Пугачев. Что вы всё говорите – искусство, искусство. В нат стоящее время торговля тоже искусство.
Виктор Викторович. А что вы всё говорите – торговля, торговля. В настоящее время искусство тоже торговля. Ведь у нас, у писателей, музыкантская жизнь. Мы сидим в государстве за отдельным столом и все время играем туш. Туш гостям, туш хозяевам. Я хочу быть Толстым, а не барабанщиком.
Аристарх Доминикович. Мы хотим, чтобы к нам хоть немного прислушались. Чтобы с нами считались, дорогие товарищи.
Отец Елпидий. Мы должны завоевать молодежь.
Аристарх Доминикович. Да, но чем?
Виктор Викторович. Чем? Идеями.
Аристарх Доминикович. Но припомните, как это раньше делалось. Раньше люди имели идею и хотели за нее умирать. В настоящее время люди, которые хотят умирать, не имеют идеи, а люди, которые имеют идею, не хотят умирать. С этим надо бороться. Теперь больше, чем когда бы то ни было, нам нужны идеологические покойники.
Отец Елпидий. Пусть покойник льет воду на нашу мельницу.
Пугачев. Вы хотите сказать – на нашу.
Виктор Викторович. Да, на нашу, но не на вашу.
Аристарх Доминикович. Почему же на вашу, а не на нашу?
Виктор Викторович. Потому что на нашу, а не на вашу.
Отец Елпидий. Нет, на нашу.
Пугачев. Нет, на нашу.
Александр Петрович. Тише, тише, товарищи. Вы же все с одной мельницы, что вы спорите. Вы бы лучше его сообща использовали.
Раиса Филипповна. Очень мало на всех одного покойника.
Виктор Викторович. Нам не важен покойник как таковой. Важно то, что останется от покойника.
Пугачев. Ничего от покойника не останется.
Виктор Викторович. Нет, останется.
Пугачев. Что ж останется?
Виктор Викторович. Червячок. Вот в чем сила, товарищи. Вечный труженик, червячок. Червячок поползет и начнет подтачивать.
Пугачев. Что подтачивать?
Виктор Викторович. Пусть начнет со слабейшего. Вы случайно не знаете Федю Питунина?
Аристарх Доминикович. Кто такой?
Виктор Викторович. Замечательный тип. Положительный тип. Но с какой-то такой грустнотцой, товарищи. Нужно будет в него червячка заронить. Одного червячка. А вы слышали, как червяки размножаются?
Входит Семен Семенович.
Семен Семенович. Вы ко мне?
Аристарх Доминикович. Эти люди узнали о вашем прекрасном решении, гражданин Подсекальников, и пришли к вам, чтобы выразить свой восторг.
Пугачев. Вы последняя наша надежда, Семен Семенович.
Отец Елпидий. Вы сподвижник. Вы мученик.
Виктор Викторович. Вы герой.
Раиса Филипповна. Вы мой самый любимый герой современности.
Семен Семенович. Что вы, право…
Раиса Филипповна. Не скромничайте, вы герой.
Аристарх Доминикович. Вы когда же решили стреляться, Семен Семенович?
Семен Семенович. Я еще не решил.
Раиса Филипповна. Ради бога, не скромничайте.
Аристарх Доминикович. Скажем, завтра в двенадцать часов вас устраивает?
Семен Семенович. Завтра?
Аристарх Доминикович. Отложите до завтра, Семен Семенович.
Отец Елпидий. Мы устроим вам проводы.
Пугачев. Мы закатим банкет вам, Семен Семенович.
Виктор Викторович. Мы вас чествовать будем, гражданин Подсекальников.
Аристарх Доминикович. Завтра в десять часов вас устраивает?
Семен Семенович. Завтра в десять?
Аристарх Доминикович. Банкет.
Семен Семенович. Ах, банкет… да, устраивает.
Аристарх Доминикович. Значит, так мы условимся. Завтра в десять часов начинаются проводы, ну а ровно в двенадцать вы тронетесь в путь.
Семен Семенович. В путь? Куда?
Аристарх Доминикович. Затрудняюсь сказать. В никуда… в неизвестное… Будем ждать…
Семен Семенович. Я дороги не знаю, дорогие товарищи.
Аристарх Доминикович. Мы заедем за вами, Семен Семенович. Ну, пока.
Уходят.
Явление двадцать четвертое
Семен Семенович один.
Семен Семенович. Завтра в путь. Надо вещи собрать. Портсигар… это брату отправлю… в Елец. И пальто… тоже брату… демисезонное… и штаны полосатые… Нет, штаны я, пожалуй, надену сам… на банкет. На банкет хорошо полосатые.
Серафима Ильинична и Мария Лукьяновна.
Мария Лукьяновна. Фу, запарились. Еле-еле догнали Егора Тимофеича.
Семен Семенович. Вот разгладьте штаны и заштопайте дырочку. Я их завтра надену, Серафима Ильинична.
Серафима Ильинична. Для чего же задаром штаны трепать? Вы куда в них пойдете, Семен Семенович?
Семен Семенович. В это… я… я на место устраиваюсь.
Мария Лукьяновна. Что ты, Сеня? Когда?
Семен Семенович. Завтра ровно в двенадцать часов.
Мария Лукьяновна. Наконец-то. Какое же место? Временное?
Семен Семенович. Нет, как будто бы навсегда.
Мария Лукьяновна. Мама, ставь утюги. Мы сейчас их и выгладим, и заштопаем.
Мария Лукьяновна и Серафима Ильинична со штанами убегают.
Семен Семенович один.
Семен Семенович. Завтра ровно в двенадцать часов. Если ровно в двенадцать часов, что же будет со мной половина первого? Даже пять минут первого? Что? Кто же может ответить на этот вопрос? Кто?
Входят старушка и молодой человек. У молодого человека в руках сундучок и узел.
Старушка. Ничего, если он посидит у вас?
Семен Семенович. Кто?
Старушка. Вот племянничек к тетке Анисье приехал. А у тетки Анисьи-то дверь на замке. Вот пускай он минутку у вас посидит, а я живо за ихнею тетушкой сбегаю. Он мешать вам не будет, он тихой, Семен Семенович, из провинции.
Семен Семенович. Пусть сидит.
Старушка уходит. Молодой человек садится.
Семен Семенович и молодой человек. Пауза.
Семен Семенович. Как вы думаете, молодой человек? Ради бога, не перебивайте меня, вы сначала подумайте. Вот представьте, что завтра в двенадцать часов вы берете своей рукой револьвер. Ради бога, не перебивайте меня. Хорошо. Предположим, что вы берете… и вставляете дуло в рот. Нет, вставляете. Хорошо. Предположим, что вы вставляете. Вот вставляете. Вставили. И как только вы вставили, возникает секунда. Подойдемте к секунде по-философски. Что такое секунда? Тик-так. Да, тик-так. И стоит между тиком и таком стена. Да, стена, то есть дуло револьвера. Понимаете? Так вот дуло. Здесь тик. Здесь так. И вот тик, молодой человек, это еще все, а вот так, молодой человек, это уже ничего. Ни-че-го. Понимаете? Почему? Потому что тут есть собачка. Подойдите к собачке по-философски. Вот подходите. Подошли. Нажимаете. И тогда раздается пиф-паф. И вот пиф – это еще тик, а вот паф – это уже так. И вот все, что касается тика и пифа, я понимаю, а вот все, что касается така и пафа, – совершенно не понимаю. Тик – и вот я еще и с собой, и с женою, и с тещею, с солнцем, с воздухом и водой, это я понимаю. Так – и вот я уже без жены… хотя я без жены – это я понимаю тоже, я без тещи… ну, это я даже совсем хорошо понимаю, но вот я без себя – это я совершенно не понимаю. Как же я без себя? Понимаете, я? Лично я. Подсекальников. Че-ло-век. Подойдем к человеку по-философски. Дарвин нам доказал на языке сухих цифр, что человек есть клетка. Ради бога, не перебивайте меня. Человек есть клетка. И томится в этой клетке душа. Это я понимаю. Вы стреляете, разбиваете выстрелом клетку, и тогда из нее вылетает душа. Вылетает. Летит. Ну, конечно, летит и кричит: «Осанна! Осанна!» Ну, конечно, ее подзывает Бог. Спрашивает: «Ты чья»? – «Подсекальникова». – «Ты страдала?» – «Я страдала». – «Ну, пойди же попляши». И душа начинает плясать и петь. (Поет.) «Слава в вышних Богу и на земле мир и в человецех благоволение». Это я понимаю. Ну а если клетка пустая? Если души нет? Что тогда? Как тогда? Как, по-вашему? Есть загробная жизнь или нет? Я вас спрашиваю? (Трясет его.) Я вас спрашиваю – есть или нет? Есть или нет? Отвечайте мне. Отвечайте.
Входит старушка.
Семен Семенович, старушка, молодой человек.
Старушка. Ну, спасибо, Семен Семенович. Вот я ключик достала от комнаты. А то он у них глухонемой, приехал, а сказать ничего не может. Ну, спасибо, спасибо.
Уходят.
Семен Семенович. Значит, завтра в двенадцать часов.
