это…
Без сил присаживается на топчан. Рядом садится Агнешка, обнимает её за плечи.
Доктор. У тебя одна минута.
Божена (встаёт). Господин доктор, позвольте… Я хочу предложить вам… Вот, смотрите, это золото (широко раскрывает рот). Золотые коронки. Возьмите их!
Доктор. Странно. Как это их тебе оставили?
Божена. Я… я их грязью замазала. Ещё перед осмотром, когда нас сюда только привезли. Вот и подумали — кариес.
Доктор. Да забудь ты сейчас про своё золото!(Понижает голос). Послушай меня, женщина. Если будешь упорствовать, ты лишишься обеих дочерей.
Пауза.
Божена. Ну, тогда возьмите меня. Ведь вы ставите какие-то эксперименты над людьми, верно? Так в лагере говорят. Заклинаю вас — возьмите меня! За моими детьми, может быть, кто-нибудь присмотрит, здесь много хороших людей. Господин доктор…
Доктор. Нет. Нужен именно ребёнок. До пятнадцати лет. Поверь, это неизбежно.
Божена. О Боже… Но как?.. Нет, я не могу…
Доктор (подходит ближе к ней, совсем тихо). Они хотели забрать обеих. Но я настоял на таком решении. Я не из этих (оглядывается на стоящего у дверей эсесовца). Ты видишь — на мне не чёрная форма. Я врач. И у меня тоже есть дети. Там, далеко, под Мюнхеном. Через день-два здесь будут русские. Ты слышишь?..
Оба прислушиваются к отдалённым звукам артиллеристской канонады.
Уже завтра начнётся эвакуация. У тебя есть возможность спасти хотя бы одну дочь. Решай…
Божена (кладёт младшую дочь на топчан, обнимает Агнешку, её плечи сотрясаются от беззвучных рыданий). Агнеша, дитятко моё…
Агнешка (прижимаясь к Божене). Мама, мамочка, мне страшно…
Доктор отворачивается.
Часы на стене останавливаются. Все участники сцены замирают в неподвижности. Прожектор освещает Белого и Чёрного. Белый встаёт.
Белый. Постой-постой! Ты же жульничаешь! Эта фигура так не ходит (показывает на доску с шахматами).
Чёрный. Как это не ходит? Видишь — пошла ведь (улыбается). Вот, сейчас и проверим, на что способна твоя хвалёная любовь.
Белый. Но так нечестно!
Чёрный. Послушай, неужели тебе самому не интересно узнать, как эта женщина сейчас поступит? Ты же сам утверждал, что у них там всё перемешано. Что не бывает ни абсолютного добра, как нет и совершенного зла. В общем, отстань! Ничего я здесь не сжульничал. У них там сама жизнь порой такие сюжетцы преподносит — ни под какие правила не подпадают. Вот, сейчас и посмотрим, какая чаша весов опустится.
Белый и Чёрный возвращаются к столику, садятся в свои кресла.
Доктор (поворачивается к Божене). Всё! Пора.
Божена. Нет, нет!..
Агнешка. Мамочка, я прошу тебя, не надо! Я очень прошу тебя!..
Божена отстраняется от Агнешки, почти отталкивает её от себя, поворачивается к ней спиной, берёт на руки младшую дочь, низко согнувшись, прячет лицо в её тряпьё. Доктор делает эсесовцу знак, тот хватает за руки Агнешку и выводит её из барака. Следом выходит Доктор.
Голос Агнешки (издалека, затихая). Мама! Мамочка…
Божена. Моя Агнеша…Прости меня… Боже милосердный, что я наделала…
Чёрная чаша весов начинает медленно опускаться, но затем весы судорожными движениями, с тревожным звуком, выравниваются.
ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ
Действующие лица:
Художник, старик с седой шевелюрой, бородой и усами.
Девушка, его соседка, 17 лет.
Подруга девушки.
Бедно обставленная комната. На кровати лежит Девушка. Через окно перед кроватью ей видна лишь верхушка стоящего рядом с домом дерева. Поздняя осень. На дереве осталось совсем немного листьев, они дрожат под дождём и порывами ветра. В комнату входит Художник.
Художник (кашляет, говорит хриплым голосом). Ну, здравствуй, соседушка. Я тебе горячего бульончика принёс — очень полезно. Как ты сегодня? Получше?
Девушка (тихо). Здравствуй, старик. Нет, мне не лучше. Наоборот. Наверное, я умираю.
Художник (ставит на стол тарелку). А вот это ты брось, малыш. Умирать нам, старикам, можно. Ты ещё такая молодая, красивая, тебе жить положено.
Девушка. Но я же чувствую — силы оставляют меня. Кажется, совсем немного, ещё чуть-чуть…
Художник. Это не силы тебя покидают. Это ты бороться не хочешь. Сложила, понимаешь, лапки…
Опять, прикрывая рот, натужно кашляет, садится на кровать рядом с Девушкой.
Помнишь про двух лягушат, что попали в крынку с молоком? Один сдался и пошёл ко дну. А второй упрямым был, лапками бил-бил, сбил молоко в масло, оттолкнулся от него да и выпрыгнул из крынки. Вот и ты — бей, бей лапками-то!
Девушка. Не могу. Сил нет… Знаешь, вот, смотрю я на это дерево за окном. Видишь, там только один листочек остался. Мне кажется, как только и его унесёт ветром, я умру. Вот и дождь опять пошёл… Наверное, завтра уже не увижу листочка…
Художник. Глупости, дорогая моя, глупости! Не хочешь бороться — так и скажи. А листочек этот совсем тут не причём. Давай-давай, бери себя в руки. Я ещё на твоей свадьбе погулять хочу!
Художник уходит. Вновь на сцене темно, лучом прожектора освещаются только Белый с Чёрным.
Чёрный. Погоди, что-то мне это напоминает. Какой-то знакомый сюжет…
Белый. Это Уильям Сидни Портер, его рассказ «Последний лист». Люди больше знают писателя по его псевдониму — О. Генри.
Чёрный. А, да-да, вспомнил. Там ещё после этой сцены…
Белый. Погоди! Давай досмотрим.
Сцена освещается. Та же комната. Утро. Девушка стоит у окна. Входит Подруга Девушки.
Подруга. О, дорогая, ты уже на ногах! Слава Богу — значит, кризис миновал.
Девушка (задумчиво). Да, ты знаешь, удивительно, но мне становится лучше. Наверное, всё дело в этом последнем листке. Какой он упрямый! Прямо герой. Посмотри — ни ветер, ни дождь ему нипочём (Подруга тоже подходит к окну). Держится себе на ветке и всё тут… Послушай, а где наш художник?
Подруга. Он умер.
Девушка. Как умер?..
Подруга. Да. Ты не знаешь? — оказывается, у него ещё на прошлой неделе обнаружили воспаление лёгких. А вчера соседи зашли к нему, он лежит на кровати уже холодный. Весь перепачканный краской и почему-то в абсолютно мокрой одежде. И откуда-то лестница у него в комнате взялась. Странно… Наверное, выходил зачем-то на улицу в такую жуткую погоду. Бедный старик…
Девушка (плачет, смотрит в окно, на последний листок на дереве).
Обе стоят у окна.
Звучит Голос (женский):
«Ну, что, брат Пушкин? — Так, брат, как-то всё…»
То вкривь, то вкось, то впрямь — да ненароком…
Вращается фортуны колесо:
к кому — спиной она, к кому-то — боком,
к кому-нибудь — немеркнущим лицом…
Да стыдно ждать, да, ожидая, спятишь,
и чтоб себя не числить подлецом,
душей своей — душой своею платишь…
Так краток день, так ненадёжен кров,
и бедный быт так
