на меня. Чем я вам не угодил? Может тебе ухо ценней чем я, что ты его всуе не поминаешь? Может я тебе вообще не нужен, если ты ерунду всякую бесполезную мной называешь?
Мужчина. Ну ты что, нет конечно. Я лучше себе позволю два уха отрезать, чем тебя потерять. Может даже руку.
Пенис. Тогда откуда такое пренебрежение? Чем я его заслужил?
Мужчина. Действительно, почему так? Х…кто знает…
Пенис. Ну вот, опять! Почему я — знаю? Почему я все знать должен, чего вы не знаете? Когда вы с образованием, а я просто так. Ничего я не знаю и знать не желаю!
Мужчина. Прости, сорвалось. Привычка такая х…реновая.
Пенис. Да я уже тоже привык. Хотя обидно, что я что-то стыдное для вас, о чем ни упоминать нельзя, ни показывать. Лицо, руки, ноги, торс — пожалуйста, а меня прячут. На заборе увидят, детям глаза закрывают. А я такой же как все другие части тела, я, может быть, даже важнее. Пальцев десять, а я один. Ты пальца стесняешься?
Мужчина. Нет конечно.
Пенис. А меня? Покажешь меня в компании, в офисе или ресторане?
Мужчина. Ты что, с ума сошел!
Пенис. Вот. Все покажешь, а меня — нет. Говоришь, любишь меня, а сам скрываешь. Законы против меня понаписали, ограничения и запреты ввели. За свои права и свободы боретесь, а о моих не поминаете. Крест на мне поставили. Вернее, целых три. Почему так?!
Детишками, которых я делаю, вы гордитесь, хвастаете ими, не прячете, не замазываете на фото лица черным, не вводите ограничения на просмотр. А меня… Чем я вам не угодил, что во мне такого отвратительного, что меня прятать надо? Животные в лесах и саваннах как есть бегают, на льва или жирафа трусы не натянешь.
Мужчина. Так то — зверье. Домашние собачки тоже много что показывают прилюдно, целые «свадьбы» устраивают… Или хомячки, те вообще маньяки сексуальные.
Пенис. И никто их за это не осуждает.
Мужчина. Так собаке не объяснишь, ей — можно. С нее спроса нет. А с меня — за тебя можно срок получить.
Пенис. Ну да. Кругом условности, ограничения, правила, табу. Провозглашаете свободу, как главную ценность и тут же ее тисками законов прищемляете, которые против друг друга пишите. Среди табличек запретительных живете — нельзя, запрещено, не ходить, не открывать, не заглядывать, не сметь… Брак семейными узами называете, а ведь узы — это узлы, которыми вяжут!
Покажет меня кто-нибудь в парке дамам, плащик распахнув, его в психушку волокут или в «обезьянник». А может ему есть, что показать, чем поразить.
Мужчина. Тогда тем более, тогда правильно. Нечего хвастаться тем, чего у других нет. И вообще, это неприлично.
Пенис. А как же греки, римляне, которые меня не стеснялись, не прятали, я там свободно жил, как полноправный… член их общества в почете и уважении. В Индии храмы мне строили, где поклонялись как божеству и даже жертвы приносили.
Мужчина. Видел я эти храмы порнушные. Там такие сценки, такие комбинации, что любые современные три креста детскими играми в песочнице покажутся. Знали люди толк, аж завидки берут.
Пенис. Ну — да, не прятали, не затирали, не замазывали меня как на заборах. На амфорах и кувшинах рисовали, да не просто так, а в лучшем моем виде, и из тех амфор вино на пирах и домашних обедах разливали без стеснения. Праздники и гуляния в честь меня устраивали, по улицам толпой носили и гладили и обнимали, чтобы ребенка зачать. Скульптуры из дерева, камня и кости резали или из глины лепили и на почетное место на площадях и в домах устанавливали.
Мужчина. В полный рост.
Пенис. Конечно в полный. Я же символ. Жизни. А символ он крепким должен быть, не сгибаемым, как столб, чтобы посреди города… стоять. А у вас не столбы, у вас флаги разноцветные. Висят. Почему все так изменилось?
Мужчина. Не могу сказать. Может и зря, я бы с удовольствием как в Индии. А то меня всегда из таких комбинаций вычеркивают.
Пенис. Кто?
Мужчина. Мужья. Они видно — твоих храмов не посещали. И приходится в шкафу вместе с бельем и молью сидеть. Как последнему фетишисту.
Пенис. А ты зачем ты к чужой жене пришел, что там потерял?
Мужчина. То — самое. С замужними проще, им ничего кроме тебя не надо. Там от меня никто ничего не ждет и не требует — ни слов, ни цветов.
Пенис. Приключения ищешь?
Мужчина. Все ищут.
Пенис. И находишь. На мою голову. Не те так другие.
Мужчина. Ну было пару раз, предъявляли мне.
Пенис. Ни тебе — мне. Ногой с разворота. Был я крутым, а меня чуть не всмятку. Грешил ты, а перепало мне.
Мужчина. Так я тобой грешил. Вот они и отыгрались.
Пенис. Для чего все это? Я тебе для чего?
Мужчина. Не знаю… Для удовольствия.
Пенис. Ладно, согласен. Пусть — так. Только удовольствие это — не сладострастия ради, а детей — для! Для них — я. Все мы. Для продолжения рода. Твоего, между прочим. Тебя отец зачал, его — его отец, того — прадед ваш. Тянется росток, в древо вырастает, ветки вокруг раскидывает, с другими сплетается. Для это мне храмы возводили. Бездетность карой небесной почиталась! Теперь много детей — ущербность. Жили худо — рожали, лучше жить стали — перестали. И что дальше? Есть дети, значит, есть семья, есть род, есть нация, есть народ. Который, себя защитить может, не исчезнуть. Есть — мир. Нет детей — ничего нет. Пустота. Голый шарик в космосе крутится.
В том причина — дети вам перестали быть нужными, а с ними — я. Вы теперь другие храмы ставите и другим богам молитесь. Сняли нас с пьедесталов. Скинули с постаментов. Как при революции, когда прежние символы и смыслы рушат.
Мужчина. Скажешь тоже — революция.
Пенис. Ну или контрреволюция. Потому что — контрпродуктивная. Только и это скоро уйдет, вы же способы ищите чтобы нас подменить. Чего-то там изобретаете. Проще вам так, без сложностей и обязательств — заказал, купил, попользовал, выбросил. Чтобы новую модель с расширенным функционалом купить. Айфон — десятый. Член — одиннадцатый. Вагина с сенсорным управлением, улучшенной цветопередачей и встроенными запахами.
Мужчина. Ну ты целую теорию под себя подвел.
Пенис. Это не теория, это уже данность. Кончается наше время — «подружки» резиновые, хоть даже со стонами и разговором, мы с подогревом и моторчиком, дети —
