Иван Сергеевич. Почему не надо? Что с ним? Где он?
Из сада, сквозь шум дождя и ветра, слышен далекий глухой выстрел.
Иван Сергеевич. Что это? Что это?
Катя стоит неподвижно. Потом вдруг выбегает на террасу и в сад.
Катя. Федя! Федя! Федя!
Занавес.
I
Терраса с колоннами, та же, что в первом действии. Поздняя осень, деревья сада полуголые. Дорожки усыпаны желтыми листьями. Вечер. Благовест. Гриша и Катя. Гриша сидит в саду на скамейке и читает письмо. Катя идет с террасы в сад и проходит мимо Гриши.
Гриша. Куда вы, Катя?
Катя. Никуда — в сад. Хочу пройтись.
Гриша. Можно с вами?
Катя. Можно…
Гриша. Вы говорите: можно, — как будто нельзя.
Катя. Я к Феде на могилу, а вы туда не ходите.
Гриша. Ну. Ступайте.
Катя. Вы что-то хотели мне сказать?
Гриша. Да, хотел.
Катя. Говорите, я слушаю.
Гриша. От Татьяны Алексеевны письмо.
Катя. А-а. Ну, что же?
Гриша. Все то же, денег просит.
Катя. Опять денег?
Гриша. Да. Собирается на сцену, кажется. «Федру» хочет играть. И еще о «святости искусства» пишет, о «красоте и вечности»…
Катя. Об этом вы и говорить со мной хотели?
Гриша. Нет, не об этом.
Катя. Так о чем же? Что это вы, Гриша, все с подходцем — уж лучше бы попросту…
Гриша. Я уезжаю, Катя…
Катя. В монастырь, к бабушке?
Гриша. Да, сначала к ней, а потом куда старец пошлет.
Катя. Ну, что ж, с Богом. Ведь вы давно решили? а Гриша. Решил, но вот не знаю, как отцу сказать.
Катя. Жалко, что ли? Полно, Гриша, что за жалость! Снявши голову, по волосам не плачут. Кончайте, что начали. И чем скорее, тем лучше.
Гриша. «Что делаешь, делай скорее»?[30] (Катя молчит). Вам тяжело со мною, Катя?
Катя. Тяжело. Да… и ненужно. Мы все равно не поймем друг друга… Ваша беда. Гриша, что вы кое-что имеете, но больше берете на себя, чем имеете.
Гриша. Беру чтό дают.
Катя. Кто дает? Старец, бабушка?
Гриша. Да, они, а через них — миллионы, века и народы.
Катя. Ну, века и народы уже не с вами.
Гриша. Были и будут с нами.
Катя. А если не будут. — огнем истребятся?
Гриша. Это не я сказал.
Катя. Но вы не пожалеете, как брата не пожалели?
Гриша. Не говорите о брате. Вы не знаете…
Катя. А вы знаете — и успокоились, умыли руки? Не ваша воля? Опять старец да бабушка? И совесть не ваша? Святое послушание, смирение, венец христианской добродетели?
Гриша. Ничего, ничего вы не знаете, Катя, — муки моей не знаете…
Катя. От кого мука? Уж не от Того ли, чье имя вы так легко называете?
Гриша. А вы и назвать не хотите?
Катя. Не хочу при вас. Для Него вы и брата убили?
Гриша. Что вы говорите, что вы говорите, Катя?
Катя. Говорить нельзя, а делать можно? Говорить: Господи! Господи! — и делать то, что вы с братом сделали…
Гриша. Бог с вами, Катя! Может быть, когда-нибудь…
Катя. Нет, никогда… А вам казалось, Гриша, что вы меня любите?
Гриша. Я вас любил и теперь люблю.
Катя. Ну, так помните: никогда, никогда не прощу! Ступайте. Вот Иван Сергеевич. Ступайте же!
Иван Сергеевич выходит из дома на террасу.
II
Гриша, Катя и Иван Сергеевич.
Катя. Иван Сергеевич, постойте! (Взбегает на террасу и хочет взять его под руку).
Иван Сергеевич. Полно, Катя: ноги еще носят, слава Богу! Я сегодня молодцом — видишь, погулять захотелось.
Иван Сергеевич идет в сад. Катя усаживает его на скамейку.
Катя. Не сыро ли? Хотите что-нибудь на ноги? Я сбегаю.
Иван Сергеевич. Нет, тепло, хорошо. Не суетись… И что ты со мною все, как с маленьким, нянчишься?
Катя. А вы не капризничайте. Лекарство приняли?
Иван Сергеевич. Ну их! Этакий вечер да воздух лучше всех лекарств.
Гриша (встает и целует отца). Доброй ночи, папа.
Иван Сергеевич. Опять к старцу, Гриша?
Гриша. Да. Может быть, поздно вернусь или переночую в обители… (После молчания, с усилием, тяжело и прерывисто). Папа, а что же мне старцу сказать?
Иван Сергеевич. О чем?
Гриша. Да вот, что к бабушке еду, может быть, университет брошу, а там в монахи или в священники…
Иван Сергеевич. Ну, так что же, Гриша? В чем дело?
Гриша. Я уже вам говорил: без вашего согласия старец не благословит… не отпустит меня.
Иван Сергеевич. Что ты, Гриша, Бог с тобой! Да разве я когда-нибудь мешал тебе жить по-своему?.. И неужели твой старец не понимает? Ну, если не понимает, так скажи ему: согласен, согласен на все.
Гриша. Папа, я бы и сам не хотел против вашей воли…
Иван Сергеевич. Нет, Гриша, должно быть, и мы друг друга не понимаем, или я не умею сказать.
Катя. Полно, Гриша! Ну, зачем вы опять?.. Ступайте…
Иван Сергеевич. Постой, Катя… Гриша, я не могу, не умею, вот как он, твой старец, — слов у меня таких нет… но я тебя и без слов… мальчик мой милый, родной мой, единственный… я же люблю тебя, верю в тебя, знаю, что хочешь доброго. Ну, живи по-своему, по душе, по совести… Ну, Господь с тобой! Господь с тобой!
Иван Сергеевич обнимает Гришу. Тот целует его и быстро уходит, как будто убегает.
III
Иван Сергеевич я Катя. Катя садится рядом с Иваном Сергеевичем, берет голову его, кладет себе на плечо и ласкает, гладит волосы.
Иван Сергеевич. Ну, вот и он ушел. Одни мы с тобою остались, Катя. А потом и ты… Ведь и тебе пора…
Катя. Не надо, милый… Зачем? Вы знаете, что я от вас не уйду.
Иван Сергеевич. Что ты, Катя! Не век же тебе со мной, стариком, вековать. У тебя своя жизнь — вся жизнь впереди, а я… Ну, да и я здесь не останусь. Пусто, холодно — весь дом точно вымер. Бабушка-то, помнишь, все каркала: «быть худу! быть худу!» — вот и накаркала… пусто, — только могила бескрестная… Да хоть бы и не пусто… Нельзя мне здесь оставаться. Вот подлечусь немножко и опять на работу. Опять к ним, к верным друзьям, на верное дело. С ними начал жизнь, с ними и кончу. Уж теперь никуда не уйду…
Катя. И я, и я с вами! Как же вы не видите, что я к д. тому же пришла, что и я уж никуда не уйду, и некуда, больше. Если бы вы знали, что вы для меня сделали.
Иван Сергеевич. Я для тебя?
Катя. Ну да, вы. О самоубийстве, помните? Как я мучилась тогда! Главное — тем, что тут правда с ложью сплелась…
Иван Сергеевич. Какая же правда в самоубийстве?
Катя. Да нет, не в самоубийстве! А чтобы душу потерять: кто душу свою не потеряет, тот и не сбережет ее…[31] Как я мучилась тогда, понять не могла, а вот теперь понимаю!
Иван Сергеевич. Да, ты об этом! Знаешь, Катя, как странно… ведь и я все думал, когда еще с ними, с прежними друзьями был, — что это значит: потерять — сберечь душу. Думал, понять хотел… (Помолчав). И, знаешь, разве они… не такие же были? Не самоубийцы, нет, а вот… жертвенные, подвижники, «града взыскующие»… Нового града — прежде всего, а о себе и о душе своей не думали.
Катя. Видите, видите, поняли, лучше моего знаете!
Иван Сергеевич. Нет, Катя, не знаю, ничего я не знаю. Тогда ведь запутался, — может быть, потому и ушел от них.
Катя. А теперь к ним же вернетесь?
Иван Сергеевич. Вернусь. Откуда ушел, туда и вернусь — на то же место. Не могу не вернуться.
Катя. Нет, не то: теперь уже все не то — все по-новому.
Иван Сергеевич. Не знаю.
Катя. Хорошо, если и по-новому. Хорошо по той же лестнице вверх идти, если сил хватит.
Катя. Да, вверх, вверх — и вместе!
Иван Сергеевич. Катя, неужели правда, что ты… что вы, новые, молодые, такие, как ты, — с нами, вот в этом, главном? В деланьи жизни новой, в твореньи правды общей, в любви к свободе? До жертвы, до смерти любовь, ты понимаешь?
Катя. Да, с вами, с вами в этой любви, в этой борьбе на веки веков!
Иван Сергеевич. А если и там опять — будут только могилы бескрестные?
Катя. Пусть могилы — из могил встанут мертвые.
Иван Сергеевич. А Гриша думает…
Катя. Пусть думает, пусть сберегает душу свою.
Иван Сергеевич. Да ведь и я сберегал. Может быть, за то и наказан… А ты думаешь, те-то, живые, поймут?
Катя. Ведь вы же поняли.
Иван Сергеевич. Понял ли?.. Ну, дай Бог час!
Катя. Как вы хорошо сказали, милый!
Иван Сергеевич. Что?
Катя. Да вот это: дай Бог.
Иван Сергеевич. А-а, насчет Бога. Ну, это я так, нечаянно.
Катя. И хорошо, что нечаянно.
Иван Сергеевич. Хорошо? Да, вот как смотрю на тебя, — все хорошо, и кажется, что будет радость…
Катя закрывает лицо руками.
Иван Сергеевич. Что ты, Катя, милая?
Катя. Ничего…
Иван Сергеевич. Нет, скажи, а то, в самом деле, подумаю, что не понял…
Катя. Поняли, поняли! А это я оттого, что вы сейчас, а как он…
Иван Сергеевич. Кто? Федя?
Катя. Да, теми же словами, как он, о радости — вот, что «будет радость»…
Иван Сергеевич. Как он? Ну, так что же? И хорошо, что как он, что вместе с ним?
