.
Говорила на свиданье
Ухажеру своему:
— Брось напрасные старанья,
Поцелуи ни к чему.
Буду жаловаться маме,
Только вздумай целовать,
Буду громкими словами
Всех людей на помощь звать!
Паренек молчал при этом,
Мне ни в чем не возражал,
Только вдруг перед рассветом
Взял меня поцеловал.
Проучить бы парня сразу
За такой экперимент,
Только мой девичий разум
Растерялся в тот момент.
Что со мной тогда случилось,
Я не сразу поняла,
Сердце девичье забилось,
Как два пленные орла.
Я сама поцеловала
В губы, в смелый взлет бровей,
А пришла и не сказала
Бедной мамочке своей!
1966
Лето — мята,
Лето — лен.
я-то, я-то,
Я — влюблен!
В это поле
И межу,
Где по клеверу
Хожу.
В эти сосны
И кряжи,
В даль, в дороги,
В гаражи.
В пенье
Медных проводов,
В перспективу
Городов.
В фонари,
В подземный гул,
В широту
Рязанских скул.
В звонкий голос
Топоров,
В сытый рев
Степных коров.
Лето — мята,
Лето — лен.
Я-то, я-то,
Я — влюблен!
Мед… молоко…
Масло с редькою в сборе…
Недалеко
До поваренной соли.
Съел я ее —
Не измерить кулем,
даже вагон —
Это малая малость!
Как равноправная
За столом
Вместе со всеми
Она появлялась.
Детство крестьянское —
Это не рай
И не кондитерская
Со сластями.
— Солоно?
— Солоно, мама!
— Давай
Ешь на здоровье
И крепни костями!
Ел я
По маминой просьбе
И креп,
Грудь подставляя
Под ливни и грозы.
Тысячу раз
Сыпал соль я на хлеб,
На комоватые,
Мягкие ноздри.
Помню, что соль
Мы всегда берегли,
Свято хранили
В красивой солонке.
Мы без нее
Даже дня не могли, —
Соль же
Так скромно
Стояла в сторонке!
Мы и в капусту ее,
И в грибы,
И в огурцы,
И в соленье любое,
Чтобы она
Выступала на лбы,
Потом катилась
На сено сухое!
Из дому я уходил.
В узелок
Мать положила
Родительской соли.
Слезы прощальные,
Крики:
— Сынок!
Счастья тебе!
Полной чаши и доли!
Помню поход.
Мы идем и молчим.
Ротой форсируем
Гать с иван-чаем.
Слышим команду:
— Соль не мочить!
— Есть не мочить! —
Старшине отвечаем.
Помню квадрат,
С мертвой хваткой прутья,
Где мы истошно
Кричали до боли!
— Не приносите нам больше питья,
Если нет воли, дайте нам соли!
Соль моя!
Мелкая… крупная, градом…
Спутница жизни, жена и сестра!
Время одиннадцать,
Ужинать сядем,
Свежих огурчиков мать принесла.
Что огурцы!
Даже слово солю,
Солью пропитываю стихотворенье,
Чтобы строку гулевую мою
Ветром невзгод
Не пошатило время!
1956
У гармошки я рос,
У рязанских страданий.
Сколько песен в душе,
Сколько песенных слов!
Голубиная ругань
Дороже змеиных лобзаний,
Придорожная горькость полыни
Медовее речи врагов.
Я сидел под иконами,
Там, где ругались и пили,
Где дрожали от песен
Сосновые стены избы,
Где меня,
Я не знаю за что, но любили,
Как родную былинку,
Как посвист весенней вербы.
Я прошел по Руси
Не Батыем и не Мамаем,
Не швырялся я камнем
В озерный зрачок.
И дымилась земля аржаным караваем,
И смеялись уста:
— Заходи, землячок!
Я закинул наносную
Алгебру правил,
Я все правила выверил в жизни
Горбом.
Где я шел, там друзей человека
Оставил,
И меня поминают там
Только добром.
Вот и все.
Что сказать мне еще?
Что добавить?
Что пропеть
Голубому глядению лон?
Ничего!
Лишь вздохнуть,
И умолкнуть губами,
И отдать все, что сделал,
На эхо времен!
1956
Отчего у нас в поселке
У девчат переполох,
Кто их поднял спозаранок,
Кто их так встревожить мог?
На побывку едет
Молодой моряк,
Грудь его в медалях,
Ленты в якорях.
За рекой, над косогором
Встали девушки гурьбой.
— Здравствуй! — все сказали хором. —
Черноморский наш герой.
Каждой руку жмет он
И глядит в глаза,
А одна смеется:
— Целовать нельзя!
Полегоньку отдыхает
У родителей в дому.
Хором девушки вздыхают:
— Мы не нравимся ему!
Ни при чем наряды,
Ни при чем фасон,
Ни в одну девчонку
Не влюбился он!
Ходит, шутит он со всеми,
Откровенно говорит:
— Как проснусь, тотчас же море
У меня в ушах шумит.
Где под солнцем юга
Ширь безбрежная,
Ждет меня подруга
Не-жна-я!
1957
" Я люблю твои глаголы: "
Я люблю твои глаголы:
"Не приду", "Не жди", "Не плачь".
Я люблю твои ладони,
Принимающие мяч.
Я люблю, как ты смеешься:
Губы настежь — снег во рту.
Как ты вдруг играть берешься
В волейбол или в лапту.
Я люблю сверканье пяток,
Твой мальчишеский галоп,
Своевольный ветер прядок,
Ниспадающих на лоб.
Я тобой владеть не буду
Ни по лету, ни к зиме,
Только б ты была повсюду,
Только б пела на корме.
Только б весело шутила,
Свесив косу за корму,
И, как солнышко, светила
Мне, и всем, и никому!
1958
Красиво одеваемся, не спорю!
Тончайшие шелка и шерсти есть.
Но я признаюсь, я от вас не скрою
Моих тревог за внешний этот блеск.
Он нужен нам. И в этом нет порока,
Что спрятана в нейлон изящность ног.
Но, барышня, возьмите томик Блока,
Прочтите вслух хотя бы восемь строк!
Я знаю, что костюм вот этот в клетку
Затмил собою новогодний бал…
Но, юноша, ты забываешь кепку,
Которую Ильич в руке сжимал.
С достоинством садишься ты за столик
В кафе, излишне вежливый с людьми.
А Моцарта ты слушаешь? А Сольвейг
Возвысила тебя мольбой любви?
А это кто мелькнул в толпе? Стиляга!
На длинной шее — грива, как у льва.
Он — пересохший ключ на дне оврага,
И около него трава мертва!
Простите мне всю прямоту признанья,
Поймите благородный мой протест,
Но форма, если нету содержанья,
И тело, если нет души, — протез!
1959
Ничего я не знаю нежней иван-чая!
Своего восхищенья ни с кем не делю.
Он стоит, потихоньку головкой качая,
Отдавая поклоны пчеле и шмелю.
Узнаю его розовый-розовый конус,
Отличаю малиновый светлый огонь.
Подойду, осторожно рукою дотронусь
И услышу мольбу: "Не губи и не тронь!
Я цвету!" Это значит, что лето в разгаре,
В ожидании благостных ливней и гроз,
Что луга еще косам стальным не раздали
Травяной изумруд в скатном жемчуге рос.
Он горит, иван-чай, полыхает, бушует,
Повторяет нежнейшие краски зари.
Посмотри, восхитись, новоявленный Шуберт,
И земле музыкальный момент подари!
1960