Клейман Шломо
Напевы русской алии
Шломо Клейман
Напевы русской алии
(Алия -- ударение на последнем слоге - на иврите означает репатриацию в Израиль, дословно -- восхождение. Под русской алией понимают выходцев из бывшего Советского Союза)
У других
Гром и скрежет спозаранку,
бодрый мусорный парад,
я сегодня - будто с пьянки,
пульс в затылке бьет в набат
Вой сирен визгливо-страстный,
фара встречная слепит,
я сейчас - взрывоопасный,
я сегодня - как с цепи
Все. Застряли. Глухо. Стали.
кулаками -- по рулю,
я же, люди, не из стали,
я ж кого нибудь убью
На меня, друзья, с упреком
не глядите, - я не псих,
может, чуточку с заскоком,
может, нервный за троих
Не поите меня пивом
и не гладьте по спине,
мне сегодня - все противно,
все сегодня - не по мне
Так всегда, - как из загранки,
словно в мир зеркал кривых,
все здесь - будто наизнанку,
все не так, как у других,
У других -- размах и дали,
ширь, раздолье и простор,
у других -- всего навалом,
диких рек, лесистых гор,
у других -- мираж равнинный,
не пройдешь, не обойдешь,
а у нас - клочок пустыни,
да и тот идет под нож
А у нас -- клочок пустыни,
хвостик с кляксой посреди,
но клочок тот и поныне
рвут за хвостик на клочки,
а у нас -- песок горючий,
камни, чахлость, пыль столбом,
у других -- снежок скрипучий,
зябнут ивы над прудом,
У других -- душой примерз ты
к легкой дымке над рекой,
к алой зорьке, а с березкой
прямо как с чужой женой,
у других гроза вдруг грянет
меж черемух и рябин...
а у нас -- парная баня,
либо же - сухой хамсин
А у нас -- хамсин безбрежный,
ярость жара, месть небес,
вырасти березку прежде,
после обниматься лезь,
землю привези вначале,
удобряй, полив настрой,
у других же -- нет печали,
вымахнет сама собой
У других - земля - отчизна,
с молоком, с горшка, в крови,
мать, быть может и капризная,
кормит соками земли,
у других - ты сын в законе,
на груди и под крылом,
а у нас -- ну как ребенок,
ты ж ей - будто бы отцом.
А у нас -- в тревогах странных
ограждать, остерегать
от окрестных хулиганов
и одну не оставлять,
а у нас - больная тема
как сберечь, не дать сожрать,
у других же - нет проблемы,
мол, на кой мы..., что с нас взять...
У других -- с мечтой, с душою,
щедрость, лихость, жизнь -- игра,
секс, как минимум, - с княжною,
падать - разве что с коня,
у других -- всем сердцем настежь,
все бери, - коли найдешь,
а у нас -- он будет счастлив,
если выторгует грош
А у нас -- бедняге худо,
плохо очень - потому,
что его соседу, другу
чуть получше, чем ему,
а у нас -- к другим подастся,
поглядеть, почем у них,
у других -- штаны продаст он,
с другом выпить - у других
А у других -- все чинно, стройно,
ах, май дарлинг, о, ма шер,
и общаются пристойно,
и достойно -- фак ю, сэр,
у других -- все честь по чести,
звон бокалов, блеск речей,
а у нас - галдеж совместный,
кто крикливей, тот умней
А у нас - галдеж совместный
и хуцпа исраэлит*...
все, мы едем наконец-то...
- Куда прешь, козел, бандит!
А у нас -- ведь грубияны...
- Ты что, спишь там, идиот?
У других, в нормальных странах,
все у них наоборот
У других..., э, да разве можно сравнивать...
* "хуцпа исраэлит" -- -- ударение на последнем слоге - на иврите -
"израильское нахальство" - расхожее выражение.
Мы и они
Давно позабыты
невероятные
первые звонкие дни,
и все ж непонятны нам
и незанятны,
эти, ну в общем, - они
Кого-то боятся,
чего-то стыдятся,
о чем-то там глотки дерут,
зачем-то бастуют,
за что-то воюют,
чего-то врагам отдают
Про что-то судачут,
по ком-то там плачут
в разболтанной их суете,
чего-то пророчут,
о чем-то лопочут
на долбанном их языке
Их хриплый ядрит
в гортани першит,
как изжога в обрыганном сне,
в этой блудной, сумбурной
и без-русско-культурной
Израиловке, их стране
Их пышные встречи,
и сладкие речи,
нас, скисших, не в силах пронять,
на позывы участья,
призывы к участью,
в злочастьи на все - наплевать...
Так, от льстивых наветов,
и душевных увечий
защитилось бессильем рабов,
спесью русских газет,
красотой русской речи
наше гетто русских жидов
Ставши грудой забавной
человеческой пыли,
долг теперь наш им -- только один
заплатив сыновями,
вымирай, обессилев,
поколение российских пустынь
Но живучи мы,
каплями дегтя разбросанные,
от Хайфы до Брайтона Бич,
надменные, косные,
всюду несносные,
их упованье и бич
Так стонет и кается,
прячась стыдливо
от Бога своих праотцов,
в себе копошащееся
нетерпеливо,
гетто
русских
жидов.
Споемте, друзья...
Чего б нам такое, хлопцы, запеть,
чтоб сердце расстроить,
чтоб душу задеть,
чтоб про мелькнувшую
жизни грозу,
и чтобы скупую мужскую слезу
обильно пустить
и запить для порядку,
а после сурово размазать украдкой
Неважно, что было,
иль было, иль нет,
что сбылось, что сплыло
в дорожный кювет,
ведь не было нас,
когда пули свистели
в ту темную ночь,
и не мы там сидели
у тесной печурки,
где бился огонь,
и в нежном задоре
не нам
одинокая пела гармонь,
чтоб вышли мы в море
уже, наконец,
а не брели, как в тумане, домой,
не мы там сморкались
в платок голубой,
что падал печально
с опущенных плеч,
мелькнув за кормою,
той ранней порою
не нам обещала Катюша сберечь
чего-то такое,
и сердцу еще не хотелось покоя,
и билось оно еще без перебоев,
хоть пить мы могли,
как заправские гои...
Тогда еще были мы
жизни наследниками,
лезли в тролейбусы
и не в последние,
и не случайно
сидим мы печальные,
не у костра -
у телевизора,
граждане новые,
безукоризненные...
Неважно,что было,
неважно,что будет,
неважно, что многого
больше не будет,
а важно:
что дождик стучится в окошко,
скребутся на сердце
нудные кошки,
обрыдло всю ночь им
слушать кручинный,
хрип петушинный,
и храп беспричинный,
стыдливый мужчинный,
скребутся на сердце
глупые кошки,
рвутся наружу,
на волю, гулять,
им, блудным, так надо
по крышам Гренады,
под вой серенады,
плакать, стонать
в паре с гитарою
сказочки старые
про лунные ночи,
про черные очи,
про шаль,
дивный стан,
и как нежная длань
отворяет
ой да потихоньку калитку,
конечно, и прочее,
что, как физзарядка,
волнует нам кровь,
с которой так гладко
рифмуют любовь
там, - в горной палатке,
и в тесной землянке,
на палубе, в танке,
с горя, по пьянке,
в Хулоне, в Совьене,
на креслах в салоне,
в позах небрежных
у телевизора
граждане свежие,
безукоризненные...
Что ж, без оглядки
пропита жизнь,
не надо, ребятки,
о жизни тужить нам,
неважно, что только
она лишь одна,
и выпита горько
чуть не до дна,
а важно ...
во рту вот противная сушь,
и то, что порю я
какую-то чушь...
неважно, что многого
нам уж нельзя,
но, взявшись за руки, друзья,
но, взявшись за руки...
но, взявшись ...
ну это же просто доводит до слез,
въевшийся в мозг
застарелый склероз...
но, взявшись ...
но, за руки взявшись,
не станем, друзья,
о прошлом несбывшемся
сладостно выть,
не надо, ребятки,
о прошлом тужить,
и плакать не надо,
что с прошлым впридачу,
у женщин за пазухой
вместе со сдачей мы,
ладно, не надо,
не надо, друзья,
всегда повторять
чего нам нельзя,
мол, это - нельзя,
а того - не положено,
хотя, если хочется,
может, и можно нам,
важно лишь только
сберечь от беды,
до или после,
иль вместо еды,
но право же, больно уж
все это там сложно,
не надо, не надо,
друзья, если можно,
а надо бы...
а надо бы, братцы,
чего-нибудь спеть,
чтоб сердце настроить,
чтоб душу согреть,
чтоб про мелькнувшую
жизни грозу,
и под навернувшуюся
от водки слезу...
Вначале
Как чудно все, как ново,
я млею, я дурею,
и как всего здесь много,
продуктов и проблем,
но много, слишком много
здесь солнца и евреев,
и ужас, как нестрого
насчет запретных тем
Как страшно нам, когда мы
в летах и в дебютантах,
когда все не по нашему
и слов двух не связать,