Юля. Нет, что ни говори, а народ наш — самый добрый в мире.
Бородач. Вот и я пустил слезу умиления, а потом задумался. И понял. Ведь что такое «отправить в Сингапур», в переводе на русский? Замочить, пришить, пустить в расход, откомандировать туда, где тебя точно не найдут. Я решил, что всегда успею попасть в эти края, а кроме того, мне повезло — я получил деньги на день раньше и залег на дно. А через неделю на конспиративную квартиру мне позвонил приятель из Склифа и сказал, что к ним привезли утопленника — тело разбухло, лицо разложилось, но комплекция моя, есть даже шрам от аппендицита. Так я остался без имени — все остальное было потеряно еще раньше. А потом я стоял на мосту через Енисей, смотрел на течение и думал: может, там, на дне реки и скрывается ответ на великую загадку жизни? И вдруг понял, что нет там никакого ответа, потому что нет благодати, а одна темнота и обман, и не может тело уйти из жизни, потому душа — не со мной. С тех пор мое тело искало встречи с потерянной душой…
Юля. И нашло?.. Извини, глупый вопрос…
Бородач. Честно?
Юля. Считай, что я ничего не спрашивала.
Бородач. Нет, я отвечу. Я полгода скитался по железным дорогам, ночевал на полустанках с бомжами, а потом утекал, как вода, как смутный утренний сон. И так я встретил женщину, для которой оказался первым и единственным мужчиной в ее жизни…
Юля. Почему же первым? Отчего ты так решил?
Бородач (неприятно задетый). Как? У тебя был кто-то до меня?
Юля. У меня до тебя был муж, между прочим…
Бородач (яростно). Муж не в счет! Мужья вообще не в счет. У тебя кто-то был до мужа?
Юля. У меня до мужа были двадцать два года жизни. И когда он познакомился со мной, я жила в душевном раздрызге, потому что… Потому что это не имеет значения.
Бородач. За что, Господи? Только-только получил надежду, и вот оказывается, я не первый.
Юля. И не единственный. У меня есть ребенок — ты его только что видел. И, между прочим, однажды он подрастет и спросит: «Кто мой отец?» Видишь ли, он у меня как-то странно на свет появился. Не то чтобы оснований вовсе не было, просто по всем внешним признакам он не должен был родиться… Муж сперва ухватился за ребенка, как за повод поставить штамп о браке, а когда убедился, что я его все-таки не люблю, как-то затаился. Он и под пыткой не скажет, но я-то вижу, как это его мучит, а вслед за ним и меня… Ой, извини, я совсем с ума сошла. Ты же уважать меня перестанешь за то, что я такие вещи выкладываю человеку, которого знаю пять минут…
Бородач (упрямо). Два года!
Юля. Хорошо — два года и пять минут. И почему-то прощаю ему все немыслимые дерзости.
Бородач (пристыженный). Извини. Рассуждая здраво, кто я такой для тебя?
Юля. Не нужно этого! Нужно было подойти ко мне два года назад, если действительно это были ты и я. Мы так много могли бы вместе исправить. (Со слезами.) Как я разочарована! Вы этого просто не видите…
Бородач. Хорошо, разве я против!
Целуются. Снова целуются.
Юля. Ты пропащий! И я пропащая! И все равно, обними меня покрепче. На перроне меня должен встретить муж. Не знаю, не придумала еще, что скажу ему…
Плач ребенка.
Юля. Сейчас, моя радость, сейчас!.. Мы уже идем…
Заходит в купе и идет со стаканом к проводнице.
Юля (Проводнице). Можно я воды налью?
Проводница. Об чем вопрос, гражданочка!.. Это у вас ребеночек? Счастливая! Не время, конечно, его заводить, но все равно счастливая. У меня сеструха младшая, дура дурацкая, все книжки читала, Чехова да Пушкина, и домечталась на пару со своим хахалем, одноклассником, родила сразу после выпускного вечера. Тоже, вроде бы, не ко времени, но сейчас глянешь на племянницу, и сердце тает.
Юля. А что с сестрой стало?
Проводница. А все по-людски. Хахаля сестринского я выгнала хватит, говорю, нам отца алкоголика! Нечего еще одного козла в семью приводить. Сестру отправила в Ярославль учиться, а младенчик на руках у меня и мамки рос. Первые зубки, первые слова — все на моих глазах происходило. Вот, растет еще одна овечка на заклание… А вашему сколько?
Юля. Два с половиной. Замечательный мальчонка, только вот не говорит до сих пор…
Проводница. Ничего страшного, еще залопочет. Еще жалеть будете, что он у вас не родился немым…
Юля. Ну, нет, жалеть не буду. Он у меня чудный. Умненький такой, глазки веселые, хитрые…
Проводница. То-то и есть, что хитрые… Ну, ладно, мне пол мыть пора. Вода вот здесь (показывает на кран в нише) — и спокойной ночи до самой Москвы! За час до приезда включаю свет, так что пользуйтесь темным временем по назначению.
Юля наливает воду и уходит. Проводница начинает шваброй мыть пол. Дойдя до купе интеллигента останавливается, затем резко распахивает дверь.
Проводница. Так-так, что это вы такое делаете?
Голос интеллигента. В окно, к примеру, смотрю! А вы по какому праву врываетесь, да?
Проводница. Ага, не нравится, когда поперек шерсти? В окно он смотрит! А может быть, ты курить собрался прямо в купе? Еще раз поймаю за этим занятием, смотри у меня.
Голос интеллигента. Я буду смотреть в окно, сколько считаю нужным! А курить я собирался в тамбуре, да!
Проводница, домыв пол, возвращается к себе. В коридоре появляется взъерошенный интеллигент. Боязливо оглядываясь, он идет в хвост вагона — курить.
Голос старухи. Ой, что это? Темнота и холод, как в погребе. Завели и бросили. (Пауза.) Ой, да что это? Вроде бы не воровала, не душегубничала. (Пауза.) Ой, как холодно! И ноги замерзли. И руки тоже. Все больше и больше. Ототру платочком, отогрею. А ноги все мерзнут. (Пауза.) И за что это меня? Ай. Кто это? Уж не нечистый ли по мою душу? За что же это, люди добрые?
Женщина выходит из купе и идет к матери.
Женщина. Мама, ты чего?
Голос старухи. Доченька, ты? Да нет, все в порядке.
Женщина. Что ты меня вечно позоришь? Спи!
Идет по коридору и присоединяется к интеллигенту. Ей не спится и хочется с кем-нибудь поговорить.
Женщина. Закурить найдется?
Интеллигент молча подает ей пачку. Женщина закуривает.
Интеллигент. А для чего же вы в Москву в такое тревожное время едете? Цены там почти такие же, как в Калинове, только «сникерсы» дешевле, чем у вас, да?
Женщина. А я как раз за «сникерсами» и еду. Мать на свидание с ее сестрой, моей теткой, везу, ну, и по делам. Семью, знаете ли, нужно кому-то содержать. Мне теперь все равно, на чем наваривать. Это другие будут с голоду пухнуть — до торгашества не опустятся. Я от этого чистоплюйства пару лет назад отучилась, как в Польше на рынке постояла.
Интеллигент. Еще Польска не сгинела… Туда — обратно, Белосток таможня, бардзо добже, да?
Женщина. Кому добже, а мне нет резона этим живоглотам за каждую гладильную доску чуть не половину доходов отстегивать. По первости — то я всяким барахлом сумки набила, спросу никакого, паны мимо загребают, а ко мне, значит, ни одна курва не подчалит. Я к соседке, поглядеть, как у той дела. «Купи, — шутит, — хоть что-нибудь у меня — для почину». Ну, я и взяла несколько презервативов по тысяче злотых. Бросила рядом со своим товаром и стою, как умная Маша. Тут какой-то пан лысоватый прет на меня, как Пилсудский на Буденного. «Эй, пан!» «Цо?» «Купляй кондом!» «Или коштуе?» «Пять тысяч!» «То драго!» «Все-то вам, говнюкам, драго. Ладно, три!» Смотрю, он за бумажником полез. Только расплатился, я снова к соседке.
Интеллигент. За… э-э… да?
Женщина. За ними самыми, за гондонами. Продай, говорю, еще, мне мало. «Ну, — говорит, — ты, подруга лихая, даешь! У тебя, говорит, — не шоп-тур, а секс-шоп получается!» А-а, думаю, в чужие шопы нос не суй, не твое, мамаша, дело. Сволочью буду, а свой бизнес сегодня отыграю бравурно и с модуляциями. И уже не просто возле этих пакетиков с бабами грудастыми стою, а народ завлекаю: «Панове! Люкс-комфорт! Интим-эрзац! Пшицко бэндзе пожонку!»
Интеллигент. А поляки?
Женщина. Влет разобрали. Вот такое чудо на Висле вышло. Им аборты папа делать запретил, а жизнь-то свое берет. Утром — в костел, вечером — в койку. Правда, мужики у них почти как наши, не распинаешь ни на работу, ни на прочие супружеские обязанности.
Интеллигент. Ну, мужики, пардон, разные, да?
Женщина. Не замечала. Вы, вот, с виду, прошу прощения, интеллигент, а прикид у вас облезлый, как у пенсионера — явно носите не первый год. У меня дома такой же за сторожа остался, потому как на большее не способен. Как возьмет в руки газету, все — до ужина в полной отключке. Я его позову: «Сережа!», так он может и не услышать. Пойдем к остановке, увидим, наш троллейбус стоит — хоть убей, не побежит. Я спрашиваю: «А как же ты в армии служил?» Такой пассивный. Лежим рядом, он глаза закроет, поди догадайся, слушает он меня или нет. Я тут фильм посмотрела, как из собаки сделали мужика, и ночью спрашиваю: «Сережа, а если бы у тебя хвост был, как бы ты брюки носил?» Представляете, что он мне ответил? «Я бы его, — говорит, — купировал».
