САВЛ. Я давно жажду такого дела, равви.
ГАМЛИЭЛЬ. Вот и хорошо! Послушай меня. Дело это – и важное и тайное. В Иудее, что ни год – новый мессия. Народ подавлен и ждет спасения от римского гнета, и каждый, пророчествующий о спасении, о новом царстве иудейском, находит себе толпу бездельников, которые ходят за ним и глядят ему в рот. Все это не слишком беспокоило Совет Старейшин, пока дела этих проходимцев разваливались сами собой: иудейский народ легковерен, но ненадолго. Зато теперь явился враг серьезный. И, как все худшее – из Галилеи. Впрочем, не удивлюсь, если он служит Риму.
САВЛ. Иисус Назарянин?
ГАМЛИЭЛЬ. Видишь, и тебе он уже известен! Слава его растет, как снежный ком. Это – человек необычайных способностей и, безусловно, посвященный в самые темные тайны магии. О нем говорят, что он исцеляет словом, ходит по воде и превращает воду в вино. Разумеется, он объявил себя царем-спасителем иудеев. Понимаешь ли ты, какие чаяния пробудит в невежественном народе такой изощренный чародей? Понимаешь ли, какой повод даст он Риму к новым жестокостям?
САВЛ. Разве его не признали лжепророком? Почему его не остановят?
ГАМЛИЭЛЬ. Пытались, и не раз. Он ускользает непостижимым образом! Но его чародейство – это еще не вся беда. Наихудшее – это его проповеди. Он хитер: повторяя нас, фарисеев, прикрываясь нашим же учением о любви к Богу и к ближнему, он учит, что этого достаточно и отрицает самое святое – Закон, а нас, хранителей его, порочит перед народом! Мы по крупице, как птенца неразумного, питаем народ знанием, а он, окружив себя невеждами, внушает им, что Закон не нужен, нужна только любовь! А что для невежд слаще, чем отринуть знание и Закон?!
САВЛ. Его нужно остановить любой ценой! Но что я могу сделать?
ГАМЛИЭЛЬ. Совет пришел к решению о скорейшей поимке Иисуса Назарянина. Но никому не удается узнать, где он находится в данный день и в данный час. По-видимому это – его магия, и тут нужны меры особые. Пусть твой дар послужит святому делу. Этот грек, Лука, что вылечил тебя, считает твою способность ясновидения огромной. Но его, как и вообще кого-либо, посвящать в твою миссию нельзя.
САВЛ. В чем же моя миссия?
ГАМЛИЭЛЬ. Увидеть лжепророка, либо кого-то из его окружения! Возможно, тебе удастся быстрее и вернее других узнавать о его местонахождении. Ты ведь можешь увидеть то, что сильно пожелаешь увидеть, не так ли?
Сцена темнеет. Видение: Лука обнимает Марию под оливами. Савл каменеет.
Ты молчишь? Что с тобою?
САВЛ. (С усилием). Да, видимо, так. Я могу увидеть то, что сильно пожелаю увидеть.
МАРИЯ. Господи! Почему я все время это делаю? Почему я позволяю любить себя всем, хотя люблю только одного?!
ГАМЛИЭЛЬ. Каков же твой ответ?
САВЛ. Я постараюсь.
ГАМЛИЭЛЬ. И только?
МАРИЯ. Все хотят любить меня, а тот, кого полюбила я, пренебрег мною. А мне бы только быть подле него, и ничего мне не нужно больше! Теперь он заболел, и я умру, если он умрет. А я отдаюсь врачу, которого веду к нему. Почему я такая, Лука?
ГАМЛИЭЛЬ. Это – все, что ты можешь сказать мне?!
ЛУКА. Отдаваться – твоя природа. Видно, тому, кто создал тебя такой, нужно, чтобы ты коснулась многих, ибо многим нужно то, что есть в тебе.
ГАМЛИЭЛЬ. Молчишь? Тебе не по душе это дело?
САВЛ. Я не могу обещать успеха. Я никогда не видел Иисуса Назарянина. Думаю, чтобы увидеть что-то, я должен прежде это знать. Нужна хоть какая-то подсказка.
ГАМЛИЭЛЬ. Никто не ждет от тебя никаких обещаний, кроме одного: хранить тайну. А подсказки тебе будут давать. Вот тебе первая: Иисус Назарянин, посещая Иерусалим, всегда останавливается в Вифании, у некоего Лазаря.
МАРИЯ. Ну все, хватит, прошу тебя! Пойдем к Лазарю. Я опять слышу в себе его голос, он зовет меня! Идем скорее, мое сердце дрожит о нем…
Мария и Лука исчезают во тьме, сцена светлеет.
САВЛ. Я сделаю все, что смогу, равви. Я рад такому делу и ценю такое доверие.
ГАМЛИЭЛЬ. Я и не ждал от тебя иного! Отдыхай! Все ли у тебя есть необходимое для Субботы? Не нуждаешься ли в чем?
САВЛ. У меня все есть, благодарю, равви!
ГАМЛИЭЛЬ. Тогда прощай. (Уходит).
Проходит и уходит храмовый стражник.
СТРАЖНИК. Суботний покой! Субботний покой в Иерусалиме! Субботний покой!
САВЛ. Мария! Мария!! Мария!!!
КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ ВТОРОЙ
БАЛАГАНЩИК. Драгоценная публика! Как вы поняли, мы повествуем вам о временах древних, когда не все было так, как нынче: сами слова могли означать иное, нежели теперь. Когда-то «Петр» было просто словом, означавшим «камень». Так прозвал Иисус ученика своего, за твердость веры. Или, например – «фарисеи». Это слово было уважительным. Фарисеи почитались в народе как люди образованные и праведные. Из них происходили раввины – учителя Закона Моисеева. Но пришел Иисус из Назарета и обвинил фарисеев в двуличии и косности, ибо поучают, но не делают сами; поучают же правилам тягчайшим, коим числа нет, хотя одно только и нужно человеку: любовь к Создателю и созданиям Его. Знал Назарянин, что его огненная истина не прожжет толщу учености фарисейской, и потому окружил себя людьми невежественными – рыбаками галилейскими. И мог ли ученый фарисей Савл принять за пророка того, кто окружен невеждами? Никак! Ибо для фарисея невежество есть грех, а тот, кто водится с грешниками – сам грешник и пророком быть не может. Пятница Третья! (Уходит).
Декорация та же. Входит Лука. Заглядывает в палатку.
ЛУКА. Весь день его ищу! Отчего я с ним так ношусь? Отчего все носятся с Савлом? Даже Мария… До того ли ей теперь! Нет, и она беспокоится о Савле!
Входит Никодим.
Здравствуй, равви! Тебе, конечно, тоже нужен Савл. Я не застаю его уже в третий раз.
НИКОДИМ. Какая досада! Гамлиэль желает видеть его срочно и просил меня зайти к нему. А я тороплюсь: нужно засветло поспеть в Вифанию.
Входит Савл; заметив Никодима, пятится, делает знак Луке молчать и уходит, незамеченный Никодимом.
ЛУКА. Я дождусь Савла. Я передам ему желание высокочтимого Гамлиэля.
НИКОДИМ. Благодарю тебя, Лука. Я поспешу, чтоб не пришлось погонять моего ослика.
ЛУКА. Ты решил провести субботу в Вифании, со старым другом?
НИКОДИМ. Да, я заночую у Симона.
ЛУКА. Могу ли я просить тебя навестить сестер покойного Лазаря?
НИКОДИМ. Конечно! Признаюсь тебе, я и сам хотел… Гм! Не скажешь ли мне, Лука – ты ведь был на похоронах Лазаря… плакала ли Мария?
ЛУКА. Не пролила ни слезинки.
НИКОДИМ. (С внезапным волнением). Как странно!.. Она не любила названного брата?
ЛУКА. Мария любила Лазаря совсем не так, как обычно любят братьев.
НИКОДИМ. Вот оно что!.. Но может ли женщина совсем не выказать своего горя?!
ЛУКА. Мария – женщина необыкновенная.
НИКОДИМ. Да-да, необыкновенная, слишком необыкновенная, удивительная…
ЛУКА. Ты так взволнован, равви! Похоже, Мария сказала о тебе слова не пустые.
НИКОДИМ. Мария говорила обо мне?!
ЛУКА. Да, она сказала, что ты только кажешься старым, но сила твоего сердца велика и не растрачена… Поверишь ли, весь день после похорон Мария говорила о чем угодно, только не о Лазаре. Она вела себя так, будто ничего не произошло. Только чу́дные глаза ее как-то остановились, словно она к чему-то все время прислушивалась. Я не утерпел и спросил ее, отчего она даже не поминает об умершем?
НИКОДИМ. И она сказала тебе?
ЛУКА. Она сказала, что ей не нужно говорить о нем, потому что она все время слышит в себе его голос. И его голос называет ее там своей женой.
НИКОДИМ. Господь Всемилостивый, пощади разум этой несчастной женщины!
ЛУКА. Мне она не показалась безумной. Показалась только еще более прекрасной…
НИКОДИМ. Возможно ли это!
ЛУКА. Значит, Мария поранила и твое сердце, равви?
НИКОДИМ. Нет, нет, Лука! То есть, конечно… но… не подумай дурного, здесь не то! Я объясню… Это все – Рахиль, моя жена… Ты прав, встреча с Марией всколыхнула мое сердце. Во мне за минуту будто буря пронеслась, будто теплый ливень обрушился на засохшее поле и оживил его. В тот вечер я пришел домой и вдруг увидел мою Рахиль совсем по-другому, как не видел давно уже… Может быть, стыдно мне, старику, говорить такое, но тебе, врачевателю, открою: любовь и желание в ту ночь овладели мной, и жена моя отвечала мне. И с того дня этот огонь не покидает нас. Мы счастливы! Вот только Рахиль все тревожится, ей наговорили… Видишь ли, она стала бояться, не ведьминские ли это чары. Она спросила, не касалась ли меня женщина, и я рассказал ей о Марии. Не суди строго мою Рахиль, Лука… Есть поверье, что ведьма не может плакать. И вот, Рахиль, услыхав о смерти Лазаря, уговорила меня навестить Симона, чтобы я мог увидеть, плачет ли Мария по своем брате. Вот так, Лука…
