Нанизывая бисер слов - Ирина Борисовна Бородина

Песня льётся у костра,

Я тяну её одна,

Мерно-мерно, ровно-ровно…

Трещат ветки, тлеют бревна.

Ночь нежна, туман ласкает,

Скоро неги сон растает.

Тихо обнял меня друг -

Одиночество-супруг.

Окольцованы мы с млада,

Наш союз – души услада.

Нас связала навсегда

Обручальная звезда.

Ладан трав, луны лампада,

Кромки леса колоннада.

Купол неба, хор сверчков,

И венчанье среди мхов.

Смерть крадётся за туманом,

Мглой окутаны дома,

Месяц юный, окрик пьяный,

Старой бани сажи тьма.

В тишине ночной прохлада,

Оросилась сныть-трава,

Дед косою машет рьяно,

Успевая до утра.

Днем – стога понакидает,

Переделавши дела,

В рюмку водки наливает,

Выпивает всю до дна.

Бабки нет, пустая хата,

Не расстелена кровать,

В поле дед с косой выходит,

Ночью проще горевать.

За туманом, над рекою,

Перекинут мост дугою.

Через поле и рогоз

Простирается погост:

⠀

Пять оградок и кресты,

Намогильные кусты.

Камень, яма, пара роз,

Терпеливо ждет обоз.

Ни слезы и ни печали,

Горевать давно устали.

Хуже, лучше – все равно.

Все, что есть,

То быть должно.

Я из огненной деревни,

Из горящего кольца…

Шрам от мины на коленке,

Род без деда и отца.

Здесь окоп, а там могила

Неизвестного бойца:

Неулыбчивая сила

Среднерусского лица.

Прятки в танке позабытом,

Гильз находка – как игра,

На местах былых селений

Красно-черная ирга.

Остов печки побеленный,

Сотня аистов вокруг,

В небесах огонь закатный.

Время, замкнутое в круг.

Ветхая деревня,

Край давно заброшенный,

Солнышком прогретый,

Сеном запорошенный.

Дряхлый пятистенок,

Старая печурка,

Пара иждивенок,

С города дочурка.

Сапоги от деда

И тулупчик сношенный,

Через лес туда,

Где недавно скошено.

В волосы – травы,

И цветок клубники,

Россыпь красноты

Принести в тунике.

Чёрных четок перебежка

В нежно-розовых перстах,

Незаметная улыбка,

Отблеск неба на глазах.

Лес, река, кресты, ракиты,

В брод по пояс – нет моста.

Поднимая юбку лихо,

Тороплюсь я до скита.

Поцелуй в плечо, объятья,

Тонких пальцев в двери стук,

Старой матушки-игумьи

Накренившийся клобук.

С колокольни вдруг полился

Гимн воскресшего Христа,

По-пасхальному встречает

Моя милая сестра.

Прозрачный сад, листвы стеклярус,

За синей далью леса ярус.

Берез белеет талий ряд,

Сквозь кружевной златой наряд.

Ажур на тонкой статной вые,

Рябины бусы огневые.

И на ветвях осинок юных

Подвесок перезвон латунных.

Тот, кто невидим и могуч,

Чрез синеву покрова туч

Творит таинственный обряд,

Откинув с девы чёрный плат.

В осенней поздней литургии

Стопы послушницы нагие.

В хитоне снега чистом рвы,

И срезан локон с головы…

Не знаю, как так можно,

Но видела воочию,

Словно в немом кино

Вечности средоточие:

Вдруг в тишине – ввысь

Достал смычком звуки,

Нигде не задокументированные,

Неведомые науке.

Во тьме на струне – искра.

С пюпитра смотрел ли ноты?

Это была игра.

Игра на разрыв аорты.

Я люблю провода в небе,

Словно стан для высоких нот.

Будний день и кафе пустые

От людей, суеты и забот.

Я люблю тихий синий вечер,

Запах латте, корицы и мглы…

Свет от церкви и тень от ограды,

И как звонко смеёмся мы.

Мой ноябрь, сладкий месяц:

Пожелтевшие иголки,

Первый раз не видно ранней

Новогодней глупой ёлки.

Под ногами мягкий коврик,

Нежный шорох – еле слышный…

Как красиво и как робко

Золотистый листвень дышит.

Ноябрь граничит с зимой

Как Ветхий с Новым заветом.

Становится все темней

С очередным рассветом.

Не потому, что он – тьма,

Просто в ночи виднее:

Даже от малой свечи

Пламя как будто светлее…

С вечера до утра

Горит пусть,

Не различая,

Смену времени суток.

Минуты не разлучая.

Ночь – для луны и молитв,

Она для души неспящей.

Для Господа и стихов.

Блажен, кто обрящется бдяща…

И в этот тонкий момент

Между дремотой и явью

Мне кажется, ветер поет:

Ай лав ю…

Прошли вечера теплых ливней,

Настали дни серых дождей:

Бисер холодный и липкий

За шиворотом у людей.

Замёрзшие пальцы жмутся

Друг к другу в карманах плащей

И если вдруг кто улыбнется –

Украдкою от друзей.

Налей мне глинтвейн от простуды,

Себе в чай – каштановый мед.

Когда на душе слишком липко,

Так дорог, кто точно поймет.

Я бегу по льду раскорячившись,

Я скольжу по асфальту, паря

В холода и морозы первые

Из неспешного ноября.

Свежий воздух вдохну накрепко,

В грудь побольше зимы наберу.

Хорошо, что с тобой мы встретились,

В чёрном городе поутру.

В переулке тёмном подсвеченном

Жёлтым светом того фонаря,

От которого разбегается

По каналам зыбь янтаря.

Серый город стал вдруг белым,

Словно мертвая невеста.

Здесь сегодня неспокойно,

Не найти как будто места.

Чёрный крест – видна дорога

От порога до порога:

Через садик по бульвару

И свернуть потом немного.

В ожиданье в чёрном фраке

Грач в вечернем полумраке,

Сизый голубь, две вороны:

Сюртуки и клювья в лаке

Накрошу ржаного хлеба,

Пусть слетятся на поминки.

И кружатся в вальсе листья,

Руки, крылья и снежинки…

Цветы – весной. Кукушка – летом…

А осенью? А осенью – луна.

Огрызок ночи, ледяной осколок,

В сиене неба тонкая слюда.

И зябко корчится, как будто от мороза,

И светит жалостно на фоне фонаря.

Кренится в бок, немного сиротливо,

И усмехается, когда полна – сполна.

Окна открой, вдохни

Ветер с октябрьской стужей,

Холод и дождь не враг

Тому, кто всегда простужен.