Стивенс берет зажигалку и приподнимается. Губернатор, не отрывая взгляда от Тэмпл жестом останавливает Стивенса. Стивенс опускается в кресло и пододвигает зажигалку к Тэмпл. Тэмпл берет зажигалку, чиркает, закуривает сигарету, закрывает зажигалку и ставит на место. После первой же затяжки она снова кладет сигарету в пепельницу и, выпрямившись, возобновляет свой рассказ.
Кстати, я могла бы в любую минуту бежать, соскользнуть вниз по водосточной трубе. Но я этого не сделала. Я выходила из своей комнаты поздно вечером, когда Пучеглазый приезжал за мной в автомобиле, напоминавшем катафалк. Он и шофер — впереди, мы с хозяйкой сзади. Часа полтора мы носились за городом или катались по улицам квартала, освещенного красными фонарями. Кстати сказать, ничего другого, кроме этих фонарей, я там не видела. Попи даже не разрешал мне заглядывать к другим обитательницам дома, чтобы посидеть с ними, послушать их рассказы, когда они подсчитывали свои деньги или ничего не делали — просто сидели на кроватях. (Она умолкает, затем снова говорит.) Мне тогда вспоминались наши дортуары в колледже. Тут была та же атмосфера — молодые женщины мечтали о мужчине, не о каком-то определенном мужчине, о том или другом, а о «мужчине» вообще. Только те женщины, в Мемфисе, думали об этом спокойнее, — вот и все. Они были менее возбуждены, сидели на своих кроватях, какие-то опустошенные, и обсуждали трудности своего ремесла. Но не со мной — меня держали взаперти, и мне оставалось только важно расхаживать по комнате в модном меховом манто или в кричащих, ярких пеньюарах, и никто меня не видел, за исключением зеркала и чернокожей служанки, которая смеялась от восторга, щупая шелк моих сорочек. Я была изолирована от всего мира, как будто меня погрузили в водолазном колоколе в море. О да, Пучеглазый делал все, чтобы я была довольна. Но мне хотелось чего-то большего. Я не желала быть только довольной. И он старался изо всех сил, чтобы я втрескалась, как говорили мои сестры-потаскухи.
Губернатор. Полюбили?
Стивенс. Да.
Губернатор смотрит на Тэмпл.
Она хочет рассказать о молодом человеке, которого Пучеглазый...
Тэмпл (Стивенсу). Замолчите.
Стивенс. Нет, вы дошли до предела. Я должен вам помочь. Итак, Пучеглазый познакомил ее с молодым человеком. Этот молодой человек...
Тэмпл. Гэвин!
Стивенс. Этот молодой человек был известен в своем кругу под кличкой Рыжий. Он состоял вышибалой в ночном клубе в пригороде. Ну, вы знаете, что такое вышибала: мужчина с тяжелой рукой, который вышвыривает за дверь пьяных или строптивых клиентов. Клуб принадлежал Пучеглазому и был его штаб-квартирой. И вот... (Он колеблется, затем — к Тэмпл.) Пучеглазый пришел к вам с Рыжим. Не так ли? Нужно было бы его раздавить, как паука, этого Пучеглазого. Он не обратил ее в проститутку. О нет! Он ее не продал. Он ее отдал своему холую.
Губернатор. Гэвин! Может быть, не следует говорить дальше при миссис Стивенс?
Стивенс. Необходимо. Вы знаете еще не все...
Тэмпл. Нет. Дайте мне рассказать. Я встретила этого Рыжего и влюбилась в него. Какого рода любовью, я еще не знаю, но я все время писала ему письма.
Губернатор. Любовные письма?
Тэмпл. Да. Я была очень благодарна. Я хочу сказать: благодарна ему за любовь. Я ему писала каждый раз, как он должен был прийти или когда он почему-либо не приходил...
Губернатор (к Тэмпл). Продолжайте, миссис Стивенс. Вы остановились на письмах.
Тэмпл. Письма. Да, это были прекрасные письма. Я хочу сказать... они были хорошо написаны. (Все время пристально смотрит на губернатора.) Вот все пытаюсь и никак не могу начать... Словом, письма были такого рода, что женщина, хотя она писала их любовнику восемь лет назад, не захочет, чтобы они попались на глаза ее мужу, какого бы мнения он ни придерживался о прошлом своей дорогой супруги. (Заметно, что она делает над собой усилие.) Отличные письма, несомненно лучше, чем можно было ожидать от «дебютантки». Не знаю, сколько я написала этих писем, но и одного было бы достаточно. Так все и началось.
Губернатор. И преступление Нэнси связано с этим?
Тэмпл. Да. Вы, несомненно, знаете, что такое шантаж. Письма появились вновь два года тому назад. Как, каким образом их выкупить? Женщины, подобные Тэмпл Дрейк, когда надо уничтожить улики, первым делом заводят роман с шантажистом.
Стивенс (к Тэмпл, тихо). Да, все произошло именно так.
Тэмпл. Я писала письма. Человек, которому я их писала, умер. Я вышла замуж за другого, и жизнь моя устроилась, или, по крайней мере, я думала, что она устроилась. У меня было двое детей, и мне казалось, что я забыла историю с письмами. Но они вновь появились, и я поняла, что это не так.
Губернатор. А этот молодой человек, этот Рыжий, — отчего он умер?
Тэмпл. Естественной смертью. Я хочу сказать: естественной для людей его породы. Его убили выстрелом из машины в то время, когда он шел по переулку, чтобы забраться в мою комнату по водосточной трубе. Да, у нас было назначено тайное свидание, первое, о котором Попи не знал. Это был первый и единственный раз, когда мы думали, что встретимся без участия Пучеглазого. Нам хотелось забыть обо всем, что не касалось нашей любви.
Губернатор. Вашей любви? Рыжий любил вас?
Тэмпл. Да, он любил меня. Но его убили в тот момент, когда он шел ко мне, в тот самый момент, когда он больше всего думал обо мне, а я о нем, когда я ждала, что вот-вот, через минуту, он будет со мной, в моей комнате, где я принимала другого, не любимого. Дверь заперта на ключ, и, наконец, мы одни, никого больше, кроме нас двоих. И вот все кончилось! Как будто ничего и не было, никогда не существовало ни публичного дома, ни девиц, ни Пучеглазого. (Она говорит быстрее.) Потом Пучеглазого арестовали по обвинению в убийстве и приговорили к смертной казни. Все, что случилось потом, мне было глубоко безразлично: встреча с отцом, с братьями. Я провела год в Европе, в Париже. Все мне было безразлично и там.
Стивенс. Но той же зимой Гоуен приехал в Париж, и вы поженились.
Тэмпл (покорно). Да. В посольстве. И затем был прием в отеле «Крийон». Не говоря уж о новом лимузине и вилле в мавританском стиле в Кап-Ферра. Словом, все, что требовалось, чтобы выветрилось американское прошлое. Но, по правде говоря, выветрить его мы собирались с помощью чего-то другого. Мы думали, что достаточно будет самой свадьбы, самой брачной церемонии. Достаточно будет нам вместе преклонить колена: «Мы согрешили. Прости нас, господи», И тогда придет мир, забвение, любовь, — все то, в чем я потерпела неудачу. (Она опять колеблется, затем говорит отрывисто, скороговоркой.) Любовь... Но мы думали, что нас соединит нечто большее, чем любовь. Трагедия привязала нас друг к другу. К тому же я рассчитывала не только на трагедию и любовь. Есть еще одна сила, которая может соединить два человеческих существа, — это прощение. Да, я надеялась на взаимное прощение. Оказалось, что простить легко, но трудно согласиться быть прощенным.
Стивенс. Особенно когда мужчина наделен непомерным самолюбием.
Тэмпл. Гэвин!
Стивенс. Вы это хорошо знаете. Самолюбие вашего мужа способно разрушить все. Если вирджинский аристократ забывает закрыть за собой дверь и его застают сидящим в туалете, он страдает только из-за уязвленного самолюбия. Нет, Гэвину не свойственно прощать. Почти целый год он спрашивал себя, действительно ли он отец ребенка.
Тэмпл. Господи боже мой!
Губернатор. Пусть она сама расскажет, Гэвин.
Тэмпл. Расскажет... Вы называете это «рассказывать»? Почему же это так больно? Но сейчас будет легче, сейчас речь пойдет о Нэнси. Мы вернулись в Джефферсон. К себе, вы понимаете. Не боясь скандала, стыда, глядя на вещи очень просто. Ох! Нет, я больше не могу. Скажите ему сами об этом, дядя Гэвин.
Стивенс. Хорошо. (Губернатору.) Постарайтесь представить себе чету Стивенсов, молодых, общительных, и их новый дом в прекрасном квартале, их сугубо закрытый клуб, их место в самой богатой церкви. И вот на свет появляется сын, наследник, и мать нанимает Нэнси. Нэнси становится няней, воспитательницей, сестрой, помощницей — назовите ее как хотите. (К Тэмпл.) Так ведь? Ну же, Тэмпл, мужайтесь!
Тэмпл (совсем разбитая). Да, я была принцессой, она — наперсницей. В доме не было мужчин, и я вслух мечтала, а Нэнси меня слушала. Представьте себе это: долгие послеобеденные часы, ребенок спит, и две сестры, две старые грешницы, говорят о своем прежнем ремесле, перебирают еще свежие воспоминания, попивая кока-колу в тихой кухне. (Губернатору. Наконец расплакавшись.) Нам всем нужен кто-то, перед кем можно высказаться. Не только те, с кем можно поговорить и кто тебя одобряет, а просто любой человек, который находился бы рядом и молча слушал. Убийцы, сумасшедшие, поджигатели, если бы кто-то мог их выслушать, возможно, не стали бы преступниками! А сейчас оставьте меня в покое, оставьте меня в покое! (Совершенно подавлена.)
