Джекиля и Хайда. Зубами буду скрежетать, а продам. У меня сердце кровью обливается, когда вижу, в какие руки попадают шедевры, но я не могу не продавать. Это притом, что я для всех них просто благодетель. Живопись надежнее любых акций. Картины только растут и растут в цене!
– Почему же тогда вы не оставляете их себе?
– Вы меня уже однажды спрашивали об этом. Характер такой. Не могу без самоутверждения.
Я поднял на него глаза. Не спорю, Блэк меня удивил, но я ему верил.
– Я игрок, – продолжал он. – Игрок и бретер. Совсем не по своей воле я стал благодетелем миллионеров. Продаю им картины, которые через год будут стоить вдвое дороже. А эти люди торгуются со мной за каждую сотню долларов! Мой удел ужасен! Они считают меня чуть ли не обманщиком, а я их обогащаю.
Я рассмеялся.
– Вам легко смеяться, – бросил Блэк чуть ли не с обидой. – Но это правда так. За последний год цены на живопись поднялись процентов на двадцать – тридцать. Где вы видали такие акции? И что меня особенно злит – выигрывают на этом только богачи. Простым смертным картины не по карману. А что меня злит еще больше – истинных знатоков, людей, знающих и любящих живопись, среди коллекционеров почти не осталось. Сегодня покупают картины только ради выгодного вложения капитала – или чтобы прославиться в роли владельца Ренуара либо Ван Гога, потому что это престижно. Картины жалко.
Я не знал, до какой степени искренни его сетования. Но на сей раз они, по крайней мере, были чистой правдой.
– Как мы сегодня будем работать с Купером? – спросил я. – Перевешивать картины будем?
– Сегодня нет! Не в такой день! – Блэк отхлебнул коньяку. – Я так и так занимаюсь этим делом исключительно из спортивного интереса. Раньше это было важно, раньше без этого было нельзя. Но сейчас? Для толстосумов, что покупают картины, как мешок картошки? Вы согласны?
– Ну, как посмотреть.
Блэк махнул рукой.
– Не сегодня. Купер, не сомневаюсь, на последних событиях нажил баснословные барыши. Но все равно будет недоволен, потому что Париж не бомбили, – этот торговец смертью заработал бы тогда гораздо больше. После каждой большой битвы он покупает небольшую картину. Этак за двести с чем-то тысяч убитых – средненького Дега, в качестве премии себе, ведь он защищает демократию. Так что и совесть человечества тоже на его стороне. Вы согласны со мной?
Я кивнул.
– Вы сейчас, должно быть, очень странно себя чувствуете. Счастливы и угнетены одновременно, верно? Счастливы, потому что Париж снова свободен. Угнетены, потому что его сдали ваши земляки.
Я покачал головой.
– Ни то ни другое, – сказал я.
Блэк глянул на меня испытующе.
– Хорошо, оставим это. Выпьем-ка лучше коньяку.
Он достал из отделения комода бутылку. Я взглянул на этикетку.
– Разве это не для особо важных клиентов? Вроде Купера?
– Теперь уже нет, – радостно объявил Блэк. – С тех пор, как Париж освобожден. Будем пить сами. Для Купера у нас есть «Реми Мартен». А мы будем попивать другой, лет на сорок постарше. – Он налил. – Скоро опять будем получать из Франции настоящий хороший коньяк. Если, конечно, немцы не успели все конфисковать. Как вы думаете, французы кое-что сумели припрятать?
– Думаю, да, – сказал я. – Немцы не слишком разбираются в коньяке.
– А в чем тогда они вообще разбираются?
– В войне. В работе. И в послушании.
– И на этом основании трубят о себе как о высшей расе господ?
– Да, – ответил я. – Потому что таковою не являются. Чтобы стать господствующей расой, одной только склонности к тирании мало. Тирания еще не означает авторитет.
Коньяк был мягок, как шелк. Его благоухание тотчас же распространилось по всей комнате.
– По случаю такого торжественного дня я запрошу с Купера на пять тысяч больше, – хорохорился Блэк. – Кончилось время пресмыкательства! Париж снова свободен! Еще месяца два-три, и опять можно будет делать закупки. А я там знаю парочку Моне, да и одного Сезанна… – Глаза его заблестели. – Это будет очень недорого. Цены в Европе вообще гораздо ниже здешних. Надо только первым поспеть. И лучше всего просто прихватить с собой чемоданчик с долларами. Наличные – куда более чувственная вещь, чем какой-то там чек; к тому же вид наличных расслабляет. Особенно французов. Как вы насчет второй рюмки?
– С удовольствием, – сказал я. – Что-то мне не верится, что так уж скоро можно будет путешествовать по Франции.
– Кто знает. Но крах может наступить в любую минуту.
Реджинальд Блэк продал второго Дега без всякого фейерверка вроде того, что мы устроили в прошлый раз. И без обещанной наценки в пять тысяч долларов за освобождение Парижа. Купер побил его шутя, заявив, что через приятелей уже завязал контакты с французскими антикварами.
Вероятно, это был блеф. Блэк не то чтобы на него купился – скорее продал просто потому, что надеялся вскоре получить из Парижа пополнение. К тому же он, наверное, полагал, что в ближайшее время цены пусть ненадолго и слегка, но все же упадут.
– Есть еще все-таки Бог на свете! – радостно приветствовал меня Александр Силвер, когда я зашел к нему после обеда. – И можно снова в него верить. Париж свободен! Похоже, варвары не затопчут весь мир. По случаю такого торжественного дня мы закрываемся на два часа раньше и идем ужинать в «Вуазан». Пойдемте с нами, господин Зоммер! Как вы себя сейчас чувствуете? Как немец, наверное, плоховато, да? Зато как еврей – свободным человеком, верно?
– Как гражданин мира – еще свободней. – Я чуть не забыл, что я еврей по паспорту.
– Тогда пойдемте ужинать. Мой брат тоже будет. И даже шиксу свою приведет.
– Что?
– Он мне клятвенно пообещал, что на ней не женится! Разумеется, это в корне меняет дело. Не то чтобы в лучшую, но в более светскую сторону.
– И вы ему верите?
Александр Силвер на секунду опешил.
– Вы хотите сказать, что когда дело касается чувств, ничему верить нельзя? Наверное, вы правы. Однако опасность лучше не упускать из виду. Тогда легче держать ее под контролем. Верно?
– Верно, – ответил я.
– Так вы пойдете? На закуску возьмем паштет из гусиной печенки.
– Не искушайте меня понапрасну. Я сегодня не могу.
Силвер посмотрел на меня с удивлением.
– Вас, часом, не угораздило влюбиться, как моего Арнольда?
Я покачал головой.
– Просто у меня сегодня встреча.
– Надеюсь, не с господином Реджинальдом Блэком?
Я рассмеялся.
– Да нет же, господин Александр.
– Тогда хорошо. Между этими двумя полюсами – между бизнесом и любовью – вы
