Дмитрий Быков
Новые и новейшие письма счастья
Сочинять политические фельетоны в стихах я начал, когда мне надоело делать это в прозе. Вероятно, это было как-то связано с отсутствием ротации в русской политике, или с дефицитом живых и ярких персонажей в ней, или с повторяемостью ее событий: как справедливо писал Слуцкий, поэзия делает интересным даже то, что в прозе уже категорически не звучит.
Сначала «Письма счастья» появлялись в «Огоньке», потом перекочевали в «Новую газету». Обоим главным редакторам – Виктору Лошаку и Дмитрию Муратову – я благодарен за долготерпение.
Постепенно фельетоны стали еженедельными и начали собираться в книжки. Читателю, наверное, приятно вспомнить, как все это было. Может быть, зарифмованная реальность приятней, эстетичней обыкновенной. Как бы то ни было, «Письма счастья» в 2005 и 2007 годах вышли в «Новом геликоне» (СПб.), а в 2009, под одной обложкой с серьезными стихами, – в «Вагриусе».
В этой книге впервые собрано то, что я писал в последние два года, и кое-что из предыдущего, неустаревшего. Автор надеется, что читать их будет хоть вполовину так же весело, как писать.
...
Июнь 1999. Двухсотлетие Пушкина.
Виват! Пред славным юбилеем
Страна трудилась день-деньской.
Залит отборнейшим елеем
Кумир зеленый на Тверской,
Кумиру чистят бакенбарды,
Палят из пушек, жгут петарды,
Над кучерявой головой
Виется дым пороховой,
И все родное Хаммурапи —
Дядья без правил, голь, ворье,
Семья и присные ее, —
Повисли на одном арапе:
Вцепились с воплем «Погоняй!»
И мыслят ехать прямо в рай.
И с кепкой мэр, и Лебедь Саша,
И первых вице череда
Кричат: он наше все! он наше!
Все, да не ваше, господа.
И мэр, и нищий в переходе
Равно чужды его природе;
И от братка, и от бомжа
Он отвернулся бы, дрожа.
И русопят, и гордый горец,
И воин, что пред ним дрожит,
И профессиональный жид,
И самоучка-жидоборец —
Все чернь. А впрочем, белизна
У нас не менее грязна.
Но наш поэт, любивший славу,
Не отказался б от венка.
Ему, я думаю, по нраву,
Что треплют лавры старика,
Что не на нужды жизни низкой
Сбирают денежку подпиской,
А на издание плодов
Его михайловских трудов,
Что новое запомнит слово
Юнец, который в двадцать лет
Знал только слово «Интернет»;
И наконец, что не Лужкова,
Не Коха, не Бородина
Так пышно чествует страна.
Прости, поэт. Но если после
Всех этих воплей и пальбы
Души, коснеющей в коросте,
Коснется жар твоей судьбы,
И тот, кто был тупой скотиной,
Запомнит только звук единый,
И слово сможет уколоть
Его жиреющую плоть,
И тайным веяньем иного,
Таинственного бытия
Строка единая твоя
Иль хоть единственное слово
Смутит царей, проймет псарей, —
Не зря и этот юбилей.
Сентябрь 1999
Пока вокруг опасности таятся
И вся страна дежурит до шести,
Министра чрезвычайных ситуаций
Хочу воспеть и к власти привести.
Но так как я придумать рифму к «Шóйгу»
При всем своем таланте не могу,
То вместо установленного «Шóйгу»
Я буду называть его «Шойгý».
Отечество мое, как идиота,
Приходится спасать сто раз на дню.
Здесь есть одним спасателям работа —
Все прочие давно пошли ко дну.
Упал ли дом, нашли в крупе взрывчатку,
Жарою выжгло тундру и тайгу,
Без топлива оставили Камчатку —
Везде спешат спасатели Шойгу!
Старик забыл, где выход из сортира,
Ребенок ли объелся творогу,
Открылся свищ, закрылась ли квартира —
К тебе спешат спасатели Шойгу!
В моей стране, где даже к честной власти
Относятся как к злейшему врагу,
Исправить ситуацию отчасти
Способны лишь спасатели Шойгу!
Поэтому пора, не отлагая
До будущего лета этих дел,
Избрать его, Отчизна дорогая,
Чтоб он один тобою овладел.
Его ребят я не устану славить,
Его бойцам – приветствия писать…
Америкой, быть может, можно править,
Но Родину давно пора спасать.
Октябрь 1999. Информационная война Гусинского с Березовским, Семьи с ОВР, «Итогов» с «Программой Сергея Доренко».
На авансцену выходят Сергей Доренко с противотанковым ружьем. Следом за ним из-за кулисы Евгений Киселев выкатывает тяжелую шарманку. ДОРЕНКО (аккомпанируя на противотанковом ружье):
Лужков – супруг своей жены,
Он муж Батуриной Елены,
И все Батурины страны —
Его семьи огромной члены!
Никто доселе не раздул
Разоблачения такого!
Мне кнопку бросили на стул,
И это происки Лужкова!
КИСЕЛЕВ (заводя шарманку):
А Ельцин старый и больной,
Он стал посмешищем для мира,
Четвертый год рулят страной
Его семья и два банкира!
Один – Роман, другой – Мамут,
Татьяна их гоняет шваброй…
Меня, наверное, убьют
За то, что я ужасно храбрый!
ДОРЕНКО (стреляя в воздух):
Лужков привык грозить Кремлю,
Прикрывшись честною личиной!
Его я в Африку сошлю,
Переодев его мужчиной!
Лужков и Пакколи – друзья.
Мэр не сказал о том ни слова.
В Испании объелся я,
И это происки Лужкова!
КИСЕЛЕВ (крутя шарманку):
А Ельцин старый и больной,
Системный кризис абсолютен,
Правитель нужен нам иной,
И до весны сгодится Путин,
А там «Отечества» отцы
Народ возглавят очумелый…
Боюсь, что мне придут концы
За то, что я ужасно смелый!
ДОРЕНКО (разражаясь градом выстрелов):
Лужков – чудило из чудил.
Кот испугался попугая!
Сначала дело возбудил,
За клевету меня ругая,
Но после двух недель возни
Его закрыли бестолково.
Я на свободе, черт возьми,
И это происки Лужкова!
КИСЕЛЕВ (вертя ручку):
А Ельцин старый и больной!
Он говорит с ужасным хрипом!
Помимо всяких параной,
Он третий год болеет гриппом!
Отшибло ум у старика,
Он разгребает хлам бумажный…
Меня убьют наверняка
За то, что я такой отважный!
ДОРЕНКО (стреляя):
Лужков – пахан и крестный дон!
КИСЕЛЕВ (играя):
Дьяченко – в роли кардинальши!
ДОРЕНКО:
Услать Лужкова за кордон!
КИСЕЛЕВ:
Отправить Ельцина подальше!
ДОРЕНКО:
Московской мафии – капут!
КИСЕЛЕВ:
Семья к отплытию готова!
Меня убьют! Меня убьют!
ДОРЕНКО:
И это происки Лужкова!
Февраль 2000. Международная инспекция в Чечне.
Сцена изображает Чечню. Чечня выглядит соответственно.
ХИЛЬ-РОБЛЕС, комиссар Совета Европы:
Чечня желала отделенья,
Вы утвердили власть Москвы…
Но эти мирные селенья
Изрыты взрывами, увы!
Тут след от танка, там – от «Града»
Чернеет выжженный провал…
Ужели так оно и надо?
Суворов так не воевал!
ВЛАДИМИР КАЛАМАНОВ:
Вы зря, любезный, завздыхали.
Вы зря, милейший, трете глаз.
Мы не взрывали. Мы пахали!
Чеченцы сами просят нас!
Позавчера совет старейшин
Нам предложил cooperation.
И техника прошлась парадом,
Взрывая почву и рыхля:
Мы артиллерией и «Градом»
Вспахали мирные поля!
ХИЛЬ-РОБЛЕС (смущенный):
Пусть так. Но видел я не дале,
Как день назад, вблизи Шали:
Чеченца к танку привязали
И вслед за танком волокли!
СЕРГЕЙ ЯСТРЖЕМБСКИЙ:
Мой друг! Довольно провокаций.
Какая свалка в голове!
Вы начитались публикаций
И насмотрелись НТВ.
В борьбе с чеченским бездорожьем
Мы не жалеем наших сил.
Ну, привязали. Ну, положим.
Так он же сам и попросил!
Ему бы до родного братца
В село желательно добраться:
Машина вязнет – глинозем…
Нас попросили – мы везем!
ХИЛЬ-РОБЛЕС (потрясенный):
О да, о да… Ведь тут разруха…
Но мне почудилось слегка —
Один солдат отрезал ухо
У пленного боевика…
ИГОРЬ ИВАНОВ:
О друг мой, сколько вам наврали!
Как журналисты нам вредят!
Не порицанья, а медали
Достоин добрый сей солдат:
Чеченец, жертва золотухи,
Имел нарыв на этом ухе!
Отрезав ухо, наш Ахилл
Гангрену тем предотвратил!
ХИЛЬ-РОБЛЕС:
Да, вы ни в чем не виноваты,
Но мне бы фильтры посмотреть:
Мне говорят, что там солдаты
Чеченцев заставляли петь!
СЕРГЕЙ ЯСТРЖЕМБСКИЙ:
Во врут-то, гады! Вот пурга-то!
Да тут чеченский весь народ
При виде русского солдата
Луженым голосом поет:
«Ура, ура! Ликуют детки!
Пришел на родину покой!»
ХИЛЬ-РОБЛЕС (робко): А это… кто висит на ветке?
ВЛАДИМИР КАЛАМАНОВ (дружески): А… это слива. Сорт такой.
Наказанное корыстолюбие, или Блудный отец Нравоучительная драма XVIII века
Декабрь 2000
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Блудный Отец – мужчина с характерной внешностью, лет пятидесяти. Быстрая речь, бегающие глазки.
