Владимир Высоцкий - Собрание сочинений в одном томе

Общаюсь с тишиной я,
Боюсь глаза поднять,
Про самое смешное
Стараюсь вспоминать.

Врачи чуть-чуть поахали:
«Как? Залпом? Восемьсот?..»

От смеха ли, от страха ли —
Всего меня трясет.

Теперь я – капля в море,
Я – кадр в немом кино.
И двери на запоре —
А все-таки смешно.

Воспоминанья кружатся
Как комариный рой,
А мне смешно до ужаса:
Мой ужас – геморрой.

Виденья всё теснее —
Страшат величиной:
То с нею я – то с нею, —
Смешно, иначе – ной!

Не сплю – здоровье бычее,
Витаю там и тут,
Смеюсь до неприличия,
И жду – сейчас войдут...

Халат закончил опись
И взвился – бел, крылат.
«Да что же вы смеетесь?» —
Спросил меня халат.

Но ухмыляюсь грязно я
И – с маху на кровать.
Природа смеха – разная, —
Мою вам не понять.

Жизнь – алфавит: я где-то
Уже в «це-че-ше-ще», —
Уйду я в это лето
В малиновом плаще.

Но придержусь рукою я
В конце за букву «я» —
<Еще> побеспокою я! —
Сжимаю руку я.

Со мной смеются складки
В малиновом плаще.
С покойных взятки гладки, —
Смеялся я – вообще.

Смешно мне в голом виде лить
На голого ушат, —
А если вы обиделись —
То я не виноват.

Палата – не помеха,
Похмелье – ерунда, —
И было мне до смеха —
Везде, на всё, всегда!

Часы тихонько тикали —
Сюсюкали: сю-сю...
Вы – втихаря хихикали,
А я – давно вовсю!

Жан, Жак, Гийом, Густав —
Нормальные французы, —
Немного подлатав
Расползшиеся узы,

Бесцветные, как моль,
Разинув рты без кляпа,
Орут: «Виват, Жан-Поль,
Наш драгоценный папа!»

Настороже, как лось,
Наш папа, уши – чутки.
Откуда что взялось —
Флажки, плакаты, дудки?

Страшась гореть в аду,
Поют на верхней ноте.

«А ну-ка, ниспаду
Я к ним на вертолете!»

«Есть риск! – предупредил
Пилот там, на экране, —
Ведь шлепнулся один
Не вовремя в Иране».

«Смелее! В облака,
Брат мой, ведь я в сутане,
А смерть – она пока
Еще в Афганистане!» —

И он разгладил шелк
Там, где помялась лента,
И вскоре снизошел
До нас, до президента.

Есть папа, но была
Когда-то божья мама.
Впервые весела
Химера Нотр-Дама.

Людским химер не мерь —
Висит язык, как жало.
Внутри ж ее теперь
Чего-то дребезжало.

Ей был смешон и вид
Толпы – плащи да блузки...
Ан, папа говорит
Прекрасно по-французски.

Поедет в Лувр, «Куполь»
И, может быть, в Сорбонну,
Ведь папа наш, Жан-Поль,
Сегодня рад любому.

Но начеку был зав
Отделом протокола:
Химере не сказав
Ни слова никакого,

Он вышел. Я не дам
Гроша теперь за папу.
Химеры Нотр-Дам,
Опять сосите лапу!

Неужто здесь сошелся клином свет,
Верней, клинком ошибочных возмезди[й]...
И было мне неполных двадцать лет,
Когда меня зарезали в подъезде.

Он скалился открыто – не хитро,
Он делал вид, что не намерен драться,
[И в<д>руг] – ножом под нижнее ребро
И вон – не вынув, чтоб не зама[ра]ться.

Да будет выть-то! Ты не виновата —
Обманут я улыбкой и добром.
Метнулся в подворотню луч заката
И спрятался за мусорным ведром...

Еще спасибо, что стою не в луже,
И лезвие продвинулось чуть глубже,
И стукнула о кафель рукоять,
Но падаю – уже не устоять.

Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я
Гоню их прочь, стеная и браня.
Но вместо них я вижу виночерпия —
Он шепчет: «Выход есть. К исходу дня —
Вина! И прекратится толкотня,
Виденья схлынут, сердце и предсердие
Отпустит, и расплавится броня!»
Я – снова я, и вы теперь мне верьте, – я
Немногого прошу взамен бессмертия —
Широкий тракт, холст, друга да коня;
Прошу покорно, голову склоня,
Побойтесь Бога, если не меня, —
Не плачьте вслед, во имя Милосердия!

Чту Фауста ли, Дориана Грея ли,
Но чтобы душу дьяволу – ни-ни!
Зачем цыганки мне гадать затеяли?
День смерти уточнили мне они...
Ты эту дату, Боже, сохрани, —
Не отмечай в своем календаре или
В последний миг возьми и измени,
Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли
И чтобы агнцы жалобно не блеяли,
Чтоб люди не хихикали в тени, —
От них от всех, о Боже, охрани —
Скорее, ибо душу мне они
Сомненьями и страхами засеяли!

Как зайдешь в бистро-столовку,
По пивку ударишь —
Вспоминай всегда про Вовку:
Где, мол, друг-товарищ!

<А> в лицо – трехстопным матом,
Можешь – хоть до драки, —
Про себя же помни: братом
Вовчик был Шемяке.

Баба, как наседка, квохчет
(Не было печали!), —
Вспоминай! Быть может, Вовчик —
«Поминай как звали».

М. Chemiakin – всегда, везде Шемякин, —
А посему французский не учи!..
Как хороши, как свежи были маки,
Из коих смерть схимичили врачи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мишка! Милый! Брат мой Мишка!
Разрази нас гром! —
Поживем еще, братишка,
Po-gi-viom!

И снизу лед, и сверху – маюсь между, —
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно – всплыть и не терять надежду,
А там – за дело в ожиданье виз.

Лед надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Всё помня, даже старые стихи.

Мне меньше полувека – сорок с лишним, —
Я жив, тобой и господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед ним.

В куски
Разлетелася корона,
Нет державы, нету трона, —
Жизнь, Россия и законы —
Всё к чертям!
И мы —
Словно загнанные в норы,
Словно пойманные воры, —
Только – кровь одна с позором
Пополам.

И нам
Ни черта не разобраться,
С кем порвать и с кем остаться,
Кто за нас, кого бояться.
Где пути, куда податься —
Не понять!
Где дух? Где честь? Где стыд?!
Где свои, а где чужие,
Как до этого дожили,
Неужели на Россию
Нам плевать?!

Позор
Всем, кому покой дороже,
Всем, кого сомненье гложет —
Может он или не может
Убивать!
Сигнал! —
И по-волчьи, и по-бычьи,
И – как коршун на добычу, —
Только воронов покличем
Пировать.

Эй, вы!
Где былая ваша твердость?
Где былая наша гордость?
Отдыхать сегодня – подлость!
Пистолет сжимает твердая рука.
Конец! Всему конец!
Все разбилось, поломалось, —
Нам осталась только малость —
Только выстрелить в висок иль во врага.