Выходят Миловидов и Евгения.
Миловидов и Евгения.
Миловидов. Мне вдруг послышалось, что кто-то стонет.
Евгения. Батюшки, и дверь расперта! Не муж ли?
Миловидов. Кто же стонет-то?
Евгения. Уж я не знаю. Я пойду лягу, будто сплю мертвым сном, ты тоже схоронись где-нибудь. (Уходит.)
Миловидов (подойдя к двери, которая в избу). Точно как здесь? Да здесь и есть. (Уходит в дверь.)
Со двора входят Бессудный и Жук.
Бессудный и Жук.
Жук. Неладно, хозяин, право неладно.
Бессудный. Да что? говори, образина!
Жук. У нас гости непрошеные.
Бессудный. Воры, что ли? О, убью до смерти! По крайности есть на ком сердце сорвать. Где они? Указывай! (Берет нож.)
Жук. Воры не воры, а и не добрые люди.
Бессудный. Да где? В избе, что ли?
Жук. Ты поди подле хозяйки поищи! Я отворил дверь-то, а он там сидит, вино пьет.
Бессудный. Кто?
Жук. Барин, Миловидов.
Бессудный. Ну, барин, держись теперь!
Жук (хочет остановить его). Что ты, что ты? Опомнись!
Бессудный. Ты себя-то береги! Не подвертывайся мне под руку, когда я в задор войду. Пора тебе меня знать.
Из двери избы выходят Аннушка и Миловидов, который ее поддерживает и сажает на скамью.
Бессудный, Жук, Миловидов и Аннушка.
Бессудный. Так вот ты с кем?
Миловидов. А ты что думал? Какая ты, Аннушка, бледная!
Аннушка. Я говорю, что я умираю.
Миловидов. Полно! Ну уж и умирать! Расхворалась от простуды, вот и все тут. Ведь сама же говоришь, что простудилась. (Садится подле нее.)
Бессудный (Жуку). Что ж ты врешь! Ведь ты мне всю нутренность надорвал. Полоснуть тебя хорошенько, так ты забудешь хозяина пугать.
Жук. Ну тебя! Уйти от греха. Ишь ты, ровно сумасшедший: под носом не видишь, а на своих мечешься. (Уходит.)
Миловидов (Аннушке). Да что с тобой? скажи ты мне!
Аннушка. Ничего, ничего; только не уходи от меня, посиди со мной немного.
Миловидов. Изволь, изволь, я посижу с тобой. (Бессудному.) Ты откуда явился?
Бессудный. Я-то не диковина, твоя-то милость какими судьбами не в указные-то часы по чужим дворам жалует?
Миловидов. Был на охоте в ваших болотах, да запоздал, а домой-то проселком ехать темно; вот я и заехал.
Бессудный. Так! Стало быть, тебе теперича верить надо?
Миловидов. Как хочешь!
Бессудный. Не лжешь, так правда.
Миловидов. Что это лоб-то у тебя?
Бессудный. На сучок наткнулся, за лесом ездил.
Миловидов. За чужим?
Бессудный. Кто ж ночью за своим ездит? А жена где?
Миловидов. Спит, должно быть. Что ж ей больше делать. Ступай, старик, и ты спи, а я с больной посижу.
Бессудный. Да уж одно дело, что спать, не в гулючки ж играть. (Уходит.)
Аннушка. Ох! Скоро мой конец. Хочешь ты меня слушать, так послушай; а то ступай с Богом. Не поминай лихом! Завтра меня на свете не будет.
Миловидов. Ах, Аннушка, как мне тебя жаль, бедную! Повяжи голову, намочи уксусом, вот и пройдет! Да скажи ты: что с тобой? Что ты чувствуешь?
Аннушка. Скажу, не утаю; только мне нужно тебя спросить прежде.
Миловидов. Изволь, Аннушка, изволь; спрашивай все, что тебе угодно.
Аннушка. Я у тебя буду спрашивать, а ты мне отвечай! Ах, как голова кружится! Только ты не лги. Грех тебе будет; ты видишь, я умираю… И умру к завтрему, ты уж мне поверь!.. И жить мне незачем… Да, так что же я хотела? Да, вот: ты меня любил?
Миловидов. Любил, Аннушка, очень любил. Ты сама знаешь, как я любил.
Аннушка. А теперь разлюбил? Только ты не греши, не обманывай, как давеча.
Миловидов. Что ж делать-то, Аннушка, с сердцем не совладаешь. Я и теперь люблю тебя, только что не по-прежнему! Уж ау, брат! прежнего не воротишь.
Аннушка. А я все по-прежнему. Ну да хорошо! Ты теперь Евгению полюбил?
Миловидов. Ты потише, как бы муж не услыхал. Ну, да не то что полюбил, а так она мне своим веселым характером понравилась. Да и притом же у меня такое правило, Аннушка, никому пропуску не давать. Бей сороку и ворону… Все ж таки это далеко не то, как я тебя любил.
Аннушка. Ну да хорошо, хорошо, это твое дело. Никто тебе указывать не может, кого ты хочешь, того и любишь. Мне теперь только одно нужно знать от тебя, одно, а там хоть и умирать. Неужто же Евгения меня лучше, что ты меня променял на нее? Вот эта-то обида мне тяжелей всего; вот это меня до погибели и довело. Чем таки, скажи ты мне, чем таки она меня лучше? А по-твоему выходит, что лучше. (Плачет.) Я тебя любила так, что себя не помнила, весь свет забыла, привязалась к тебе как собака, ни душой, ни телом перед тобой не была виновата, а ты меня покидать стал, полюбил бабу, чужую жену. Все было бы это ничего, а вот что мне уж очень обидно, чего я пережить не могла… знать, уж она очень мила тебе, что ты для нее стал меня в глаза обманывать да потом вместе с ней смеяться надо мной. Вот что ты мне скажи теперь, не утай ты от меня: чем она тебе так мила стала, и с чего я тебе так опротивела? (Плачет.) Мало тебе того, что ты меня безо всякой вины обидел; ни с того ни с сего от себя прочь оттолкнул, ты еще из меня, для моей злодейки, потеху сделал, чтоб ей не скучно было. Ох, Господи Боже мой! Господи Боже мой! умереть бы поскорей!
Молчание.
Только что мое сердце больное подживать было стало, надорвал ты его давеча своими притворными речами да поцелуями; да над моей болью-то смеетесь с ней вместе. Ведь я здесь была, я все слышала. За что ж мне такая казнь от тебя, скажи ты мне? Чем я перед тобой виновата? Что я такое страшное сделала? И она-то чем вдруг тебе так мила стала, что ты никого для нее не жалеешь?
Миловидов. И ты говоришь, что ты никакой вины за собой не знаешь?
Аннушка. Никакой; вот видит Бог! Мне теперь лгать ни к чему! Мне недолго жить осталось!
Миловидов. И ты считаешь, что я тебя обидел?
Аннушка. Да как же не обидел-то! Чего ж еще! Ты посмотри на меня.
Миловидов. Даром обидеть я никого не хочу. За дело я точно что не помилую; а даром обижать безответных людей нам не годится. Так ты говоришь, что я тебя даром обидел?
Аннушка. Даром, Павлин Ипполитыч.
Миловидов. Это по твоему понятию даром, а по нашему, не даром. Я тебя любил; помнишь, как за тобой ухаживал, как за барышней, а ты что ж мне всего не сказала? Разве это честно? Ну, сгоряча-то я женился бы на тебе, куда бы мне тогда только нос-то свой показать? Ты должна была мне все сказать.
Аннушка. Да что все-то?
Миловидов. Да то, что у тебя был любовник, что ты с ним и теперь видаешься.
Аннушка. Что ты! что ты! Не греши! Ведь я еще живая, вот после говорите что хотите. Да я пока к брату не переехала да тебя не увидала, не знала, что это и слово-то значит. Как же мне жить на свете после таких слов твоих! Умирать и надо. Кто бы говорил, да не ты.
Миловидов. Так меня обманули?
Аннушка. Бог с тобой! Как хочешь, так и думай! Мне теперь все равно. Кто это тебе сказал? уж не она ли?
Миловидов. Она. Да она же мне еще говорила: «Ты что на нее смотришь, что она такую недотрогу разыгрывает! С другими она так не манежится, это с тобой только; потому что она тебя заманивает, чтоб ты на ней женился. Она уж давно всем говорит: «Быть мне барыней! Посмотрите, как я его, дурака, обойду». Каково ж мне было это слышать! Мне, Миловидову! Ну, так нет, говорю, шалишь!
Аннушка. Зачем же ты ей верил?
Миловидов. Нельзя было не верить. Бывало, я прощаюсь с тобой, домой сбираюсь ехать, а она стоит, головой качает да вздыхает. Я у нее раз и спросил: «Что, мол, ты вздыхаешь?» – «Да так, говорит, жаль мне тебя». – «Что так?» – говорю. Она мне все вот это и рассказала; ну, я и оглобли назад от тебя.
Аннушка. И стал ты моим обижать всячески, и стала я вам помеха.
Миловидов. Ну, да уж теперь ей от меня достанется. Я еду-еду не свищу, а наеду – не спущу.
