Евгений Витковский. ВЕК ПЕРЕВОДА (2006). Антология русского поэтического перевода XXI века
…ТО, ЧТО ВОВСЕ НЕ ТЕРЯЕТСЯ
Вот уже полтора десятилетия, как происходит одно и то же: сажусь писать очередное предисловие. Или послесловие — разница небольшая. И первая мысль, которая неизбежно лезет в голову, — цитата из Высоцкого: «Мне вчера дали свободу, / Что я с ней делать буду». Нет надо мной ни редактора (я в «Водолей Publishers» сам редактор), ни цензора (вот уж пускай покоится в первом разряде «Красной книги вымирающих видов» — там, где проставлены виды, вымершие окончательно). Отвечать приходится перед искусством, перед Поэзией — той самой, которая, по Жуковскому, «есть Бог в святых мечтах земли».
Умники, правда, убеждены, что глупость, которую сморозил Роберт Фрост, — «поэзия — это то самое, что теряется в переводе», — истина в последней инстанции. Истины здесь не больше, чем в старом анекдоте биологов про то, чем США отличаются от рокфора: на рокфоре за триста лет уж какая-нибудь культура да вырастет. Короче говоря, вранье — и первое, и второе. И культура в США прекрасно существует, в том числе первоклассная поэзия, и в переводе поэзия не теряется. Если, конечно, относиться и к тому и к другому без хамства. Случаи же хамства пусть останутся за переплетом книги, которую сейчас открыл читатель.
XXI век для России явно начинается с расцвета поэтического перевода. С открытия новых, ранее неизвестных поэтических имен, встающих из мрака минувших веков. С нового открытия тех поэтов, которых в прежние времена по разным причинам приходилось безобразно перелицовывать — лишь бы их удалось пробить в печать. С поднятия занавеса над теми литературами, о самом существовании которых в прежние времена мы знать не могли. Можно бы перечислить с полсотни таких примеров, да бумаги жаль: в этой антологии читатель многое найдет и сам.
Откуда расцвет, мне уже много раз приходилось говорить. Оттуда, что перевод перестал быть высокооплачиваемой халтурой. Это столь же добровольное занятие, как и оригинальная поэзия. А то, что в русском поэтическом переводе поэзия не теряется, доказано одним тем, что среди любимых поэтов наш читатель, не задумываясь, называет Катулла, Хайяма, Петрарку, Вийона, Бернса, Эдгара По, Киплинга, Рембо, Рильке, Лорку, Пессоа, — очень мало задумываясь о том, что ни один из этих поэтов по-русски не писал (Рильке пытался, но без успеха).
А ведь первый русский перевод из Вийона опубликован лишь в 1900 году. Как писал М.Л. Гаспаров по другому поводу, получилась «работа на вырост». Не появись интерес к поэту у переводчиков — не появился бы интерес и у читателей, просто повода не было бы. Впервые передавший русскими стихами Вийона Н. Нович (Н.Н. Бахтин), пришедшие вскоре С. Пинус, В. Брюсов, Н. Гумилев, В. Жаботинский, И. Эренбург провели ту предварительную работу, итогом которой стал наш «русский Вийон», несколько переводов всего его наследия. Читатель волен выбирать — какой из вариантов ему больше по душе. Такие же истории можно рассказать о Гёльдерлине, Китсе, Киплинге и десятках других поэтов, нынче буквально ставших частью русской культуры.
Кто знает — с кем из авторов, переведенных для антологии «Век перевода», произойдет такая же метаморфоза в миг наступления XXII столетия новой эры? На наших глазах в России вырвались из намеренно культивируемой безвестности имена Готфрида Бенна, Чеслава Милоша, Константиноса Кавафиса — и десятки других. Судя по количеству обращений к творчеству конкретного поэта, нечто подобное должно произойти в недальнем времени, скажем, с Робертом Сервисом, Гертрудой Кольмар, — да мало ли с кем. На переводчиках — ответственность: тех, кто будет ими избран, будут читать. А самим переводчикам, помимо традиционной (пусть и относительной) безвестности, достанется чувство удовлетворения, ибо без них эти «иностранцы» так и пребывали бы у нас в «небытии».
На этот раз в антологии пятьдесят поэтов переводчиков (не считая публикации в разделе «Литературное наследство» неизданных переводов С.В. Петрова) из более чем десятка стран, переводы выполнены с двадцати семи языков; в конце помещен указатель переведенных поэтов (он включает и тех, кто был напечатан в нашей антологии годом раньше). Если вы зайдете к нам на сайт — www.vekperevoda.com, — вы убедитесь, что он вырос на пятьдесят авторских страниц и число переводчиков на нем почти достигло семисот. Сайт живет полноценной жизнью, чему свидетельство — эта антология: старшим ее участникам немного за шестьдесят, младшему — едва исполнилось семнадцать. И молодежи становится всё больше: впервые поэты-переводчики стали приходить почти зрелыми мастерами, едва покинув школьную скамью.
Наверное, наша жизнь в Интернете человеку «в реале» кажется призрачной. Пусть он возьмет эту книгу в руки. Пусть возьмет выпуск «Века перевода» за 2005 год. Пусть обождет: мы намерены выпускать новые книги.
А тот, кто заинтересуется нашим искусством, пусть приходит на наш Форум. Там почти круглосуточно идет творческая работа.
Это — наша радость.
Разделите ее с нами.
Евгений Витковский
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВСКИЙ{1}
ДЖОН ЛИДГЕЙТ{2} (1370? — 1451?)
Пришел я в Лондон как-то раз —
Там суд, я слышал, прав и скор, —
И в Вестминстер двинулся тот же час,
Дабы судейский крючкотвор
Между мной и соседом уладил спор.
Я рек: «Ради Бога, дайте совет!»
Но в мошне моей не нашлось монет.
Округ толклась лихая шваль,
И кто-то мой похитил шлык.
Хоть колпака и было жаль,
Но я решил придержать язык,
И в Королевский Суд проник,
И рек: «На соседа управы нет!»
Но в мошне моей не нашлось монет.
Секретари что было сил
Строчили, что судил закон;
И встал один и возгласил:
«Ричард! Роберт! И кентский Джон!»
И быстро столь гуторил он,
Что слух не поспевал вослед…
А я гадаю: где взять монет?
И в суд подался я мировой,
Где мировой восседал судья;
Вхожу, с непокрытой стою головой,
Реку: «Сосед не дает житья:
Дойдем до кулачного скоро битья!»
Судья же ответил, что жалоба — бред,
Не услышав звона моих монет.
Оттуда я в Канцлерский Суд спешу,
Где важные восседают писцы:
Всё меж собою шу-шу да шу-шу —
Дескать, пускай подождут истцы…
Выслушали меня, подлецы,
И молвили, что виноват мой сосед,
Но суда не будет, коль нет монет.
А в Вестминстер-Холле сыскался муж,
До пят облаченный в шелк;
Я ползал пред ним, что угодливый уж,
И выл, как тоскующий волк.
«Никак не возьму, — он ответил, — в толк:
Ужель тебе чинили вред?»
Видать, ожидал от меня монет.
Никто беде не желал помочь.
И я в кулаках восчувствовал зуд,
И плюнул, и устремился прочь —
Туда, где фламандский торговый люд
Орал: «Отведайте вкусных блюд!
Очки примерьте, купите берет!
Не много потребуем с вас монет!»
До Вестминстерских я доплелся врат,
А уж самый был солнопек;
И торговцы, как стая грачей, кричат:
«Ай да пиво! Глотни, браток, хоть чуток!
Ай да ребрышки! Брызжет сок!»
Сулили полный подать обед —
Но где же мне было достать монет?
Бреду по Лондону. Град знаменит
На весь обширный английский край…
А рынок знай себе галдит:
«Свежая рыба! Плати, забирай!
Спелая вишня!..» Что галочий грай,
Крики сии мне летели вслед.
Но в мошне моей не нашлось монет.
Предлагали хлеб, и вино, и эль,
Совали пряности — перец, шафран;
Всучали мне лыко, деготь, кудель,
А также бархат, шелка, сафьян;
Да где там! Слоняюсь ни сыт, ни пьян,
Лондонским солнышком обогрет.
Мечтаю найти кошелек монет.
Вдоль мостовых, куда ни глянь —
Торговые сплошь ряды.
Заморскую мне хвалили ткань,
И местных садов плоды,
И всякие овощи, прямо с гряды,
И шляпу, и плащ, и шотландский плед…
Отвечаю: «Милые, нет монет!»
Ни пирога не купил, ни метлы.
Бреду по Ист-Чипу. Обида берет:
Костры пылают, клокочут котлы,
Под звуки волынок пляшет народ!
Голодный и грустный шагаю вперед,
А сзади задорный несется куплет.
Но что же поделаешь? Нет монет.
До Корнхилла дохожу налегке.
Ворованным там торгуют добром.
И вижу: шлык мой лежит на лотке!
Канальи! Разрази вас гром!
Выкупать свое же — стыд и сором,
Баловство и блажь, суета сует.
Да и чем уплатишь, коль нет монет?
Кабатчик взял меня за рукав:
«Сударь, — сказал он, — хотите вина?»
И вот, карманы свои обыскав,
Я выудил грош, уплатил сполна
И разом кружку выпил до дна.
У вина премерзостный был букет.
А где на лучшее взять монет?
Я к Биллингсгейту правлю путь,
Реку желаю пересечь
И завожу, смутясь чуть-чуть,
О даровой переправе речь.
Паромщик ответил пожатьем плеч
И руками развел: «На сие — запрет.
Перевоза нет, если нет монет».
И в Кент я двинулся, домой —
Авось, надеялся, добреду…
Иду, измученный кутерьмой,
Проклятья корыстному шлю суду.
О Боже! В Лондоне — что в аду!
Таких лихоимцев не видел свет!
Правосудья не ждите, не давши монет.
АЛЕКСАНДР МОНТГОМЕРИ{3} (1545–1611)
