Владимир Гуркин - Любовь и голуби (сборник)

Долин. Где? В общем, да.

Байков. Люба приехала?

Долин. Знаешь, Саша, мне на эту тему не хочется даже говорить.

Байков. Тебе, наверное, было бы приятно вообще меня не видеть.

Долин (сразу). Ну, ты эти глупости брось.

Байков. Не слепой, вижу.

Пауза.

Долин. Смех… Я вру, ты это видишь и не пытаешься скрыть, понимая, что я не могу этого не видеть… И тем не менее говоришь, верю. Потом переходишь на дружеский тон и обижаешься, что я хочу сбежать от тебя.

Байков. Унижать тебя я не хотел.

Долин. Ни в коем случае.

Байков. Понял иначе – бог с тобой.

Долин. Система взаимоотношений заставляет понимать иначе.

Байков. Наших?

Долин. И наших.

Байков. Интересно.

Долин. Ну что, мы сейчас разбираться будем?

Байков. Не знаю, как с тобой говорить. Только и думаешь, как бы не обидеть, да как бы тебя правильно поняли, да не дай бог показаться невнимательным. Занимаешься ловлей блох… Не знаю.

Долин. По-человечески.

Байков. Что?

Долин. Жить надо по-человечески, а не кататься на костях других.

Байков. Не понял. Я что ли катаюсь?

Долин. Лихие вы люди. Маньковский двадцать лет отдал… Мало он доброго сделал? Вспомни, было время, когда только за счет него и выезжали.

Байков. Увольняем не мы, а директор – это раз.

Долин. Но по нашим докладным – это два. Перебрасываетесь людьми, как мячиками. Устроители. Человека уволили, и неважно, что он там может выкинуть… Если повесится – ну дурак, вот и все. Зато дело не будет страдать. Постоянно чувствуешь себя каким-то нежизнеспособным, виноватым. Почему? Мне тридцать два года, а обращаетесь со мной, как с ребенком. И не потому, что боитесь, как ты говоришь, обидеть. Нет. Просто вам выгодно иметь взрослых детей. У детей прав нет, тем более у сукиных детей. Такое отношение. Не спорь, такое.

Байков. Твоя жизнь – это твоя жизнь, и ни в чьем ведомстве она не находится. Сам определяешь себе место и, соответственно, права.

Долин (перебивая). Мои права начинаются и кончаются подачей заявления об уходе.

Пауза.

В общем-то, что я тебе? Вроде бы друзья, по инерции… Мне даже кажется, что не будь мы с тобой связаны Пашей, ты б давно от этого бельма в моем образе избавился.

Байков. Не дай бог оказаться на твоем месте сейчас кому-нибудь другому.

Долин. Убил бы?

Пауза.

Байков. Будь здоров. (Уходит.)

Долин. Саша! Сань!

Байков остановился.

Иди сюда.

Байков подошел.

Беда со мной? Беда.

Большая пауза. У Долина дрожат губы, ему очень трудно начать говорить.

(Сдавленным голосом.) Саня, я боюсь. И чем дальше, тем сильнее боюсь. Я с ума скоро сойду, Саня. (Оглядывается.) Черт, сесть негде.

Байков. Пойдем ко мне.

Долин (глубоко вздохнув). Наболтал… Не обижайся. Не бери в голову. Сейчас успокоюсь. Во вторник не вышел… Были и другие прогулы, не о них речь. Я об этом скажу. Били меня… в понедельник. И весь следующий день – как в шоке, какая работа… От Любы писем нет, не мог уснуть долго. Думаю, пройдусь, подышу – поможет. Саша, опомниться успел, вернее, что напали и бьют, понял, а вот как вести себя, сообразил не сразу. Попытался защищаться, куда там. Закрыл лицо руками, чтоб нос, глаза поберечь… Хорошо, очки не надел. Вдруг слышу: «Попробуй скользящий. Скользящий». Это один другому. Оказывается, они отрабатывали на мне удары. Никакой злости, ни сведения счетов, ни ошибки. Потом втолкнули в подъезд, я докарабкался до своего этажа, зашел в квартиру и полез в ванну. Так захотелось в ванну… Лежу и смотрю, как кровь из носа капает в воду. На ртуть похожа… а может, и не похожа, но подумалось про ртуть. И заплакал. Так горько стало. Лежу голый, в синяках и плачу. И жалко себя. За столько лет я впервые пожалел себя. (Помотав головой.) Гм-ммм.

Молчание.

Байков. Ты их не за…

Долин (возбужденно). Да нет. А теперь сопоставь с принципом существования вообще на свете белом. То же самое! Только в одном случае платишь жизнью, а в другом судьбой!

Байков. Жизнь ты, допустим…

Долин. Правильно, можно и калекой жить. Вот когда я подумал об этом в ванне голый, мне стало жутко.

Байков. А что, жизнь – это и есть…

Долин. Борьба, драка?

Байков. Угу.

Долин (нервно смеясь). В ванне и голому все представляется иначе: мрачнее.

Байков. Недостаточность интеллекта тех типов…

Долин. Они от своей недостаточности, избивая, получают удовольствие, а я, несмотря на вроде бы и достаточность, страдаю. И мой интеллект меня не спасает, поскольку сводится к нулю.

Байков. Да дай ты мне сказать!

Долин. Извини. Просто мы быстро понимаем друг друга. Говори.

Байков. Представь, что ты получаешь удовольствие, когда тебя бьют.

Долин. Не смеши.

Байков. Не бывает?

Долин. Патология.

Байков. Как и со стороны тех, кто бьет? Чего молчишь?

Долин. Допустим.

Байков. Какого же черта ты строишь свои выводы на патологии?

Долин (соглашаясь). Принимай все как есть и жди своего часа.

Байков. А живешь ты зачем?

Долин. В самом деле.

Байков. Ладно, если б хоть в чем-то был ущербен или не везло. Ведь все нормально.

Долин. Что?

Байков. Ты что, бездарь? Не ценят тебя?

Долин. Кому это надо?

Байков. То есть?

Долин. То, чем мы занимаемся, считаешь действительно серьезным? Что это кому-то интересно, жить без этого не смогут?

Байков. Ну-у, старик… Ты же не маленький. Я не отрицаю, есть периоды подъема, есть падения.

Долин. Для истории – период, а для меня – вся жизнь. Разница. Не претендую на свою историческую значимость, но упадок меня тоже не утешает.

Байков. Пошли ко мне.

Долин. Саша, меня ждут.

Байков. Я б тебе возразил.

Долин. Понятно.

Пауза.

Байков. Забегай.

Долин. Приду обязательно. Я думаю, все образуется. Мне ужасно перед тобой неловко…

Байков. Вот-вот! За связи свои человеческие должно быть ответственным. Завтра вместо дяди Коли, помнишь?

Долин. Да, дежурю. Как часы.

Байков. Не договорили. Жаль. Бывай.

Долин. Буду.

Рукопожатие. Байков уходит.

Затемнение

Из темноты медленно выступает квартира Долина. Полностью не освещается, оставаясь в полумраке. В световом пятне по комнате ходит высокая, худая старуха. Прикасается ко всему, что есть в комнате, словно проверяя добротность вещи, прицениваясь.

Старуха. Вот так да! Попался?! Что это! Вот это что?! В глаза бы тебе своей иголкой. Ну иди, иди. Прямо в глаз, чтобы все мозги просверлить… (Сердечно.) Иди сюда, я не больно. (Тревожно.) Платить не хочешь? Ты че, посадят. Счетчик ведь, знаешь как? Люди не простят. (Показывая иголку.) Я ее унесу. (Наставляя.) Больше не втыкай. Пусть крутит. А если б все в счетчики иголки понатыкали? (Делово и официально.) Совесть у вас есть или нет? Все платят за свет, а вы че, особый? Вон, вся стена в книжках, а со счетчиком мухлюете. (Уходит, покачивая головой, к шкафу.) Ая-яя-яй. (Залезает в шкаф.) Расчетную книжку в домоуправление принесите.

Долин (из темноты). Это шкаф!

Старуха. Ничего, я выйду. (Исчезает в шкафу.)

На другом конце сцены в световом пятне сидит Танов с гитарой в руках, перебирая струны.

Танов. За свет надо платить, старик.

Долин. Все делают – ничего, сегодня в первый раз попробовал и вот… (Появляется из темноты.)

Они сходятся в центре сцены. Танов перебирает струны. Оба внимательно следят за игрой.

Долин. Я так и не научился. Пальцы болят.

Танов. Потом появляются мозоли, подушечки твердеют. (Глядя на подушечки пальцев, улыбаясь.) Главное – терпение.

Долин. У меня не хватает. Очень нервничаю. Что это за аккорд?

Танов. Его никто не знает.

Долин. Красивый.

Танов. Угу. Его никто не знает. (Вдруг.) Здравствуй, Люба.

Появилась Люба. Долин ведет себя с Любой так, словно они одни. Танов трансформируется в сознании Долина как бы в самого себя, но со стороны. Такое часто бывает в снах.

Долин. Наконец-то.

Люба (Танову). Соскучился?

Долин. Сил нет.

Люба (Танову). Ну и целуй.

Танов целует Любу.

Долин. Можно я потрогаю твои глаза?

Люба. Зачем?

Долин. Красивые… как аккорд.

Люба. Потрогай.

Танов прикасается к Любиным глазам.

Долин. Не больно?

Люба. Нет.

Долин. Ты их не закрыла…

Люба. Дай мне руку. (Берет левую руку Танова, целует каждый палец.) Какие твердые подушечки.

Долин. От гитары. Появляются мозоли, подушечки твердеют… (Улыбаясь.) Главное – терпение.

Танов (поет под гитару).

Долин, пока Танов поет, становится более отчужденным. Он уже осознает поведение Любы и Танова.