МИХАИЛ (ерничая). Не выстроит дом, не посадит дерево. Я выстроил. И что? Зато Федю не вышвырнут с работы, не ограбит банк «Щедрость», его сын не воткнет саморез в задницу учительнице и не предаст отца. И он, Федя, придя домой, не обнаружит свою жену с голым матерщинником…
СОНЯ. Наверное, ты прав. У Феди никогда не будет дочери, и она не променяет искусство на семейную поденщину и парное одиночество. Я с вами!
Открывается крышка мусоропровода, и вылезает человек в джинсовом костюме, бронежилете и каске с надписью «Пресса». Он слушает спор, достает и включает диктофон, затем извлекает из рюкзачка фотокамеру.
МИХАИЛ. Ну, кто нажмет?
ЭДИК. Одному страшно. Давайте вместе!
МИХАИЛ. Правильно. Мы, русские, соборный народ!
ЭДИК. Мы, евреи, тоже!
НАДЯ. Жалко…
МИХАИЛ. Чего тебе жалко, лейтенант?
НАДЯ. Цветов. Они такие красивые. Особенно — ромашки.
СОНЯ. Эдик, для снайпера твоя жена слишком поэтична.
ЭДИК. Да? Я как-то не замечал раньше.
МИХАИЛ. Что, цветочница, передумала?
НАДЯ (после колебаний). Нет! Я с вами!
МИХАИЛ. Жмем все разом на счет «четыре».
ЭДИК. Почему четыре?
МИХАИЛ. Ну, нас же четверо. Раз!
НАДЯ. Два!
ЭДИК. Т… т… три…
Все смотрят на Соню, которая медлит.
МИХАИЛ. Ну!
СОНЯ. Не могу… Снова о Феде вспомнила.
НАДЯ. Я тоже передумала.
МИХАИЛ. Из-за ромашек?
НАДЯ. Мы лучше усыновим кого-нибудь.
ЭДИК. Я тоже не хочу. Жизнь не так уж и плоха. Когда выходишь на поклон, а зал похож на луг, покрытый ночной росой…
СОНЯ. Почему росой?
ЭДИК. Это блестят слезы зрителей. Нет!
МИХАИЛ. Трусы! Интеллигенция болотная! Беру командование на себя. Раз, два, три, четы…
Тянется к кнопке. Незамеченный журналист ищет ракурс для съемки.
ПРАВДОМАТКИН. Одну минуточку!
Все четверо оглядываются, с удивлением рассматривают журналиста.
МИХАИЛ. Ты откуда?
ПРАВДОМАТКИН. Из мусоропровода. (Показывает на мусоропровод.)
СОНЯ. Тараканов там много?
ПРАВДОМАТКИН. Жуть!
СОНЯ. Я так и знала.
МИХАИЛ. Отставить! Человек по мусоропроводу не пролезет.
ПРАВДОМАТКИН. Человек не пролезет, а журналист везде пролезет.
МИХАИЛ. Ах, ты журналист? Как звать?
ПРАВДОМАТКИН. Захар Правдоматкин.
ЭДИК. Врет! Таких фамилий не бывает.
МИХАИЛ. Разберемся. Тебя Строев заслал?
ПРАВДОМАТКИН. Какой еще Строев? А-а-а, тот генерал, что полигон под дачи продал? Я про него писал. На самом деле меня зовут Женя Пузиков, но с такой фамилией в журналистике нельзя. Правдоматкин — псевдоним.
ЭДИК. Мне тоже твердили: «Эдик, возьми псевдоним!» Но я был и останусь Суперштейном до конца!
МИХАИЛ. Недолго осталось.
СОНЯ. А из какого вы издания?
ПРАВДОМАТКИН. Из еженедельника «Скандалиссимо»!
СОНЯ. Омерзительная газетка! Это вы писали, что Алла Пугачева хочет изменить пол?
ПРАВДОМАТКИН (гордо). Да. По просьбе Галкина.
НАДЯ. Но это же вранье!
ПРАВДОМАТКИН. Конечно. У нас тираж упал — вот и придумали.
СОНЯ. Вон из моего дома, пакостник!
ПРАВДОМАТКИН. Но я там уже не работаю.
ЭДИК. Почему?
ПРАВДОМАТКИН. Меня выгнали.
МИХАИЛ. И тебя. За что?
ПРАВДОМАТКИН. Главный редактор считает, что я перестал ловить мышей.
СОНЯ. В каком смысле?
ПРАВДОМАТКИН. Журналист должен носить в редакцию скандалы, как кот — мышей. Обещали: добудешь хороший скандал, возьмем назад. И вдруг такая удача — настоящая заваруха!
МИХАИЛ. Как ты узнал, что здесь заваруха?
ПРАВДОМАТКИН. Я мимо вашего дома хожу лечиться.
СОНЯ. В поликлинику?
ПРАВДОМАТКИН. С ума сошли! У врачей нельзя лечиться — все дипломы куплены. Я писал об этом.
НАДЯ. Как же вы лечитесь?
ПРАВДОМАТКИН. Народная медицина. Тоску от сволочной нашей жизни хорошо снимает водка, похмелье от водки облегчает портвейн, сушнячок от портвейна лучше промочить пивом, ну а от пива лечатся, понятно, — водкой.
ЭДИК. Интересная методика. Надо запомнить.
НАДЯ. Я тебе запомню!
ПРАВДОМАТКИН. Но вчера, кажется, была паленая водка. Чуть не умер. Мне бы грамм сто пятьдесят — вочеловечиться!
МИХАИЛ. Пусто. Жена не обеспечила. Я и сам перед Армагеддоном выпил бы. А у тебя-то нет? Ты же в магазин шел.
ПРАВДОМАТКИН. Не дошел. Вижу, у вашего дома народ, «Россомон», МЧС. А где маски-шоу, там точно скандал. Спросил. Сказали: бандиты в доме засели.
МИХАИЛ (тревожно озирается). Так, по местам… Лейтенант, держи!
Он проверяет свой пистолет и бросает Наде винтовку. Она ловко ловит.
НАДЯ. В чем дело?
МИХАИЛ. Сейчас этим же путем и твой «Россомон» полезет. Целься в шею, между шлемом и броником.
НАДЯ. Не дрейфь: у нас все мужики крупные — через мусорку не проползут.
ПРАВДОМАТКИН. Точно! Пробовали — не проходят. Один задохся. Пока его откачивали, я и прошмыгнул.
СОНЯ. Ловкий!
ПРАВДОМАТКИН. Профессия такая. Чуть-чуть развернитесь, пожалуйста!
НАДЯ. Это зачем еще?
ПРАВДОМАТКИН. Для снимка. И шире чемоданчик откройте!
Журналист расставляет всех вокруг чемоданчика.
ЭДИК. Коллега, я, как режиссер, советую вам поработать с лицами.
ПРАВДОМАТКИН. Зачем?
ЭДИК. Для экспрессии. Вообразите, у одного выражение угрюмой отваги. (Указывает на Михаила.) У другой теплится робкая надежда на посмертное счастье. (На Соню.) У третьей — сожаление о гибели подлого, но прекрасного мира. (На Надю.) Лютики и так далее.
НАДЯ. Ромашки! Ты принес мне на первое свидание ромашки. Забыл?
ЭДИК. Помню, помню…
МИХАИЛ. А у тебя самого что будет на роже написано?
ЭДИК. Я погибну, как Гамлет, с тихой улыбкой мести.
ПРАВДОМАТКИН. Ерунда! В самом начале у вас были очень хорошие лица. Такие глупые-глупые…
ЭДИК. Ну и чего же хорошего?
ПРАВДОМАТКИН. Читателю интересно только то, что глупее его самого. Встали. Последний снимочек. Это будет бомба!
МИХАИЛ. Атомная!
ПРАВДОМАТКИН. Почему — атомная?
МИХАИЛ. Потому что это — ядерный чемоданчик.
ПРАВДОМАТКИН. А сказали, в доме засели бандиты, которые ограбили банк.
МИХАИЛ. Бандиты засели в банках. Здесь ограбленные. Видишь, кнопка! Нажмешь — всему человечеству кирдык…
ПРАВДОМАТКИН (падает на колени). Боже, спасибо, услышал! Репортаж из логова ядерных террористов! Вся редакция… журналисты всего мира сдохнут от зависти!
МИХАИЛ. Это я тебе обещаю.
СОНЯ. Читатели, между прочим, тоже сдохнут.
ПРАВДОМАТКИН. Да и черт с ними! Не для них пишем.
НАДЯ. А для кого?
ПРАВДОМАТКИН. Для вечности.
ЭДИК. И вы для вечности?
МИХАИЛ. Если для вечности — тогда в самый раз. Жми! Сдохнем все вдруг.
ПРАВДОМАТКИН. Минуточку, а почему все вдруг? Вы же это не всерьез? Сколько денег запросим? Сто миллионов? По двадцатке на нос.
МИХАИЛ. Будем просить, чтобы газ в деревню к бате провели.
ПРАВДОМАТКИН. Шутите?
МИХАИЛ. Нет, всерьез.
ПРАВДОМАТКИН. Вы это понарошку… вы не нажмете кнопку?
МИХАИЛ. Нажму.
ПРАВДОМАТКИН. Мама! Не делайте этого!
МИХАИЛ. Почему? Ты же пишешь в газетенках, что мы живем на помойке, что наш мир смердит, как труп. Пусть летит к черту! На руинах, кто уцелеет, выстроит что-нибудь поприличнее… Готовы?
ВСЕ. Не надо!
МИХАИЛ. Надо!
Михаил нажимает кнопку. В чемодане мигают лампочки, раздается кряканье, как у машины со спецсигналом. Эдик, рыдая, бросается на шею Наде. Журналист падает в обморок. Соня закрывает лицо руками.
ЭДИК. Прощай жизнь, прощай искусство! А почему нет взрыва?
МИХАИЛ. Нельзя быть такими наивными.
ПРАВДОМАТКИН. Вы пошутили? Слава Богу!
МИХАИЛ. Нет, не пошутил. У нас минут десять. Пока совместятся коды, пройдет команда, приведут в боеготовность, запустят, потом американцы спохватятся — ответят. У них подлетное время с ближней точки минут пять. На круг у нас целых шестьсот секунд. Соня, пошли!
СОНЯ. Куда?
МИХАИЛ. Мне надо снять стресс.
СОНЯ. Ты же сказал: я тебе чужая!
МИХАИЛ. С чужой интересней. Жаль, борща нет… для полного счастья.
НАДЯ (подталкивая). Иди, муж позвал! Смотри, передумает…
ЭДИК (мечтательно). О, я это вижу! Крик женского счастья сольется с ядерным взрывом. Сильный режиссерский ход!
НАДЯ (бросаясь ему на шею). Ненормальненький ты мой!
ПРАВДОМАТКИН. Спасите!
Он бросается к мусоропроводу, но оттуда высовывается огромный кулак. Бежит к балкону, однако сверху спускается люлька с генералом Строевым.
