Феликс Лопе де Вега - Испанский театр

А разве нет?

Зачем глумиться?
Я должен был на ложь пуститься,
Чтоб вашим стать.

Наоборот:
Вы, чуть об этом речь зайдет,
Готовы в Турции жениться.

Клянусь вам снова, боже мой,
Что я, влюбленный в очи эти,
Женат для всех других на свете
И холост лишь для вас одной.

Успела разочароваться?

О, как из искорки любви,
Незримо тлеющей в крови,
Вулканы ревности родятся!

О, беспощадная суровость!
В ту ночь, у вашего окна,
Я ль не раскрыл вам все до дна?

Вы? У окна? Мне?

Вот так новость!

Вы, верно, спутали приметы.
Вы говорили не со мной.

Встречаться с ним в тиши ночной —
И мне же подавать советы!

Вы и письма не получали,
Вы скажете?

Письма? Какого?

О дружба, суетное слово!

Я знаю, вы его читали.

С улыбкой мы проходим мимо
При шалостях невинной лжи:
Но дальше некоей межи
Она не может быть терпима.

Но вы же были на балконе,
Лукреция, позавчера?

Лукреция? Что за игра?

Он переходит к обороне.
Узнал сокровище свое,
Вполне понятно, испугался
И сделал вид, что ошибался,
Меня, мол, принял за нее.

Понятно все. Ему успела
Шепнуть коварная змея,
Что под вуалью — это я,
И он спешит поправить дело,
Как будто бы он спутал нас.

Ей важно, чтобы та, другая,
Не знала, кто она такая.
Все это для отвода глаз.

Не предо мной же отпираться!
Ведь если бы иначе было,
Она лица бы не открыла.
А в первый миг могло казаться —
Они знакомы с давних пор.

Храм божий — место уж такое,
Что встретятся впервые двое
И затевают разговор.

Ты прав.

Чтоб избежать укора,
Сошлитесь на ошибку зренья,
И все уладится.

Мученья
Безжалостной любви, сеньора,
Меня настолько ослепили,
Что я вас принял за другую.
Простите: но вуаль густую
Вы слишком скупо отстранили.
Я в сердце у себя таю
Любимый образ, призрак вечный,
И в каждой даме, в каждой встречной
Я вижу милую мою.

Мне цель его вполне ясна.

Шепнула, хитрая, конечно.

Так, значит, перед вами вечно
Лукреция?

Она одна
Моей влюбленною душой
Неограниченно владеет.

Недурно!

Негодяйка смеет
Еще глумиться надо мной!
Я притворюсь, что не слыхала,
А то сейчас я слишком зла.

Она бы счастлива была,
Когда бы это твердо знала.

Вы с ней знакомы?

С давних пор.
Мы близкие подруги с нею,
И даже больше. Я посмею
Открыто утверждать, сеньор,
Что в нас живет одна душа.

Раз это — ты, то это ясно.
Как эта скромность в ней прекрасна
И эта хитрость хороша!

О, если вы, как добрый гений,
Ко мне слетели с вышины,
То, волей судеб, вы должны
Стать вестницей моих мучений.
Мою любовь ей расскажите
И не сердитесь, я молю,
Что вас я к ней в посольство шлю.

Занятье всех девиц в Мадрите.

Нельзя такой жестокой быть
К любви, не ведающей меры.

Внушите ей побольше веры,
И я берусь ее смягчить.

Зачем она с таким упорством
Не верит горю моему?

Я вам отвечу, почему:
Оно ей кажется притворством.

Но это правда! Сколько раз
Писать ей, повторять изустно?

Быть может, правда. Только грустно,
Что слышим мы ее от вас.
Кто любит лгать, тот очень скоро
Изведать должен горький стыд:
Когда он правду говорит,
Она сомнительна.

Сеньора…

Пора кончать: нас замечают.

Я повинуюсь.

Ну, мой друг,
Довольна ты?

Таких услуг,
Клянусь тебе, не забывают.

Ну, не находчива ль она?
Как остроумно, как свободно,
Дала понять, что ей угодно
Не быть Лукрецией!

Умна.

Она, конечно, не хотела,
Чтоб дама, бывшая с ней тут,
Узнала, как ее зовут.

Ну, да же, в этом-то все дело.
Другого не было резона.
Конечно, не для вас она
Сказать была принуждена,
Что не вела речей с балкона,
Раз тут же подразнила вас
Тем, что вы ей тогда сказали,
Когда под окнами стояли.

Чем показала, что сейчас
Не от меня она таится.

Еще прошлась на ваш же счет:
«Вы, чуть об этом речь зайдет,
Готовы в Турции жениться».
Так от начала до конца.
Она для виду отрицала
Свое же имя, применяла
Фигуру третьего лица.
Чтоб излагать свои сужденья,
Сказав, что, очень может быть,
Лукрецию легко склонить
Вас осчастливить за мученья,
Но надо, чтобы вашей страсти
Она поверила вполне.