Фаридаддин Аттар - Стихи

Некий город ждал владыку как-то раз,
Все богатства выставлял он напоказ.

Выбрал каждый подороже украшенья,
Выставлял их повиднее в знак почтенья.

Но у брошенных в темницу бедняков
Отыскались только цепи их оков.

Только головы казненных отыскались
Да сердца, что там от горя разрывались.

Взяли руки, что у них же отсекли,
И украсили темницу как могли.

Город встретил шаха сказочным нарядом.
Шах на все вокруг смотрел спокойным взглядом.

Лишь темница всем внушала жуть и страх.
И пред ней остановился грозный шах.

Вызвал узников к себе он в восхищеньи,
Дал им золота и обещал прощенье.

«Почему, — спросил советник, — ты свой путь
Здесь прервал, о государь? В чем тайны суть?

Город пышно убран шелком и парчою,
В нем сокровища повсюду пред тобою,

Падал под ноги тебе жемчужный град,
Веял мускуса и амбры аромат.

Но глядел на украшения ты мало,
И ничто из них тебя не привлекало.

Почему же взор высокий твой привлек
Вид кровавый этих рук, голов и ног?

Для чего ласкать в темнице заключенных
На обрубки рук глядеть окровавленных?

Можно ль тут найти отраду для души?
Ты для нас загадку эту разреши».

Молвил шах: «Все остальные украшенья
Только детям доставляют развлеченья.

Каждый житель в ожидании похвал
Сам себя, свое богатство выставлял.

Город спрячет свой убор, хоть он и ярок.
Только узники мне сделали подарок:

Отделились эти головы от тел
Потому, что я проехать здесь хотел.

Моему здесь повинуются приказу
Вот зачем я бег коня замедлил сразу.

Те блаженствуют, проводят в счастьи дни,
И полны высокомерия они.

Здесь, в темнице, счастья, радости не знают,
Здесь под гнетом гнева шахского страдают.

Обезглавливают их, лишают рук,
От тоски им нет спасенья и от мук.

Ждут без цели, и конца не видно страху,
Из темницы могут выйти лишь на плаху.

Для меня темница эта, словно сад
Здесь меня за муки верностью дарят…»

В путь собравшись, жди приказа к выступленьто,
И не должен шах гнушаться тюрем тенью.

Раз Нуширвана вынес конь на луг.
Там старец был, согбенный, слойно лук.

Сажал деревья он вблизи арыка.
«Ты бел, как молоко, — сказал владыка.

Твой смертный час теперь уж недалек.
Сажать деревья — что тебе за прок?»

Старик сказал: «Не о себе забота.
Ведь посадил для нас деревья кто-то,

Сегодня с них снимаем мы плоды.
Другим я отдаю свои труды.

Ведь путь добра для душ достойных сладок,
Есть в каждом деле собственный порядок».

Пришелся шаху по душе ответ,
Дал старцу горсть он золотых монет.

Вскричал старик: «Я, деревца сажая,
От них не ждал так скоро урожая!

Восьмой десяток мне, великий шах.
Но погляди — деревья-то в плодах!

Хоть ни одно в земле не укрепилось,
А золота немало уродилось!»

Понравился царю мудрец седой,
Ему ту землю отдал он с водой.

Твори сегодня ты дела благие
У лежебок поля стоят нагие.

Был сын у шаха тополя стройней.
Был лик его луной в силке кудрей.

Все люди красоте его дивились,
И взгляды всех сердец к нему стремились.

Он чудом был всех девяти небес,
Чудеснейшим из всех земных чудес.

Две брови, словно занавес айвана,
Скрывали вход в покой души султана.

Кто видел стрелы тонкие ресниц,
Пронзенный, падал перед ними ниц.

Два ряда ярких перлов прятал рот,
В уста рубины закрывали вход.

Как подпись шаха, волоски на коже
Влюбленных казни обрекали тоже.

А подбородок низвергал миры,
Мячом он для любовной был игры.

И сердце некой женщины любовью
Зажглось к красавцу, обливаясь кровью.

Спокойствия и счастья лишена,
Его увидеть жаждала она.

В жестоком пламени тоски сгорала,
И ложем ей зола отныне стала.

Звала того, кто сердце ей зажег,
Стенала, слез лила кровавый ток.

Когда он ехал в мяч играть порою,
Она кидалась вслед ему стрелою.

Летела пред конем быстрей мяча,
Как клюшки, косы по земле влача,

Глядела на него влюбленным взглядом,
Катились в пыль дороги слезы градом.

Хоть часто слуги плеть пускали в ход,
Ее от боли не кривился рот.

Все люди той несчастной удивлялись,
Над ней повсюду громко издевались,

Показывали пальцем ей вослед.
Но для любви подобной страха нет.

О ней давно твердила вся столица,
Царевич этим начал тяготиться.

Отцу сказал он: «До каких же пор
Мне от бесстыдницы сносить позор?»

Великий шах решил не медлить боле
И повелел: «Ее сведите в поле,

За косы привяжите к скакуну,
И пусть искупит тяжкую вину.

Когда земля порвет ей в клочья тело,
То люди позабудут это дело».

На поле для игры поехал шах,
Там собралась толпа людей в слезах.

От слез кровавых из-за той несчастной
Земля, как сад гранатный, стала красной.

Вот подвели к коню бедняжку ту,
Чтоб за волосы привязать к хвосту.

Тогда она к ногам склонилась шаха,
О милости моля его без страха:

«Коль решено мои окончить дни,
Последней просьбы ты не отклони!»

Сказал ей шах: «Коль просишь о прощеньи,
Знай — непреклонен я в своем решеньи.

Коль способ казни просишь изменить,
Знай — только так хочу тебя казнить.

Отсрочки ль просишь ты, полна боязни?
Знай — ни на миг не отложу я казни.

Иль чтоб царевич снизошел к тебе?
Знай — откажу я и в такой мольбе».

Она в ответ: «Мне не нужна пощада,
Великий царь, отсрочки мне не надо.

Просить не стану, государь благой,
Чтоб казни предал ты меня другой.

Коль, справедливый, дашь мне разрешенье,
То не о том услышишь ты моленье.

Сверши, о чем молю в свой смертный час!»
И шах сказал: «Ты слышала приказ.

О сказанном просить я запрещаю,
Все прочее исполнить обещаю».

«Коль в униженьи, — молвила она,
Конем я быть затоптана должна,

Я об одном молить тебя хотела
Пусть конь его мое растопчет тело!

Возлюбленный пускай казнит меня,
Пусть вскачь погонит своего коня;

Коль он меня растопчет в униженьи,
Я буду жить в моем к нему стремленьи,

И в смерти буду счастлива стократ,
Огнем любви я вспыхну меж Плеяд.

Я — женщина и сердцем не смела.
Мне кажется, уже я умерла.

Но все ж была я подданной твоею:
О жалости тебя молить я смею!»

Смягчился шах от горести такой,
Да что там! Слезы проливал рекой.

От этих слез пыль превратилась в глину.
Он женщину простил и отдал сыну.

Коль ты мне друг, рассказ мой, может быть,
Тебя научит, как должны любить.