Феликс Лопе де Вега - Испанский театр

Когда бы так судил мой рок!

Пока вы возле той особы,
Мне кучер выложит сполна,
Откуда, кто и что она.

Он скажет?

Кучер-то? Еще бы!

Ах, боже мой!

Руке безвестной
Дозвольте вас с земли поднять,
Хоть я и недостоин стать
Атлантом тверди[112] столь прелестной.

Ее коснувшийся так смело —
Уже Атлант, — не все ль равно?

Быть осчастливленным — одно,
Достойным быть — другое дело.
Да, я коснулся красоты,
К которой полон страсти жгучей,
Но это счастье — только случай,
Не торжество моей мечты.
Рукой я тронул небосвод;
Увы, заслуги в этом мало:
Сама же твердь ко мне упала,
Не я достиг ее высот.

В чем преимущество заслуг?

Мы через них восходим к цели.

А вы бы разве не хотели
Ее достигнуть сразу, вдруг?

О да!

И вы не оценили,
Какая радость вам дана.
Она для вас вдвойне ценна,
Раз вы ее не заслужили.

В любом поступке, что бы он
Ни представлял собою с виду,
Благоволенье иль обиду,
Нам важно то, чем он внушен.
Бывают внешние движенья
Вполне бездушные, как тут,
Когда нам руку подают
Отнюдь не в знак благоволенья.
Что ж, истреблю огонь в крови,
Надежду милую разрушу:
Я тронул руку, но не душу,
И в вашем даре нет любви.

Что в вас она горит так страстно,
И лишь сегодня узнаю,
И нечувствительность мою
Вы осуждаете напрасно.

Возница, как и полагалось,
Все очень точно рассказал.

Как я томился, как страдал —
Для вас безвестным оставалось?

Но я вас вижу в первый раз.

А я тем временем, несчастный,
Год с лишним мучусь жаждой страстной,
Теряя разум из-за вас!

Год! А приехал он сюда
Вчера.

Год с лишним? Но сеньор,
Я вам клянусь, что до сих пор
Мы не встречались никогда.

Когда я в роковой мой час
Сюда из Индий возвратился,
То первое, чем я пленился,
Был свет небесный ваших глаз.
С тех пор я душу вам обрек,
Но проходили дни за днями,
Пока открыться перед вами
Мне этот случай не помог.

Вы индианец?

И с тех пор
Как встретил вас, богат безмерно.
Таких сокровищ нет, наверно,
И в недрах Потосийских гор.[113]

Он — индианец!

Говорят,
Что индианцы очень жадны.

Стяжатель, самый беспощадный,
Влюбясь, бывает тороват.

И на меня, я вправе ждать,
Польются щедрые подарки?

О, если сердца пламень жаркий
Способны деньги подтверждать,
Я в виде недостойной дани
У ваших ног сложить готов
Не меньше золотых миров,
Чем вы внушили мне желаний!
Но так как это все ничтожно
И вашу надо мною власть,
Как и любовь мою и страсть,
Ничем измерить невозможно, —
То я молю вас, разрешите,
Чтоб мне хоть ювелир помог
Вручить вам чувств моих залог.

Таких, как этот, нет в Мадрите.

Лукреция, что скажешь ты
Об этом щедром индианце?

Хасинта, в этом чужестранце
Есть превосходные черты.

Вся эта выставка вас ждет,
Все, что прельстило бы ваш взор.

Вы зарываетесь, сеньор!

Я гибну!

Дон Хуан идет.

Благодарю вас, сударь мой,
За все, что вы мне предложили.

И вы меня бы огорчили,
Не взяв предложенного мной.

Вы были жертвой заблужденья,
Предполагая, как сейчас,
Что я могу принять от вас
Что-либо, кроме предложенья.

А тот, чья жизнь у ваших ног,
Что получил?

Ему внимали.

И он на миг забыл печали.

Храни вас бог.

Храни вас бог.
Но обожать вас, светлый гений,
Вы разрешите, может быть?

Мне кажется, чтобы любить,
Не требуется разрешений.

Ступай за ними.

Чтоб негласно
Узнать, где расположен дом
Той, что спалила вас огнем?
Я все узнал.

Ну, что ж, прекрасно!
Я вижу, что сама Фортуна
Нам облегчает этот труд.

«Ту, что красивее, зовут
Донья Лукреция де Луна, —
Моя хозяйка. А другая —
Ее подруга. Где живет,
Я это знаю, только вот
Не знаю, кто она такая».
Так мне возница возвестил.

Все ясно, и я всех счастливей!
И раз Лукреция красивей,
То это с ней я говорил.
Как полуночные светила
Сметает прочь властитель дня,
Так ослепившая меня
Всех женщин в мире победила.

А мне красивей показалась
Та, что молчала.

Что за вздор!

Конечно, может быть, сеньор,
Судить бы мне не полагалось;
Но для меня вся красота —
В безмолвной женщине, и эта
Мне показалась чудом света,
Когда не разомкнула рта.
Вы не ошиблись ли, быть может?
Я вам бы тут же за углом
Спросил про улицу и дом.
Мне кучер точно все изложит.