(Ласково.) Ну не странные ли люди… А?
КУЗЬМА (неожиданно воспрянул). Ну вот что. Хватит! В конце концов, кто вы такая?
ВИКТОША (гордо). Я портниха!
КУЗЬМА. Ну и что? Подумаешь… Безобразие какое.
ВИКТОША. Известный вам Левушка утверждает, что мой характер формировал стронций. (Ласково.) Может быть, в этом все дело?
КУЗЬМА (в изнеможении). Я ухожу… Довольно!…
Появляется воодушевленный Балясников. На подносе у него все, что надобно для чая; за ним шествует Христофор с различными угощениями.
БАЛЯСНИКОВ. А вот тем не менее и мы!
ХРИСТОФОР (принимаясь за сервировку стола). Ну как, не скучали вы без нас, детки?
КУЗЬМА. Я бы не сказал.
ВИКТОША. Кузьма Федорович сегодня в ударе - находчив, остроумен, говорлив…
ХРИСТОФОР. Говорлив? Ну, это у него в крови.
БАЛЯСНИКОВ. Блохин, не дерзи! Я болтаю потому, что слишком много видел. Меня раздирает от впечатлений. (Чуть грустно.) Даже ночами, в одиночестве, я не перестаю спорить - но на этот раз с самим собой… Да-да, я устраиваю собрания, выступаю в прениях и сам себе выношу резолюции… Я, кажется, немного устал, ребятки… Наверное, потому, что в искусстве труднее всего агитировать за разумные идеи, ибо как-то неловко доказывать очевидное. (Помолчав.) Одна беда - к себе ключ подобрать труднее чем к остальным.
Начинается чаепитие.
ХРИСТОФОР. А по-моему, все дело в том, что надо быть добрым. А быть добрым - это значит быть осмотрительным. Всего-навсего, Федя. Человек всю жизнь играет в игрушки, но в детском возрасте ему их покупают в магазине, а потом… страшно подумать.
КУЗЬМА. Он берется за живых людей? Не так ли?
БАЛЯСНИКОВ. Кузьма… Не надо. (Задумчиво.) Может быть, я и сам начинаю кое о чем догадываться. Забавно… с каждым годом душа делается мудрее, - но тело, черт его дери, продолжает валять дурака. Тебе еще не понять этого, Кузьма, ведь в юности тело и душа почти неразрывны… Но с возрастом душа приучается жить особняком - видимо, хочет привыкнуть к неизбежному. По ночам, во время сна, она учится отлетать от тела, и вот, когда она наконец научится… (Печально свистнул, помолчал.) Увы, человеку не следует заботиться только об одном - о смерти.
ВИКТОША. Довольно!… Я молода, эгоистична и надеюсь прожить долгую жизнь!… Как вам не совестно, Кузьма Федорович, мы оставили вас вовсе не затем, чтобы вы отравляли тут нашу атмосферу своим пессимизмом и неверием.
КУЗЬМА (он просто потерял дар речи). Ну, знаете…
БАЛЯСНИКОВ. При чем здесь он? (Весело.) Это мне самому взгрустнулось немножечко… Но чай приободрил меня. Великолепнейший напиток - когда-то он заменял мне завтрак, обед и ужин! О, в юности я зарабатывал так мало денег, что мне их вполне хватало на жизнь.
ВИКТОША. Вот, Христофор Иванович, полюбуйтесь, как весел и жизнерадостен этот человек. А теперь взгляните на сына - унылый, понурый, опустошенный…
БАЛЯСНИКОВ. Зачем преувеличивать - парень как парень. (Поглядел на Кузьму.) Эй, может быть, зубы заболели? У тебя как-то странно подрагивают челюсти.
ВИКТОША (сокрушенно). Он ими все время лязгает, Федор Кузьмич… Может быть, он простудился? Ему ведь очень много теперь приходится бывать на улице… Да еще в дождливую погоду.
БАЛЯСНИКОВ (отрываясь от еды). Кстати о дожде - а что поделывает наш бедняга Лепешкин? Как поживает это юное дарование?
КУЗЬМА. Проявляешь интерес к Лепешкину? С чего бы это?
БАЛЯСНИКОВ. Слышишь, Блохин, он думает, что мы боимся какого-то Лепешкина… Ха-ха!
ХРИСТОФОР. Хо-хо… Лепешкина бояться мы, конечно, не станем, но…
КУЗЬМА. Но завидовать?
БАЛЯСНИКОВ. Завидовать? Почему бы и нет! Только ничтожество не становится завистником в старости! Ничтожество, у которого старость выбила из рук все желания. (Яростно.) Ох, если бы вы знали, как я завидую… Чужой молодости, красоте, уму!…
ВИКТОША. Но есть ведь и… завидный успех?
БАЛЯСНИКОВ. Завидный успех? Нет, не знаю… Чужому успеху завидовать нельзя, он должен либо радовать, либо возмущать.
КУЗЬМА (обрадовался). Ты прав! Совершенно! Моя сила заключается в том, что я - это я, а не кто-нибудь другой. Быть самим собой - вот признак силы.
БАЛЯСНИКОВ. Именно!
ХРИСТОФОР. Наконец-то они хоть в чем-нибудь согласились. Как прелестно.
БАЛЯСНИКОВ (крайне миролюбиво). Должен тебе сознаться, Кузьма, что и я взялся за куклы для "Елены". Да-да, меня всегда привлекал этот сюжет.
КУЗЬМА (настороженно). И далеко ты зашел в своей работе?
БАЛЯСНИКОВ (восторгаясь). Куклы Париса и Елены мы завершили сегодня на заре. Утром Христофор отнес их нашему портняжке. (Посмотрел на часы.) Я жду его с минуты на минуту.
КУЗЬМА. И ты… покажешь свои куклы театру?
БАЛЯСНИКОВ. К чертям! Пусть торжествует Лепешкин.
КУЗЬМА (подозрительно). Ты полагаешь, что твои куклы так хороши, что, увидя их, Лепешкина прогонят из театра?
БАЛЯСНИКОВ (радостно). Конечно! Его прогонят тут же и в три шеи.
КУЗЬМА. Что? (Вспыхнул.) Хватит! Пришло время открыть все!… Знай, что Лепешкин - это вовсе не Лепешкин, а…
Звонок.
БАЛЯСНИКОВ (сорвался с места). Егорыч! Это несомненно он! (Стремительно убегает в переднюю.)
ХРИСТОФОР. Куклы! Принесли Париса и Елену! (Поспешно следует за Балясниковым.)
ВИКТОША. Ну что вы еще затеяли со своим Лепешкиным? Можно предположить, что вы об одном только и думаете - как досадить своему отцу…
КУЗЬМА (горестно). При чем тут Лепешкин!… Это мне предложил театр делать куклы для "Елены".
ВИКТОША. И вы осмелились скрыть это от отца?
КУЗЬМА. Я должен был его победить. Я мечтал об этом с колыбели. (Помолчав.) И все же… Когда я однажды подумал, что отец в соревновании со мной может проиграть я ощутил вдруг такую боль и тоску! Нет, это не была жалость, это была боль за него… За то, что уходит его время.
ВИКТОША. Да знаете ли вы, безумец, почему вам предложили эту работу? Отец рекомендовал вас…
КУЗЬМА (мгновенно приходя в ярость). Что? Опять?
ВИКТОША. Он так сердился, что театр предпочел вам Лепешкина.
КУЗЬМА. Он снова позволил себе рекомендовать меня?
ВИКТОША. Ну и что же?
КУЗЬМА. Нет, никогда я не прощу ему этого унижения… И поймите наконец, что я его безумно люблю.
ВИКТОША. Кого?
КУЗЬМА. Своего отца.
ВИКТОША. Честное слово? Какая вы все-таки прелесть. (Поцеловала его.)
КУЗЬМА (отчаянно). А вот за это вы мне ответите!
ВИКТОША. С удовольствием.
В комнату с двумя большими коробками, подняв хвост трубой, входит Балясников, за ним идет радостный Христофор.
БАЛЯСНИКОВ (торжествуя, поднимает вверх коробки). Их принесли!
ХРИСТОФОР (объясняя). Принесли их.
БАЛЯСНИКОВ (так же громогласно). Вот они - наши куклы!
ХРИСТОФОР (тихонько). Вот они, вот они…
В изнеможении от счастья, поглядев друг на друга, они падают в кресла и надолго замирают. Виктоша дотрагивается до коробки, Балясников тут же вскакивает на ноги.
БАЛЯСНИКОВ (глаза его горят). Вы хотите взглянуть на них, не правда ли? Вы все этого хотите? (Умудренно.) О, как я вас понимаю. (Христофору.) Ну что ж, не утаим, Блохин. (Ликуя.) Вот они! (Снимает крышку у коробки и показывает куклу Кузьме.) Елена! (Открывает крышку другой коробки и показывает куклу Виктоше.) Парис!
ХРИСТОФОР (тихонько). Нет, вы только поглядите - какие они милые.
ВИКТОША (шепотом). Необыкновенно… (Оборачивается к Балясникову и шепчет.) Необыкновенно. (Всматривается в куклу.) Погодите… Но это же Кузьма!
БАЛЯСНИКОВ (тихо улыбнулся). Что вы… Работая, вспоминал свою молодость.
ХРИСТОФОР. Ну, а ты почему молчишь, Кузнечик?
КУЗЬМА (все время, не отрываясь, смотрел на куклу Елены). Я? (Подходит к Балясникову, с изумлением рассматривает его, пожимает плечами и недоуменно говорит.) Вот видишь. (Оборачивается к кукле Елены и снова смотрит на Виктошу.) Как вы прекрасны. (Нежно целует ее и неверными шагами направляется к двери.)
БАЛЯСНИКОВ. Эй, что все это значит?
КУЗЬМА (тихо). Конец…
БАЛЯСНИКОВ. Куда ты идешь?
КУЗЬМА (обернулся в дверях). Пойду и скажу Лепешкину, что он ни черта не стоит. (Уходит.)
ХРИСТОФОР. Кузя! Погоди… Миленький… (Убегает за Кузьмой.)
БАЛЯСНИКОВ (взрываясь). Какого черта… Почему он поцеловал вас?
ВИКТОША (смотрит на куклу Елену). Он вовсе не меня поцеловал.
БАЛЯСНИКОВ. То есть как?… Но кого же?
ВИКТОША. Вашу Елену.
БАЛЯСНИКОВ (жалобно). Ничего не понимаю… (Показывает на Елену.) Но она хоть понравилась вам?
ВИКТОША. Очень. Но вы ошиблись… (Улыбнулась.) Я не так хороша, как она.
БАЛЯСНИКОВ. Стойте! (Смотрит на куклу Елены, затем на Виктошу.) Удивительно.
(Искренне.) Я только сейчас понял это. (Помолчал.) Благодарю вас.
ВИКТОША. За что же?
БАЛЯСНИКОВ (тихо). Вероятно, без вас у меня ничего бы не вышло… Вы принесли мне счастье.
ХРИСТОФОР (возвращается). Он покинул нашу улицу в страшном смятении. (Поглядел на Виктошу и Балясникова.) А вы что тут молчите?
ВИКТОША (подошла к окну). Дождь, кажется, прошел… Я, пожалуй, поброжу немного… Нет, я одна… (Поспешно уходит.)
