Раскаленная от тренья.
Но отдаться прямо в парке
Не решалась ты, однако.
Поднялись, пошли сквозь арки,
Где-то лаяла собака.
На квартире оказались
И легли в одной постели.
Наши ласки продолжались.
Как друг друга мы хотели!
Но пищал твой пейджер тонко
Тебя мама вызывала,
Волновалась за ребенка.
Ты звонить ей выбегала.
А потом вдруг оказалось,
Что сосед есть в комнатушке.
Очень ты его стеснялась
Он не спал на раскладушке,
Спьяну нам мычал советы
Мол, давайте, вас тут двое,
Я не в счет; святое это,
Ваше дело молодое.
Только утреннею ранью
Разрешилась эта смута
О, какой восторг за гранью!
О, волшебная минута!
Поднялся сосед и вышел,
На тебя я навалился...
Ах, восторг все выше, выше!
Ах - и вот он разрешился!
Сбилось на пол одеяло,
Было утро в птичьем гаме.
Подо мною ты лежала,
Обхватив меня ногами,
Улыбаясь благодарно,
Гладя мне живот и спину,
Глядя мне в глаза коварно...
Я был счастьем пьян в дымину!
Я мечтал об этом чуде
И боготворил, о, боги!
Твои маленькие груди,
Твои кудри, руки, ноги.
Запищал твой пейджер снова
И прочла ты сообщенье,
А потом мы бестолково
Одевались, и в смущеньи
Все прощались и прощались,
Шли на кухню, кофе пили,
Но потом мы возвращались
В комнату - и вновь любили.
Нам казалось - мало, мало,
Не уступим ни на йоту...
Ты, конечно, опоздала
В это утро на работу,
Я в Москву уехал, Оля,
И храню твою визитку.
Что ж, такая наша доля
Испытать разлуки пытку.
Но тебя я вспоминаю,
Мысленно веду беседу,
Как бы вновь тебя ласкаю...
Оля! Я к тебе приеду!
1997 год.
Послание коту моему Катрюшке.
"Я так бессмысленно-чудесен,
что Смысл склонился предо мной!"
Игорь Северянин, "Интродукции", 1918 год.
С утра я хмур, пью крепкий кофий,
А котик на меня глядит.
Кошачий взгляд - он как магнит,
Он выше всяких философий.
Взгляд не бессмысленный, о нет,
Но взгляд бессмысленно-чудесный.
Слова людские - вздор и бред
Пред этой тварью бессловесной.
По разуменью моему,
Мой котик не подвержен сплину.
"Ну, что глядишь?" - скажу ему,
а он зевнет и выгнет спину.
Я много книжек прочитал,
Сам написал стихов немало,
И что - счастливей, что ли, стал?
Что, жизнь осмысленнее стала?
А котик не читает книг,
В депрессию он не впадает:
Увидит муху - прыгнет вмиг,
И счастлив. Он ведь не страдает.
Поесть, поспать и поиграть,
И самочку покрыть весною
Вот смысл жизни. Меньше знать,
А больше жизнью жить самою!
И мы для этого живем,
В нас гедонизм - первооснова.
Все прочее есть ржавый лом,
Конструкции ума больного.
Я улыбнусь, допив свой кофий.
Тебя я, котик, видеть рад.
Воистину, твой, котик, взгляд
Превыше всяких философий.
1998 год.
Конец света.
Я - паук восьмидесятиглазый,
Черный и шерстистый, ростом с дом.
Как включу нагрудный мощный лазер,
Все вокруг меня горит огнем.
Нас таких немало. Мы упали
Из стального чрева корабля
И уничтожать живое стали
На планете с именем "Земля".
Жили тут до нас такие - "люди",
А теперь уж больше не живут.
Мы как дали залп из всех орудий
Вымерли они за пять минут.
Мы же стали быстро размножаться:
Самки клали яйца на ходу.
Стали по планете разбегаться
В памятном трехтысячном году.
Центр дал заданье - все постройки
Быстренько снести, сравнять с землей,
Испарить возникшие помойки
Лазером. Я, клацая клешней,
Бегаю по улочкам московским,
Все сношу и дико верещу,
Но, ведом инстинктом пауковским,
Между делом самочек ищу.
Очень устаю после работы,
Вечером в пещеру прихожу
Прежде чем уснуть, поем чего-то,
А потом в аквариум гляжу.
Плавают в воде, искрятся рыбки...
Странно. Я их как-то полюбил.
А еще играю я на скрипке
Сам себе, представьте, смастерил.
Я вообще мечтатель-многоножка:
Паутину лучше всех плету
И еще стихи пишу немножко
Все про самок и про красоту.
Ночь пройдет - и снова на работу.
Братья верещат: "Привет, привет!"
Мы уже готовимся к прилету
Короля. Москвы уж больше нет.
Кое-что расчистить нам осталось
Кремль и все соборы испарить.
Это - ерунда, такая малость...
Мне бы с Королем поговорить!
Вот и ночь. Все сожжены излишки,
Стелется повсюду едкий дым.
Мы, и наши самки, и детишки,
Все на Красной площади сидим.
Мы сидим, мохнатые громады,
Членами в восторге шевеля,
В звезды мы свои уперли взгляды,
Жадно ждем прибытья Короля.
Мы его не видели ни разу.
Говорят, что он вообще гигант,
Говорят, что он - тысячеглазый,
Каждый глаз горит, как бриллиант.
Мы его ужасно все боимся,
Он ведь может всех нас вмиг сожрать,
Если мы хоть в чем-то провинимся
И ему не станем угождать.
С самочкою я переглянулся,
К ней бочком придвинулся чуть-чуть,
Ласково клешней ее коснулся
Хороша у ней головогрудь!
Но внезапно все заверещали:
Показался в небе звездолет,
Пауки все наземь вдруг упали,
А корабль все ближе - вот он, вот!
Плавно опустился на планету...
Все! Открылись двери корабля!
Все! Дыханья - нету, мыслей - нету!
Мы сейчас увидим Короля!!!
1999 год.
За музыку.
Пускай талант я, а не гений
Свой дар лелею и храню.
Из наивысших наслаждений
Стихи и музыку ценю.
Стихи своим считаю делом
И, между прочим, наркотой,
Но музыка, возможно, в целом
Наркотик более крутой.
Я - человек, уже создавший
Немало золотых хитов,
В различных группах выступавший
Как автор музыки и слов,
Не зная ни единой ноты,
15 лет играю рок,
и, слушая свои работы,
порой испытываю шок:
какая роскошь! Да, я в шоке!
Меня решительно пьянят
Мои вокальные заскоки
И разноцветный звукоряд.
Альбомов множество скопилось,
Я знаю, за 15 лет.
Трясусь над ними, озирая
Коробки дисков и кассет.
Но мне не очень интересен
Путь в массы песенок моих.
Хотя есть штучек двадцать песен,
Известных более других.
Еще я - меломан. Мне близко
Почти что все - хард-рок, хардкор,
Джаз, авангард, и панк, и диско,
Тяжмет, и рэггей, и фольклор.
Как меломан с огромным стажем,
Берусь на слух определить:
Вот Фридман нарезает, скажем,
А вот Стив Вэй пошел пилить.
...Но лучшей музыкой на свете
считаю женский сладкий стон.
О, как влюблен я в звуки эти!
Как в эти звуки я влюблен!
Когда скрипит, трясется койка,
Вдруг сладкий настает момент
Ах, женщина тогда какой-то
Неповторимый инструмент!
Она воркует, стонет, плачет
И громко мамочку зовет,
Но это - редкая удача,
Бывает все наоборот:
Когда красивая пацанка
Лежит, не скажет даже "ой",
Как на допросе партизанка
Молчит геройски под тобой.
За что мне нравятся хохлушки
За то, что крайне горячи,
За то, что вцепятся в подушки
И в голос голосят в ночи.
Девчонки! Вы - парней услада,
Как меломан, как музыкант,
Я вам советую - не надо,
Не надо прятать свой талант!
Вы не стесняйтеся, девчонки,
Шепчите: "Ох!", кричите: "Ах!",
Как инструмент изящно-звонкий,
Послушный в опытных руках.
1999 год.
Весна у Калитниковского кладбища.
Отовсюду сверкающая весна
Заволакивает глаза пеленой.
В нежную даль, что так неясна,
Лечу, сбитый с толку этой весной.
Ноги мимо кладбища сами несут
Сегодня не буду туда заходить.
А в просторнейшем парке капели льют!
А небесная синь хочет с ног свалить!
Но я дальше лечу - и лечу не сам,
А как будто что-то меня несет
К двум старушкам, пластмассовым их цветам,
Которые у них никто не берет,
И они мне кричат: "Цветочки для вас!"
Но я, перепуганный, дальше лечу:
Сверкает какая-то дымка у глаз,
Не хочу похоронных цветов, не хочу.
Хочется жить, полною грудью дышать,
Упасть и смотреть в это небо, ввысь!
Опять денег нет и неоткуда взять,
Сегодня связи с миром все оборвались.
У Птичьего рынка бросили котят
Целую коробку, не сумев продать.
Они, смешные, крошечные, пищат,
Бегают, не в силах ничего понять.
Красивая девушка в черном пальто
Присела на корточки и гладит их.
Мимо бесшумно скользит авто.
День вообще удивительно тих.
Слабость не отпускает, душа полна
Тоски, накатывающей, как слеза...
А повсюду - сверкающая весна,
А капели льют - и слепят глаза.
1999 год.
На лунном берегу.
"...сегодня продавщица кондитерской, завтра жена полкового командира, послезавтра сиделка Красного креста, а в промежутках - фарсовые актрисы, цирковые наездницы и гимназистки старших классов. Все это в конце концов приелось, и минутами кажется неинтересным даже обладание королевой".
