КОЛПАК С БУБЕНЦАМИ, или же ЗАВИСТЬ
Неоконченная поэма-сказка
В краях Индийских -- близ Гидаспа, мнится,--
Стояла -- иль парила, что скорей --
Малюток-эльфов славная столица.
Царь Эльфинан, мельчайший меж царей,
Влюблялся в человечьих дочерей,
Любил их руки нежные, и губы,
Что, чудится, взывают: обогрей! --
А вот из фей не выбрал ни одну бы.
Царь утверждал: ему бесплотные не любы.
Любить людей -- для эльфа срам и грех;
И всяк служитель тамошнего храма
Грозил навзрыд: беда постигнет всех
За преступленья царственного хама,
Что на закон плюет весьма упрямо.
Какая драма! Государь ведом
Лишь вожделеньем; подвернется дама --
И тот же час -- Гоморра и Содом,
Пока жрецы сулят и молнию, и гром!
Парламент, возмущенный государем,
Воззвал: отверзни августейший слух,
Уймись! Иначе в грязь лицом ударим!
Ужели мало нежных фей вокруг?
Ухлестывай за духами, о дух!..
И царь ответил -- мыслю, с перепугу
(Он фей терпеть не мог ни на понюх):
"Согласен, мой порок сродни недугу!
Средь бестелесных дев сыщите мне супругу".
Гонцы к Пигмаю, в горский Гималлой
Порхнули резво, умолили хана:
О величайший! Свергни спесь долой!
Царю потребна дочь твоя, Кроханна!
Гонцы скончали речи невозбранно
И улетели с лучшей из невест.
Малютки-эльфы -- мощная охрана,
И токмо няня, челяди замест,
Летела с девой: Бог не выдаст, шмель не съест.
Людскую душу в область эмпирея
Сонм ангельский заботливо несет --
И эльфы так же возносили, рея,
Царевну под сапфирный небосвод,
И веял ей навстречу ветр высот...
В полете эльфы спали, в нем же бдели,
А если скучноват бывал полет --
Невесте встать с пернатой колыбели
Да promener a l'aile заказано ужели?
"Голубка, лучше смолкни, ей-же-ей! --
Рекла невесте няня Кораллина. --
Близ нас укрылся в облаке Хиндей,
Лукавая и злая образина!
Ох, кажется, ясна ему картина!
Сотри-ка слезы, прекрати-ка стон --
Старик Хиндей хитрее лисовина!
Он царский верноподданный шпион!
Родная, твой обман уж заподозрил он! --
Хиндей услышит храп усталой мыши,
Коль скоро в половицах есть нора!
Хиндей считает черепицы крыши --
И знает, сколь под крышей серебра
И золота -- и думает: пора
Изъять их! О, Хиндей..." Но дева няне
Велела: "Стихни! Ты глупа, стара!
Да мне ли опасаться этой дряни?
Я в ненавистный брак влекома на аркане!
О, мой любимый смертный, где ты?" -- "Цыц!" --
Шепнула няня, да царевна-кроха
Такой метнула огнь из-под ресниц,
Что нянюшка решила: дело плохо!
И стихла, удержать не в силах вздоха,
Поскольку от воспитанницы злой
Ждала в отместку вящего подвоха:
Кроханна ущипнет -- хоть волком вой!
А может уколоть аршинною иглой...
Приструнив няню, дивная Кроханна
Со скукой и тоской наедине
Стенала и скулила непрестанно,
Кляня судьбу злосчастную, зане
"Прощай навек" родной рекла стране.
Корысти государственной в угоду
Горянке славной дни влачить на дне
Долин? Достаться подлому народу?
В низину снизойти? К столь низменному сброду?
Рыдала фея в носовой платок --
Тож лепесток фламандской розы. Кроме
Изложенного, был еще чуток
Иной резон скорбеть об отчем доме --
Хиндей сие поведал в пухлом томе
"Записок" знаменитых (Жукк и Сын,
Что любят мертвых уличать в сороме,
Издали труд подобный не один --
Извольте заглянуть в их книжный магазин).
Честит Хиндей, не сдерживая злости,
За мерзкое распутство всех подряд,
И всем подряд перемывает кости,
Усердно регистрируя разврат,
В котором грешен всяк и виноват;
Глаголет он, историю копая
(И тут Хиндею Геродот не брат),
Как фею-шленду, эльфа-шалопая
Толкала к людям страсть -- постыдная, слепая.
Откроем указатель. Буква К...
О что за имена! Какие лица!
И мы Кроханну там наверняка
Отыщем без труда. Ага... Страница...
Листаем... Напечатано: срамница!
Такое автор о царевне плел,
Что впору плюнуть или прослезиться!
"Влеченье к людям -- худшее меж зол!" --
Сказал Хиндей -- и в том уперся, как осел.
Кроханну прошлым он корит романом:
Мужчина был ей дорог, люб и мил
Задолго, мол, до брака с Эльфинаном!
Но и во браке, мол, не поостыл
Сжигавший дрянь сию преступный пыл:
Сбегала, дескать, с мужниного ложа
В Бреданию -- любезный гамадрил
Там обитал, злопакостная рожа!
Царица, мол, жила, грехи вседневно множа.
Но полноте! Оставим болтовню --
Пускай болтают сойка да сорока.
Царевну я пока что не виню --
Зачем ее порочить раньше срока?
Подобный брак -- несносная морока!
Сам Эльфинан -- поведать вам дерзну --
В супружестве таком не чаял прока:
Он, женской плоти нежной белизну
Любивший -- получал бесплотную жену!
Едва послы его -- точнее, сваты --
Вспорхнули над макушками дерев,
Забился Эльфинан к себе в палаты,
Как зябнущий баран в уютный хлев,
И в жалобах излил никчемный гнев.
И тщетно звал, простертый на диване,
Милейшую меж прочих смертных дев...
И мщенье обмозговывал заране:
"Парламент! Ох и шваль -- и смерды, и дворяне!
Я кой-кого изрядно проучу,
И кое-кто дождется укорота;
Я кой-кого отправлю к палачу,
И кой-кому палач отрубит что-то!
Не депутаты -- золотая рота!
Ишь, супостаты любящих сердец!
Одергивать меня, как обормота?
Я царь, иль нет? Не я ль ношу венец?
Я славный Эльфинан, иль тряпка, наконец?
И лорду-канцлеру, лисице хитрой,
Приуготовлю преотменный шиш:
Его сынок хотел венчаться митрой --
Теперь уже не выгорит, шалишь!
А младший Хреннинг пусть мечтает лишь
О долгожданном генеральском чине!
Церковная богаче будет мышь,
Чем царедворцы многие отныне --
Щедрот моих, клянусь, не станет и в помине!
Ха! Герцог А.! Твой отпрыск волен ждать,
Но не дождется Ордена Подвязки --
Визжали ты, сестра твоя, и мать
О том, как царь дарует смертным ласки!
Что, полагали, я страшусь огласки?
Ха! Графу Б. придется жить в кредит...
А вот Палату Общин без опаски
Не тронешь -- ибо сволочь там сидит;
Силен мужицкий сброд, и превесьма сердит.
Чудовищная, подлая затея!
Какую стерву с Гималлойских гор
Доставят мне, о свадебке радея?
Проклятый брак, поганый приговор!
На плаху легче, лучше на костер!
Прелестнейшая Берта! Разве тать я?
Порхну к тебе на головной убор,
А после поброжу по складкам платья --
Да перст мизинный твой порой возьму в объятья!"
С минуту бедный царь лежал простерт --
Пока не вытер слезы покрывалом
И не восстал с дивана, зол, как черт:
К любви найдя препону даже в малом,
Влюбленный обращается вандалом!
И зычно грянул грозный царский глас;
И, точно понукаемый стрекалом,
Поспешно царь продиктовал указ:
Всех пойманных ворюг -- на плаху, и тотчас.
