Людмила Александровна. Разошлись уже однажды… давно… и, кажется, взаимная оцѣнка была сдѣлана справедливо, по заслугамъ…
Ревизановъ. Тогда! Да кто были мы тогда! Вы — сантиментальная дѣвочка, а я человѣкъ безъ положенія, дрянь, трусъ. Теперь вы чуть не царица своего общества; я же… полагаю, вы слыхали про мое положеніе, про мою дѣятельность?
Людмила Александровна. Мало хорошаго.
Ревизановъ. Я теперь стою такъ высоко, что скажу глупость, ее найдутъ необыкновенно умною, оригинальною мыслью, сдѣлаю мерзость, меня оправдаютъ необычайно широкимъ размахомъ геніальной натуры. Шире дорогу, тузъ идетъ! Настежь ворота предъ финансовымъ геніемъ!
Людмила Александровна. Вы безумный, безумный!.. Мнѣ страшно съ вами…
Ревизановъ. Да, деньги и твердая воля дѣлаютъ человѣка геніемъ. Мой идеалъ власть. И много ея у меня, и будетъ еще больше. Я не зналъ иныхъ увлеченій. Женщины любили меня, — я дѣлалъ изъ нихъ орудіе своихъ цѣлей. И y меня бывали друзья. Но, если другъ мѣшалъ мнѣ, я хваталъ его за горло, какъ врага. Я даже денегъ не люблю: онъ для меня только средство, я никогда не жалѣю терять. Такъ я иду все выше и выше и буду идти, пока смерть не остановить меня…
Людмила Александровна. Куда же наконецъ?
Ревизановъ. Не знаю. Мое будущее фантастически сонъ.
Людмила Александровна. Жить идеаломъ какой-то необъятной тираніи…
Ревизановъ. А! необъятная тиранія это вы хорошо сказали!
Людмила Александровна. Преступный вы, потерянный, несчастный, сумасшедшій человѣкъ.
Ревизановъ. Преступленія я не боюсь, а несчастіе познаю только теперь въ послѣдніе дни. Людмила! со мною творится что-то недоброе. Скучно мнѣ стало одному… Я люблю васъ. Я хочу теперь не властвовать, но принадлежать. Моя душа ищетъ вашей души.
Людмила Александровна. Довольно, Ревизановъ
Ревизановъ. О, нѣтъ! Оставьте меня пьянѣть отъ вина и любви и высказываться. Я еще никогда никому не высказывался. А, если бы вы захотѣли идти рука въ руку со мною! А, какъ бы могучи мы были! Смотрите, вотъ бумажникъ: тысячи людей зажаты въ немъ. Выкладываю я изъ него, радость, смѣхъ, ликованіе тысячамъ; кладу въ него, — y десятковъ тысячъ слезы льются. Разожму ладонь, — дыши, толпа! Сожму кулакъ, — задыхайся, кровью исходи!
Бросаетъ бумажникъ на столъ.
Людмила Александровна. Боже мой, что говорите вы? Какимъ ядомъ надо отравить свою душу, чтобы выносить въ ней такой чудовищный бредъ?
Ревизановъ. Я все могу, а захотите, и вы будете моею госпожою. Левъ ляжетъ у вашихъ ногъ. Вотъ такъ, вотъ…
Опускается на колѣни.
Людмила! жизнь моя! счастье мое! раздѣли мою власть, прими мою любовь!
Людмила Александровна. Не надо мнѣ ни вашей грязной любви, ни вашей дикой власти.
Ревизановъ (медленно поднимается на ноги). Да, не надо. Слишкомъ я чувствую это, что тебѣ не надо!.. Ваша добродѣтель, ваша репутація въ моихъ рукахъ. Захочу, богиня станетъ простою самкою. Но я не хочу… Мой Богъ! какъ унизить васъ? Унизить ту, кого я поставилъ въ своихъ мечтахъ выше себя, выше своихъ задачъ и надеждъ? Не хочу, не хочу!
Людмила Александровна. Тогда отпустите меня, будьте честны хоть разъ въ жизни.
Ревизановъ. Оскорбляетъ! Оскорбляетъ! Опять оскорбляетъ! всегда, всегда только оскорбляетъ!
Падаетъ на стулъ и закрываетъ лицо руками. Онъ замѣтно пьянъ.
Послушай!… Не сердись, что я говорю тебѣ "ты"… Я очень люблю тебя, и мнѣ больно, что мы враги… Я очень несчастенъ, что не умѣю взять любовь твою… Да, очень! Пожалѣй же и ты меня. Если ты уже не въ силахъ полюбить меня, то, по крайней мѣрѣ, не мучь меня безпощадною правдою, не показывай мнѣ своего отвращенія! Солги мнѣ, обмани меня сегодня, что ты меня полюбишь… и Богъ съ тобою! иди, куда хочешь: я отдамъ тебѣ твои письма.
Людмила Александровна. Нѣтъ, Андрей Яковлевичъ, я не стану лгать.
Ревизановъ. Людмила, пользуйся, пользуйся случаемъ! Солги! обмани меня скорѣе! Несколько минутъ, — и я буду снова трезвъ, холоденъ и жестокъ. Людмила, пользуйся случаемъ!
Людмила Александровна (подходить къ нему стиснувъ зубы, съ горящимъ взоромъ, дрожа всѣмъ тѣломъ). Лгать вамъ? притворяться предъ вами? Да весь мой позоръ легче и достойнѣе, чѣмъ эта ложь!.. Я ненавижу васъ. Слышите вы это? Вы можете унизить меня, растоптать; обезславить, но не заставите меня покривить моимъ чувствомъ. Правда моя одна у меня осталась… остальное все ваше. Этого не отнимете: останется мое. Люди не властны надъ вами — къ Богу ненависть мою къ вамъ понесу. Ему поклонюсь ею. Владѣйте мною, и будьте прокляты! Кончимъ этотъ фарсъ. Вы требовали, чтобы я пришла. Я здѣсь. Гдѣ мои письма?
Ревизановъ (поднимаешь голову, какъ спросонья). Да! ты… вы правы… кончимъ, время кончить!… Ну, не хотите — такъ и не надо! Тѣмъ лучше — или тѣмъ хуже, — не разберешь.
Пьетъ шампанское.
Къ чорту любовь!
Бросаетъ стаканъ въ каминъ.
Къ чорту!
Встаетъ, совершенно опомнившись.
Къ чорту!
Людмила Александровна. Гдѣ мои письма?
Ревизановъ. Они здѣсь.
Кладетъ руку на бумажникъ.
Людмила Александровна. Дайте.
Ревизановъ. Рано. Я, моя дорогая, товара въ кредитъ не отпускаю.
Людмила, Александровна со стономъ падаетъ въ кресло.
Ревизановъ. Я былъ въ вашихъ рукахъ вы не воспользовались случаемъ. Сейчасъ снова вы въ моихъ, и я своего не упущу. Самому дороже, Людмила Александровна, я чуть было не продешевилъ. Эти письма дороже, чѣмъ я предполагалъ.
Людмила Александровна. Что вы хотите сказать?
Ревизановъ. То, что я отдамъ вамъ ваши письма не сегодня и не завтра, а когда я того пожелаю. Вы не хотѣли быть моею госпожою, будете моею рабынею…
Людмила Александровна. Я не понимаю… боюсь понять…
Ревизановъ. Очень просто. Я нахожу васъ слишкомъ красивою женщиною, чтобы выпустить васъ на свободу за одно свиданіе.
Людмила Александровна. А! негодяй!
Бросается на Ревизанова.
Ревизановъ (отталкиваетъ ее). Разсчитывайте ваши силы.
Людмила Александровна падаетъ у письменнаго стола. Она замѣчаетъ брошенный на бумагахъ стилетъ Леони и, схвативъ его, прячетъ за спину.
Ревизановъ. Довольно дурачиться. Со мною шутить нельзя. Я приказываю, повинуйтесь.
Беретъ Людмилу Александровну за плечо. Она снизу дважды поражаетъ его стилетомъ.
Ревизановъ. Что это?… неужели…
Падаетъ мертвый.
Людмила Александровна (долго стоитъ надъ нимъ. Нѣмая сцена). Что я сдѣлала?.. Быть можетъ, живъ?… Нѣтъ, холодѣетъ… Убила!… О, какъ онъ меня измучилъ, какъ измучилъ… Убила! бѣжать отъ него бѣжать… (Замѣтивъ бумажникъ Ревизанова). Ахъ! (Бросается къ столу и вынимаетъ изъ бумажника свои письма). Письма! Вотъ оно мое спокойствіе, въ моихъ рукахъ… Бѣжать, бѣжать!.. (Бѣжитъ къ дверямъ, потомъ остановилась). Куда?… Развѣ убѣжишь отъ этого. Развѣ это не погонится за мною всегда, всюду? Казнь здѣсь казнь тамъ… Накажетъ Богъ покараютъ люди…
Стоитъ въ нерешительности. Часы бьютъ два.
Два… До ночного поѣзда въ Осиновку еще цѣлый часъ… Никто и не подумаетъ, что я была въ Москвѣ. Всѣ увѣрены, что я въ дорогѣ… Спасена!..
Быстро надѣваетъ шубку. Стоитъ въ задумчивости, опустивъ руки.
Судъ… каторга…. толпа… позоръ… О, Боже мой!.. Нѣтъ! Будь, что будетъ, но пусть меня судитъ Богъ, а не люди! Бѣжать! Бѣжать!
Уходитъ.
Занавѣсъ.
Картина I.
У Верховскихъ. Сердецкій, Митя, Лида.
Сердецкій. И давно, Лидочка, началось это?
Лида. Съ того самаго дня, какъ мама вернулась изъ деревни, отъ бабушки. Она пріѣхала съ вокзала и никого не застала дома. Я была въ гимназіи, Митя тоже, папа въ бани. Приходимъ, обрадовались, стали ее цѣловать, тормошить; и она тоже рада, цѣлуетъ насъ. А потомъ бухъ! упала на коверъ: истерика! Хохочетъ, плачетъ, говоритъ несвязно… больше двухъ часовъ не приходила въ себя.
