<Конец 1950-х – начало 1960-х>
Про меня говорят: он, конечно, не гений, —
Да, согласен – не мною гордится наш век, —
Интегральных, и даже других, исчислений
Не понять мне – не тот у меня интеллект.
Я однажды сказал: «Океан – как бассейн», —
И меня в этом друг мой не раз упрекал —
Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн,
Как и я, относительно все понимал.
И пишу я стихи про одежду на вате, —
И такие!.. Без лести я б вот что сказал:
Как-то раз мой покойный сосед по палате
Встал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал.
Я пишу обо всем: о животных, предметах —
И о людях хотел, втайне женщин любя, —
Но в редакциях так посмотрели на это,
Что – прости меня, Муза, – я бросил тебя!
Говорят, что я скучен, – да, не был я в Ницце, —
Да, в стихах я про воду и пар говорил...
Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице —
Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил!
И теперь я проснулся от длительной спячки,
От кошмарных ночей – <и> вот снова дышу, —
Я очнулся от белой-пребелой горячки —
В ожидании следующей снова пишу!
<Конец 1950-х – начало 1960-х>
Если нравится – мало?
Если влюбился – много?
Если б узнать сначала,
Если б узнать надолго!
Где ж ты, фантазия скудная,
Где ж ты, словарный запас!
Милая, нежная, чудная!..
Эх, не влюбиться бы в вас!
<1961>
Из-за гор – я не знаю, где горы те, —
Он приехал на белом верблюде,
Он ходил в задыхавшемся городе —
И его там заметили люди.
И людскую толпу бесталанную
С ее жизнью беспечной <и> зыбкой
Поразил он спокойною, странною
И такой непонятной улыбкой.
Будто знает он что-то заветное,
Будто слышал он самое вечное,
Будто видел он самое светлое,
Будто чувствовал все бесконечное.
И взбесило толпу ресторанную
С ее жизнью и прочной и зыбкой
То, что он улыбается странною
И такой непонятной улыбкой.
И герои все были развенчаны,
Оказались их мысли преступными,
Оказались красивые женщины
И холодными и неприступными.
И взмолилась толпа бесталанная —
Эта серая масса бездушная, —
Чтоб сказал он им самое главное,
И открыл он им самое нужное.
И, забыв все отчаянья прежние,
На свое место все стало снова:
Он сказал им три са<мые> нежные
И давно позабытые <слова>.
<1961>
Люди говорили морю: «До свиданья»,
Чтоб приехать вновь они могли —
В воду медь бросали, загадав желанья, —
Я ж бросал тяжелые рубли.
Может, это глупо, может быть – не нужно, —
Мне не жаль их – я ведь не Гобсек.
Ну а вдруг найдет их совершенно чуждый
По мировоззренью человек!
Он нырнет, отыщет, радоваться будет,
Удивляться первых пять минут, —
После злиться будет: «Вот ведь, – скажет, – люди!
Видно, денег куры не клюют».
Будет долго мыслить головою бычьей:
«Пятаки – понятно – это медь.
Ишь – рубли кидают, – завели обычай!
Вот бы, гаду, в рожу посмотреть!»
Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся!
Только не дождешься, чтоб сказал —
Что я здесь оставил, как хочу вернуться,
И тем боле – что я загадал!
<1962 или 1963>
Я не пил, не воровал
Ни штанов, ни денег,
Ни по старой я не знал,
Ни по новой фене.
Запишите мне по глазу,
Если я соврал, —
Падла буду, я ни разу
Грош не своровал!
Мне сказали – торгаши
Как-то там иначе, —
На какие-то гроши
Строют себе дачи.
Ну и я решил податься
К торгашам, клянусь,
Честный я – чего бояться! —
Я и не боюсь.
Начал мной ОБХС
Интересоваться, —
А в меня вселился бес —
Очень страшный, братцы:
Раз однажды я малину
Оптом запродал, —
Бес – проклятая скотина —
Половину взял!
Бес недолго всё вершил —
Всё раскрыли скоро, —
Суд – приятное решил
Сделать прокурору.
И послали по Указу —
Где всегда аврал.
Запишите мне по глазу,
Если я соврал!
Я забыл про отчий дом
И про нежность к маме,
И мой срок, как снежный ком,
Обрастал годами.
Я прошу Верховный суд —
Чтоб освободиться, —
Ведь жена и дети ждут
Своего кормильца!..
<1962 или 1963>
Давно я понял: жить мы не смогли бы,
И что ушла – все правильно, клянусь, —
А за поклоны к праздникам – спасибо,
И за приветы тоже не сержусь.
А зря заботишься, хотя и пишешь – муж, но,
Как видно, он тебя не балует грошом, —
Так что, скажу за яблоки – не нужно,
А вот за курево и водку – хорошо.
Ты не пиши мне про березы, вербы —
Прошу Христом, не то я враз усну, —
Ведь здесь растут такие, Маша, кедры,
Что вовсе не скучаю за сосну!
Ты пишешь мне про кинофильм «Дорога»
И что народу – тыщами у касс, —
Но ты учти – людей здесь тоже много
И что кино бывает и у нас.
Ну в общем, ладно – надзиратель злится,
И я кончаю, – ну всего, бывай!
Твой бывший муж, твой бывший кровопийца.
...А знаешь, Маша, знаешь, – приезжай!
1964
Я теперь на девок крепкий
И теперь одною меткой
Я всех баб равняю как одну:
Пусть у ней во лбу семь пядей,
Пусть при полном при параде, —
Встречу бабу – в сторону сверну.
Был я раньше тоже хлипкий —
Провожал я их улыбкой,
Даже, помню, год с одною жил, —
А теперь пройду не глядя —
Мне плевать, что ейный дядя
Раньше где-то в органах служил.
Баб держу я в черном теле,
А чтоб лечь в одну постелю —
Этим меня можно насмешить, —
Даже если умоляет,
Даже в экстренном случáе —
Очень меня трудно уложить!
Почему с таким напором
Я воюю с женским полом:
Изучил я их как свой портрет, —
Ведь полвека я – не меньше —
Изучаю этих женщин,
И сейчас мне – восемьдесят лет.
1964
Там были генеральши, были жены офицеров
И старшины-сверхсрочника жена.
Там хлопало шампанское, там булькала мадера,
Вину от водки тесно было, водке – от вина.
Прошла пора, чтоб вешаться, прошла пора стреляться,
Пришла пора спокойная – как паиньки сидим.
Сегодня пусть начальницы вовсю повеселятся,
А завтра мы начальников вовсю повеселим.
<1964>
Есть у всех: у дураков
И у просто жителей
Средь небес и облаков
Ангелы-хранители.
То же имя, что и вам,
Ангелам присвоено:
Если, скажем, я – Иван,
Значит, он – святой Иван.
У меня есть друг, мозгуем:
Мы с Николкой всё вдвоем —
Мы на пару с ним воруем
И на пару водку пьем.
Я дрожал, а он ходил,
Не дрожа нисколечко, —
Видно, очень Бог любил
Николай Угодничка.
После дня тяжелого,
Ох, завидовал я как:
Твой святой Никола – во!
Ну а мой Иван – дурак!
Я придумал ход такой,
Чтоб заране причитать:
Мне ж до Бога – далеко,
А ему – рукой подать.
А недавно снилось мне,
И теперь мне кажется:
Николай Угодник – не,
А Иван мой – пьяница.
Но вчера патруль накрыл
И меня, и Коленьку —
Видно, мой-то соблазнил
Николай Угодника.
Вот сиди и ожидай —
Вдруг вы протрезвеете.
Хоть пошли бы к Богу в рай —
Это ж вы умеете.
Нет! Надежды нет на вас,
Сами уж отвертимся,
На похмелку пейте квас, —
Мы на вас не сердимся.
<1965>
