Ованес Туманян - Стихи и четверостишья

Плуг, забирай! Ну, ну, волы!

Дотянем понемногу

К полудню вон до той скалы, -

Господь нам будь в подмогу!

Дай силы, боже, их плечам!..

Свернем-ка глыбу, ну же!

Хлестни их, мальчик!..Черным дням

Конца нет. Жить все туже.

Не выйти из долгов по гроб:

Сосед пошел судиться;

Задаром пел молебен поп, -

Проклясть теперь грозится.

Да недоимки не малы;

Намедни тож раскладку

Затеяли… Ну, ну, волы!

Дерите землю-матку!..

Долги плати, семью корми,

Повинность справь… А хата

(Эй, парень!) – голыми детьми

Да голодом богата.

Плуг, забирай! Ну, ну, волы!

Дотянем понемногу

К полудню вон до той скалы, -

Господь нам будь в подмогу!

Там, под орешником, развесившим листву,

На корточках, по старшинству

В кругу почетном восседая,

Обычай соблюдая,

Смеялись, пили

И шутили,

Вели беседы длинные за чашей

Хозяева села – отцы и деды наши.

Мы – трое школьников – стояли тут же рядом,

Сняв шапки, с любопытным взглядом,

Сложивши руки на груди покорно,

Ребячески задорно

Мы пели песни, громко был их звук,

Отцов и дедов радовался круг.

Но вот мы кончили. Тогда,

Крутя усы, поднялся тамада,

За ним, поднявши чаши налитые,

Все остальные.

Сказали нам: «Благословен ваш час!

«Живите, дети, но счастливей нас…»

Прошли года. Не сосчитать потерь…

И песни наши горестней теперь.

И, настоящее слезами орошая,

Я понял, почему, благословляя,

Нам говорили старшие в тот час:

«Живите, дети, но счастливее нас…»

О вы, давно почившие! Мир вам!

Все ваши горести близки теперь и нам,

И ныне, скорби час иль радости встречая,

Детей своих в дорогу провожая,

Как вы, мы говорим: «Благословен ваш час!

Живите, дети, но счастливей нас…»

То чувство выжжено дотла,

Которым ты пренебрегла,

Оно со вздохом улетело,

Теперь то место опустело.

Уж не взывай, не плачь, мой друг,

От слез твоих проснутся вдруг

Печальные воспоминанья,

Но поздно воскрешать желанья.

Ручей с утеса волны вниз стремит,

Свергаясь мощно на главы камней,

И бьет песок, и яр ревет, кричит,

Кричит в смятенье с пеной уст ручей.

Как старец, внука резвой песне рад,

Угасшим голосом едва поет,

Так старый лес, лишь тишиной богат,

Чуть откликается на рокот вод.

Меж тем, своих исполнен мрачных грез,

Немой извечный слушатель, склонил

Послушный слух задумчивый утес

К веселой музыке природных сил.

Если есть ты, бог,

И не создал ты

Слезы, горький плач,

Вопли нищеты,

Если ядом зла,

Зависти и лжи

Ты не омрачил

Ясности души,

Колаь не создал ты

Этот мир для зла,

Чтобы тьмой невзгод

Наша жизнь была, -

Разве покарать

Злобных не пора,

Если ты пришел

К нам как бог добра?

Вездесущий бог,

Я молю, скорбя,

Если есть ты, где

Мне найти тебя?

Но, мольбе в ответ, -

Крик вражды людской;

Заглушил он вмиг

Зов горячий мой…

Прочь от этих мук,

Яростных страстей!

Но вдогонку мне

Лютый град камней.

С именем твоим

Нес тебе мечты,

Долго звал, и все ж

Не явился ты.

Столько бед зачем

Мне пришлось нести,

Если вправду ты

Бог невинности?

Что ж ты терпишь зло?

Или мало бед?

Иль в тебе, господь,

Силы прежней нет?

Иль не ты дал меч

Для злодейских рук,

Чтоб терпел народ

Столько страшных мук?

Иль не видишь, как

В век жестокий мой

Мучит брата брат,

Льется кровь рекой?

Так явись, рази,

Вырви зла цветы,

Если есть ты, бог,

Если мститель ты!

Звезды, звезды! Вы

Очи синевы.

Ярок средь ночей

Светлый смех лучей.

Под улыбкой звезд

Я ребенком рос;

Я скакал, резвясь,

Как и вы, смеясь.

Так же в вышине

Светите вы мне

В час, когда теперь

Плачу от потерь.

Над моей простой

Гробовой плитой

Так же с синевы

Улыбнетесь вы.

Любуюсь бледных роз игрою,

Что на щеках твоих зажглась,

И меланхолией покоя

Двух черных и глубоких глаз.

Глубинам сердца лишь известно

О тайне той – любви моей,

И никогда в стихе и песне

Я миру не скажу о ней.

Но и хранить ее не властен,

В себе носить ее нет сил, -

Как не сказать об этом счастье,

Не рассказать, как я любил!

Не проси меня, не воспою

Я печаль безмерную свою, -

Отшатнулась бы твоя душа,

Боль познав безмерную мою,

Милый друг, ты не проси меня, -

Не спою тебе про это я!

Раз в горах пропел я те слова, -

И завяли розы и трава!

Голая пустыня там легла,

Вздохами иссушена, мертва…

И в горах, где серый пепел лег,

Никогда не расцветет цветок!

Ветерки и аромат земли,

Зори золотистые вдали

Мне нужны – ведь песню для тебя

Я сплету из них, а ты внемли…

Только не поется! В сердце – ночь.

Пламень скорби гонит радость прочь.

Родная моя!

По тебе тоска.

Что дал бы я,

Чтоб была ты близка.

Пусть исчезла б ты

Опять с быстротой,

Как минутный сон

В тишине ночной, -

Только б лик твой хоть раз

Я увидеть мог,

Только б мог я сказать,

Как в тоске изнемог!

Кавказские тучи вдаль отошли,

На юге – снега, светлей серебра, -

То старый Масис, великан земли,

А против Масиса – Казбек-гора.

«Товарищ, привет!» – загремел Масис,

И голос был страшен, как молний след,

И горы Кавказа отозвались,

И глухо ответил Казбек: «Привет!»

«Мы старою славой с тобой близки

Друзья по страданьям мы, старина,

Хоть розно стояли мы, далеки,

Но буря над нами была одна.

Как ты изменился, друг, за века:

Уже не сияешь над мраком туч,

Закутался в темные облака,

Как будто не мил тебе солнца луч.

Дай руку, товарищ, жить вместе нам.

А ну, погляди-ка, вокруг хоть раз.

Мы братья, ровесники по векам,

И пламя одно пожирает нас,

Мой родич, немало меж нами уз,

Пусть горы свидетельствуют грозой,

Что мы заключили с тобой союз…»

Замолк величаво Масис седой.

И тучами вновь покрыт небосвод,

И молнии снова небо секут,

И горы встречают дружбу высот, -

Потоками слезы с вершин текут.

Утешься, Грузия! В заветный этот миг

Что омрачило так твой мужественный лик?

То, что безмолвный прах увидела ты вновь

Певца, снискавшего в душе твоей любовь?

Иль тьма глубокая могилы дорогой

Смутила тяжко дух осиротелый твой?

Да, своего певца вновь похоронишь ты,

Но им зажженные все чувства и мечты

Гореть останутся,- для них кончины нет,

Покуда над землей сияет солнца свет.

И, верь мне, некогда в их пламени сгорит

Все бремя мук твоих и горестных обид.

Тебе же, родины-страдалицы певец,

Обретший вечную могилу наконец,

За все, что вынес ты мятежною душой,

Пусть небо ниспошлет заслуженный покой,

Восстав, в океане неистовость вод

Тяжелыми всплесками бьет до высот,

Под яростный рев строит призраки гор,

И буря безбрежный, безгранный простор

Одевает, как в дым,

Дуновеньем своим.

«Ни с места!» – воскликнул, – палитра в руках, -

Старик-чародей, и взмутившийся прах

Покорен, заслышавши гения зов;

И в бурю безмолвно громады валов

Вот стоят, как во сне,

На его полотне.

Счастливый путь, скиталец наш!

Блажен ты, о скиталец наш!

Идешь с любовью, грустно-рад,

Вдали сияет Арарат.

Благоуханьем ветерка -

Добрей, чем отчая рука, -

Гегамы шлют тебе привет

И Арагац, травой одет.

А там, как одинокий глаз,

Блеснет Севан, в горах таяс,

Резвясь, играя с тенью скал,

Шумя, вздымая синий вал.

Мерцает, блещет и горит,

Волной сверкает и гремит,

А то печален и угрюм,

Чернее тучи, полон дум.

И та гора, гигант-шатер,

Гора из гор и царь всех гор,

Седой приникнув головой

К небесной груди голубой,

Встает, торжественно скорбя.

Вдали – и в сердце у тебя.

Если время придет и ты

Этот холм посетишь, мой друг,

Хорошенько всмотрись в цветы,

Распустившиеся вокруг.

Не ветрами и не дождем

Семена их занесены,

И не щедрой рукой весны

Разукрашен мой новый дом.

То – неспетые песни, друг,

Что я в сердце с собой унес,

Славословья любви, что вслух,

Умирая, не произнес.

Поцелуи мои, что я

Шлю из горнего мира той,