчишки за мной бандами носятся, а в спину из калиток бабы-стервы выглядывают. Пришлось обриться.
Пауза.
Дожились!..
Евтюшкин. Прямо хоть коллективным рапортом механически сокращайся.
Ащеулов. Сокращаться не надо. Все-таки лучше за власть держаться, чем за бабу. Баба дело текущее. Вы не унывайте. Все-таки выгодней алименты платить, чем в низовую деревню возвращаться, там одни массы, а более нет ничего.
Евтюшкин. Конечно, к грунту из государства возвращаться не стоит…
Пауза.
Ащеулов. Члены, принимайте вещи, давайте расписки.
Евтюшкин. И нужно же было ребенку происходить!
Ащеулов. Я что — теперь занятий нет. Пишите сначала расписки в сохранности вещей, а я в загс схожу, посмотрю, что на улице движется, он же во втором этаже.
<утрачено 1/5 листа. — Ред.>
Лутьин. И посмотри, как у них выражения лиц.
Ащеулов. Я смотрел. Выражение лиц скудное. Ёвтюшкина Капитолина меня по горбу узлом огрела, когда вещи вручала, как приспешника. А я ваших делов не знаю. А в загс пошли с зонтиками, чтобы на них не капало.
Евтюшкин и Лутьин передают расписки.
Поставь число. Расписались непонятно. Волнуетесь, а лебединых хвостиков нарисовать не забыли. Не запирайтесь — я сейчас!
Ащеулов уходит. Евтюшкин и Лутьин сидят по-прежнему и тоскуют. Пауза.
Евтюшкин. Все-таки запереть надо на всякий случай и вывесить объявление, что прием окончен вследствие рационализации…
Лутьин запирается и садится на прежнее место на стол заседаний.
И может быть, вот в этот самый текущий момент я перевожусь на холостую должность. Лучше бы она меня три недели пилила деревянной пилой, утром и вечером по три часа, а в середине дня по часу… Пускай бы далее на службу ходила мешать заниматься…
Лутьин (очень грустно). И все выходит из-за голой идеи.
Евтюшкин. Вот их тут попробуй и надень, когда они не вещи, а отношения, эти самые идеи…
Лутьин. Отношения ничего не значат, Карп Иваныч, это не силы природы, это не…
Стук. Оба бегут отпирать. Входит деревенская женщина с продуктовым узелочком — жена Ащеулова, отставшая от мужа в культурном развитии.
Ащеулова. Муж-то здесь аль скрылся?
Евтюшкин. Какой муж?
Ащеулова. Товарищ Ащеулов, выдвиженец в начальники.
Лутьин. В какие начальники?
Ащеулова. Да он, сказывают, заведующий над матерями, что ли, по всему уезду… Аи нет?
Евтюшкин. Над ними. Мы тоже заведующие.
Ащеулова (конфиденциально). Касатики, обтолкуйте мне… Сказывают у нас в деревне, будто мой-то в компании с жуликами разбой учинил, — будто втроем они одну бабочку оскоромили, — и будут платить за это большие деньги… Я ему пышек принесла, небось уж всю жалованью отбирают…
Евтюшкин. Преувеличения. Это все для должности делается.
Лутьин. Для науки и знания, гражданка.
Ащеулова. О! Неужли для нее? — и действительно — родили?
Входит Ащеулов.
Ащеулов. Готово — разведены! Покупай пшеничной климовки! (Увидав жену.) Алена Фирсовна, — это ты, или так?
Лутьин и Евтюшкин покорно садятся на стол, на первобытные места.
Ащеулова. Батюшка, Василий Степаныч, ужли ж это вы?
Ащеулов. Я.
Ащеулова. А где же ваша личность?
Ащеулов. Это я ее сбрил для пользы дела, для санитарности. При должности с бородой невозможно.
Ащеулова. Аи неволят?.. А тебя без бороды не рассчитают? Тебя за бороду и в город взяли…
Ащеулов (целуя с превосходством жену). Алена, здесь присутствие, а не квартира.
Ащеулова. А я тебе зато пышек напекла. (шепотом.) Говорят, ты разбой совершил над женщиной. Наши мужики велели сказать, что — ничего, мол, чтоб прибегал в деревню, мужики тебя утаят… велели непременно сказать…
Ащеулов. Пока еще не требуется. Я живу на рыск.
