ЛЕВ МОДЗАЛЕВСКИЙ
(1837–1898)
408. Вечерняя заря весною[418]
Слети к нам, тихий вечер,
На мирные поля;
Тебе мы поем песню,
Вечерняя заря.
Темнеет уж в долине,
И ночи близок час;
На маковке березы
Последний луч угас.
Как тихо всюду стало,
Как воздух охладел!
И в ближней роще звонко
Уж соловей пропел.
Слети ж к нам, тихий вечер,
На мирные поля!
Тебе поем мы песню,
Вечерняя заря.
<1864>
АРСЕНИЙ ГОЛЕНИЩЕВ-КУТУЗОВ
(1848–1913)
409. В четырех стенах[419]
Комнатка скромная, тесная, милая;
Тень непроглядная, тень безответная;
Дума глубокая, песня унылая;
В бьющемся сердце надежда заветная;
Тихий полет за мгновеньем мгновения;
Взор неподвижный на счастье далекое;
Много сомнения, много терпения…
Вот она, ночь моя, — ночь одинокая!
<1874>
410. «Меня ты в толпе не узнала…»[420]
Меня ты в толпе не узнала —
Твой взгляд не сказал ничего;
Но чудно и страшно мне стало,
Когда уловил я его.
То было одно лишь мгновенье —
Но, верь мне, я в нем перенес
Всей прошлой любви наслажденье,
Всю горечь забвенья и слез!
<1874>
Месяц задумчивый, звезды далекие
С темного неба водами любуются;
Молча смотрю я на воды глубокие —
Тайны волшебные сердцем в них чуются.
Плещут, таятся ласкательно-нежные:
Много в их ропоте силы чарующей,
Слышатся думы и страсти безбрежные,
Голос неведомый, душу волнующий.
Нежит, пугает, наводит сомнение:
Слушать велит ли он? — С места б не двинулся!
Гонит ли прочь? — Убежал бы в смятении!
В глубь ли зовет? — Без оглядки бы кинулся!
Между 1872 и 1874
Лес да поляны. Безлюдье кругом.
Вьюга и плачет, и стонет,
Чудится, будто во мраке ночном
Злая кого-то хоронит.
Глядь — так и есть! В темноте мужика
Смерть обнимает, ласкает,
С пьяненьким пляшет вдвоем трепака,
На ухо песнь напевает.
Любо с подругою белой плясать!
Любо лихой ее песне внимать!
Ох, мужичок,
Старичок
Убогой,
Пьян напился,
Поплелся
Дорогой,
А метель-то, ведьма, поднялась,
Взыграла!
С поля — в лес дремучий невзначай
Загнала!
Горем, тоской
Да нуждой
Томимый,
Ляг, отдохни
Да усни,
Родимый!
Я тебя, голубчик мой, снежком
Согрею;
Вкруг тебя великую игру
Затею.
Взбей-ка постель,
Ты, метель,
Лебедка!
Ну, начинай.
Запевай,
Погодка,
Сказку — да такую, чтоб всю ночь
Тянулась,
Чтоб пьянчуге крепко под нее
Уснулось!
Гой вы, леса,
Небеса
Да тучи!
Темь, ветерок
Да снежок
Летучий!
Станем-ка в кружки, да удалой
Толпою
В пляску развеселую дружней
За мною!
Глянь-ка, дружок,
Мужичок
Счастливый!
Лето пришло,
Расцвело!
Над нивой
Солнышко смеется, да жнецы
Гуляют,
Снопинки на сжатых полосках
Считают.
—
Лес да поляны. Безлюдье кругом.
Стихла недобрая сила.
Горького пьяницу в мраке ночном
С плачем метель схоронила.
Знать, утомился плясать трепака,
Песни петь с белой подругой —
Спит, не проснется… Могила мягка
И уж засыпана вьюгой!
<1875>
Плакал ребенок. Свеча, нагорая,
Тусклым мерцала огнем;
Целую ночь, колыбель охраняя,
Мать не забылася сном.
Рано-ранехонько в дверь осторожно
Смерть сердобольная — стук!
Вздрогнула мать, оглянулась тревожно…
«Полно пугаться, мой друг!
Бледное утро уж смотрит в окошко.
Плача, тоскуя, любя,
Ты утомилась… Вздремни-ка немножко —
Я посижу за тебя.
Угомонить ты дитя не сумела,
Слаще тебя я спою».
И, не дождавшись ответа, запела:
«Баюшки ба́ю-баю́».
Мать
Тише! ребенок мой мечется, плачет!
Грудь истомит он свою!
Смерть
Это со мной он играет и скачет.
Баюшки ба́ю-баю́.
Мать
Щеки бледнеют, слабеет дыханье…
Да замолчи же, молю!
Смерть
Доброе знаменье — стихнет страданье.
Баюшки ба́ю-баю́.
Мать
Прочь ты, проклятая! Лаской своею
Сгубишь ты радость мою!
Смерть
Нет, мирный сон я младенцу навею.
Баюшки ба́ю-баю́.
Мать
Сжалься! Пожди допевать хоть мгновенье
Страшную песню твою!
Смерть
Видишь — уснул он под тихое пенье
Баюшки ба́ю-баю́.
<1875>
414. Серенада («Нега волшебная, ночь голубая…»)
Нега волшебная, ночь голубая,
Трепетный сумрак весны;
Внемлет, поникнув головкой, больная
Шепот ночной тишины.
Сон не смыкает блестящие очи,
Жизнь к наслажденью зовет,
А в полумраке медлительной ночи
Смерть серенаду поет:
«Знаю: в темнице суровой и тесной
Молодость вянет твоя.
Рыцарь неведомый, силой чудесной
Освобожу я тебя.
Старость бездушная шепчет напрасно:
Бойся любви молодой!
Ложно измыслила недуг опасный,
Чтоб не ушла ты со мной.
Но посмотри на себя: красотою
Лик твой прозрачный блестит;
Щеки румяны; волнистой косою
Стан твой, как тучей, обвит.
Пристальных глаз голубое сиянье
Ярче небес и огня;
Зноем полуденным веет дыханье —
Ты обольстила меня!
В вешнюю ночь за тюремной оградой
Рыцаря голос твой звал…
Рыцарь пришел за бесценной наградой;
Нас упоенья настал!»
Смолкнул напев; прозвучало лобзанье…
В долгом лобзании том
Слышались вопли, мольбы и стенанье —
Тихо всё стало потом.
Но поутру, когда ранняя птица
Пела, любуясь зарей.
Робко в окно заглянувши, денница
Труп увидала немой.
<1877>
Словно голос листвы, словно лепет ручья,
В душу веет прохладою песня твоя;
Все внимал бы, как струйки дрожат и звучат,
Все впивал бы цветов и листов аромат.
Все молчал бы, поникнув, чтоб долго вокруг
Только песни блуждал торжествующий звук,
Чтоб на ласку его, на призыв и привет
Только сердце б томилось и билось в ответ…
1887
416. «Не смолкай, говори… В ласке речи твоей…»[424]