Он. Слышите, слышите. Пугачева запела… Так я ее люблю…
Она (подпевает Пугачевой). «Все могут короли…»
Он (подпевает). «Все могут короли…». (Хохочет) Она (играя). Воту кого голос по правде тембристый… Так она поет — просто загораюсь вся… Такая темпераментная. (Сурово) Карту положите на место — вы уже две лишних забрали.
Он. Черт! (Печально) А раньше мог…
Она. Просто глаза надо иметь зоркие, когда с аферистом садишься…
Играют.
Слушайте, неудобно… вы в третий раз…
Он. Да?
Она. Да! Дурак.
Он (молча встал, походил по комнате, совсем сурово). Ну все! Давайте по-настоящему. (Сдает карты)
Она. Это вы хотите сказать, что до этого не по-настоящему?
Он. Я ничего не хочу сказать. (Играет)
Она. Если ничего сказать не хотите — не говорите. А за словами следить надо — не маленький… (Подпевает песне за стеной) «На тебе сошелся клином белый свет…».
Он. Песня хорошая, старинная. (Подпевает) «Но пропал за поворотом санный след…».
Оба поют хором.
Она. Послушай…но, по-моему…
Он. Да?
Она. Да! Ду-рак. (Бросая карты) «Я, говорит, шулер, профессионал». Но хоть один раз выиграть можешь?
Он. Если хотите знать — я бы выиграл у вас сто раз! Тыщу!
Она. Да?
Он. Да!
Она. Ну что же не выиграешь?
Он. Не могу!
Она. Это почему же?
Он. А потому что… Потому что… Потому что я поддаюсь вам!
Она. Ох, умру! Держите меня! Поддаетесь! Это почему же?
Он. А потому что, когда мне человек нравится… Когда я влюбился…
Она. Словами-то не бросайтесь!
Он. А я не бросаюсь! (Орет) Когда я влюбился — я не могу выигрывать! Я с ходу голову теряю! (Орет) Я мечтатель! Я вам, что ли, зря про учительшу рассказывал? Я, может, из-за своей любви десятилетку не кончил! Люблю вас, Аэлита Ивановна, уважаемая, с первого про вас рассказа! Вот так!
Она. Вы… вы… дурак в пятый раз! Все! (Бросая карты) И играть не умеешь… И «Огонек» кончился…
Он. Ну что ж… как обещался… (Встает) Ухожу. (Не двигаясь с места) Из тепла да в холод.
Она молчит.
Свернусь на лавке вокзальной. (Не двигается) Дыханием согреюсь… перетерплю до утра…
Она (пытаясь распалиться). Аферист!.. Бандюга!..
Он. Трое суток к вам ехал…
Она. Опять! Опять! (Чуть не плача) Уходи… Я тебе деньги дам…
Он. А я не возьму.
Она. Ну что ты от меня хочешь?.. Вконец измучил…
Он (скромно). Ничего я не хочу… Поступайте, Аэлита, уважаемая, как совесть подскажет.
Прошел месяц.
Комната Аэлиты. Аэлита и Федя с цветами.
Позвольте, Аэлита, уважаемая, букетец вручить.
Она. Вы не обидитесь, если я ваши гвоздики на кухню выставлю… А то геранька ревнует к другим цветам и вянет… В меня, видать, я тоже ревнивая.
Он. Позвольте, я попою гераньку вашу. (Поливает)
Она. Вон, как лепестки к вам тянет… Ну до чего кокетливая — ужас!
Он. Очень я благодарный за то, что вы не выгнали меня тогда — в Новый год.
Она. Не надо об этом…
Он. А говорят, не верь приметам! А вот как же не верить?.. Жизнь будто по волшебству поменялась. Смотрите: я работаю в отличном месте — механик на станции техобслуживания «Жигули». Директор «Гастронома», инспектор ГАИ, и генерал, и ученый — будь они хоть трижды разученные — на чем ездят? На «Жигулях»! Значится, к кому на поклон пойдут? К Феде. Их, как говориться, много. А Федя — один… Нет, Аэлита, уважаемая, я за ту ночь всю жизнь вас вспоминать буду.
Она. Я прошу вас, не надо больше об этом, Федя…
Он. Как же не надо? Я утром от вас шел — будто летел… С тех пор и везуха пошла. Сердце, уважаемая, оказалось у вас такое большое… как… как…
Она. Как у коровы… Только у нее, говорят, сердце больше, чем бабье сердце. (Разливает чай)
Он (строго). Не надо корить себя!.. Не надо!.. Кстати, я премию получил первую и хочу пригласить вас, Аэлита, уважаемая, в ресторан. (Пьет чай)
Она. С удовольствием… Я очень давно не была в ресторанах, у Апокина моего была больная печень, и он всегда говорил, что в ресторанах есть вредно.
Он. Видать, просто жадный был.
Она. Не надо так, Федя… Все мужчины бережливые. У нас на работе Роза всегда говорит: «Если хочешь, чтобы мужчина тебя бросил, попроси у него взаймы»… А за что ж вы премию получили, Федя?
Он. Рацпредложение сделал… Я к технике очень способный. Меня даже один человек… Наливайкин фамилия… феноменом называл, честное слово…
Она. Федя, я люблю людей скромных.
Он. Да какое тут хвастовство, если я за эту свою техническую смекалку, можно сказать, «там» очутился.
Взрывы смеха за стеной.
Слышите, слышите, это «Вокруг смеха», точно, да?
Она. Иванов ведет… Так он мне нравится… Длинненький такой, симпатичненький. У нас на работе все так его любят. Даже наша сотрудница Розочка… Она тоже со мной спирт оформляет… так про него сказала: «Вот кому сколько хочешь есть можно. И сладкое… и пирожное — хоть три корзиночки!» Я прервала вас, Федя?
Он. Просто я хочу, чтобы мы все друг о дружке знали. Вы — обо мне сначала… А я о вас… Значится, дело было так. Был я, как вы знаете, шулером… И вот решил сам с этим делом завязать. Раз и навсегда. И начал я тогда новую жизнь. Пошел работать в ЦПКиО на аттракционы. И вот там-то, Аэлита, уважаемая, талант и подвел меня. Аттракционы эти самые сделаны были в ФРГ. Классные машины. Один назывался «Летающие над горами»… Вагончики несутся в воздухе над горами и переворачиваются… А я слежу, значится, за их технической исправностью и заодно клиентов в кабинки подсаживаю и высаживаю — посадчик, называется… Вот тут-то… (Замолчал)
Хохот, аплодисменты за стеной.
Она. Сын Райкина танцует… Так он мне нравится. В отца талант. Вам, наверное, неприятно это рассказывать, Федя? Так? Я ведь неплохой психолог, я чувствую.
Он. А что ж тут может быть приятного? (Горько .) И вот объявился у нас на аттракционах директор новый — Наливайкин, злой до денег мужик. Вроде вертятся кабины в воздухе, и все дела? Так он додумался грести деньги прямо из воздуха… Билеты у нас были длинные, как этот ведущий «Вокруг смеха». И Наливайкин догадался: билеты разрывал на три части и продавал трем посетителям. Выручка у нас в три раза больше, государство получает ему положенное, а мы две трети кладем в карман.
Она. Ну артист! Ужас-то какой! Какие хитрющие люди есть на белом свете!
Он. Но ведь чтобы так было — аттракционы должны пропускать в три раза больше посетителей, то есть вертеться в три раза быстрее. Понятно, да? И тогда Наливайкин ко мне обратился и меня вовлек. А мне, Аэлита, уважаемая, просто эта задача показалась технически интересной. Думаю: держись, немчура, — и задачу решил! Вот так! И завертелись у нас аттракционы! Такие скорости я выдал — просто хоккей! Мы, посадчики, в поте лица трудимся, только клиент заходит — за шиворот его и в кабину. И понеслось! Потом обратно вынимаешь — клиент в полуобмороке, «ни петь, ни рисовать». Еще бы — такие скорости: тройка, птица-тройка! А кто придумал? Федя… умелец! Но, как говорит Высоцкий: «Сколько веревочке ни виться, а совьешься ты в петлю». Ах, Аэлита, уважаемая, представляю, как противно слушать вам паскудный мой рассказ. Вы — человек высокой честности.
Она. Федя!
Он. Не могу молчать! И теплоту и сердечность вашу в ту ночь…
Она. Сейчас же замолчите!
Он (перекрикивая ). Я всю жизнь мечтал человека встретить! Чтобы судьбу соединить! Да, неказист я, уважаемая. Но мечтатель. И с первого взгляда, точнее — с первого рассказа… полюбил я вас! А в ту ночь новогоднюю…
Она. Значит, все-таки бывает: любовь с первого взгляда, да?
Он. Да! Да! И с первого рассказа — тоже бывает!
Она очень долго молчит.
Она (после паузь!). А что, если, Федя, я попрошу вас сделать для меня одну вещь… Он (пылко). Говорите, уважаемая, я хоть звезду с неба для вас достану.
Она. А может, действительно вы и есть принц… (Засмеялась) Это не очень трудная вещь. Просто мне будет приятно, если вы… ее сделаете. (Уходит в другую комнату, возвращается с деньгами .) Мне надоело, Федя, слушать телевизор сквозь стенку. А я очень люблю телевизор… Я все эти три года на него копила. Но зарплата у меня, сами понимаете… И скопила всего четыреста семьдесят рублей. Я и подумала: на цветной собирать еще долго, куплю пока черно-белый.
