Так ты скользишь, чужда веселью дев,
Замкнувши на устах любовь и гнев,
Глухонемой и потаенной тенью.
Глубинных и бессонных родников,
Внимая сердцем рокоту и пенью,
Чтоб вдруг взрыдать про плен земных оков.
В. Иванов. Сонет.
В 1908 году Аделаида Герцык вышла замуж за Дмитрия Евгеньевича Жуковского, ученого, издателя, переводчика философской литературы. С 1905 года Дмитрий Жуковский издавал в Петербурге журнал "Вопросы Жизни" в редакции которого сотрудничали: Н.Бердяев, С.Булгаков,, Дм.Мережковский, Вяч. Иванов, А, Блок, А Белый, Ф. Сологуб. Главным делом жизни Дмитрия Жуковского – по образованию биолога! – было издание философской литературы. Им было выпущено более 20 книг, в том числе "История новой философии" Куно Фишера, труды Ницше, статьи Владимира Соловьева.. Аделаида Казимировна помогала ему, деятельно и много: переводами, правкой корректур, подбором материала:.А их дом в Москве, в Кречетниковском переулке, стал знаменитым в начале 1910-х литературно – философским салоном.
Аделаида Казимировна по прежнему писала стихи, пряча их в стол, воспитывала двоих сыновей:
На вид обычная жизнь светской московской дамы с приемами, завтраками, музицированием, вечерними беседами в гостиной при зажженных свечах.Она вязала ажурные шарфы, похожие на ожерелье или тонкую сеть, слушала разговоры своих гостей, редко говорила сама, потому что развивалась все сильнее глухота, которой она немного стеснялась. Ничего, пожалуй, и не было в ней особенного. Только глаза – огромные, почти всегда грустные, поблескивали в неверном свете свечей, выдавая напряженность работы внутренней, душевной, что ни на минуту не прекращалась.
В 1925 году Сергей Николавич Булгаков, узнав о смерти Аделаиды Казимировны, написал ее сестре Евгении из парижского изгнания следующие строки:
"У меня давно-давно, еще в Москве было о ней чувство, что она не знает греха, стоит не выше его, но как – то вне. И в этом была ее сила, мудрость, очарование, незлобивость, вдохновенность. Где я найду слова, чтобы возблагодарить ее за все, что она мне давала в эти долгие годы – сочувствие, понимание, вдохновение и не только мне, но всем, с кем соприкасалась?! Не знаю даже, не могу себе представить, что были слепцы, ее не заметившие, а заметить ее, это значило ее полюбить, осияться ее светом..
Видел я ее в последний раз в Симферополе, в двадцатом году.Она сильно изменилась, состарилась, но внутренний свет ее оставался все тот же, только светил еще чище и ярче.Она провожала меня на почту, я как – то знал, что вижу ее в последний раз, что в этом мире не увидимся. Ее письма всегда были радостью, утешением, светом. Чем больше для меня самого раскрывались на моем пути глубины сердца, тем лучезарнее виделся ее образ. В ней я любил все: и голос и глухоту, взгляд,особую дикцию. Прежде я больше всего любил ее творчество, затем для меня нужна и важна была она сама с дивным неиссякаемым творчеством жизни, гениальностью сердца.." (С .Н. Булгаков Из письма Евг.Герцык 1925 год . Париж.)
Именно эта гениальность сердца, внутренний свет, неиссякаемая жажда жизни и "творчество жизни" и давала силы Аделаиде Герцык выживать в нелегкие годы революции и спасать от голодной смерти семью. Жили они в то время в Крыму, в г. Судак. Как и чем- известно мало. Муж Аделаиды Казимировны, профессор Симферопольского университета, работу потерял, попал в число лишенцев из – за происхождения, как и вся семья. Неболььшое имение было конфисковано или реквизировано новой властью. В 1921 – 22 годах Аделаида Казимировна была арестована и провела несколько месяцев в тюрьме-подвале г. Судака. Потом она опишет эти месяцы в знаменитых своих "Подвальных Очерках", опубликованных посмертно в рижском журнале "Перезвоны" в 1926 году. В России эти очерки стали известны лишь в 1991 году, да и то в отрывках.
О чем они?: О расстрелах, холоде смерти, безвестности, непосильной работе, о потерях и страхах. Да вроде бы об этом:Но и еще о многом другом. О том, что помимо физической сути страдания есть еще его высшая духовная суть, которая и открывает сердцу истинную цену жизни, бытия, боли, творчества:
"Ведь все страдания и желания наши и все, что мы здесь терпим, все в рамках времени.. Откиньте его и все отпадает. И видишь то, другое, то что время заслоняло собой..Вечность. Дух..Бога. " (Из очерка "Приговоренный к смерти")
Б Пастернак, познакомившийся с творчеством Аделаиды Казимировны Герцык в тридцатые годы, сказал: Конечно, поэтический опыт у нее был и ранее, но если бы он был смешан с горечью того, жизненного, что пришел поздно, перед смертью, то все это вознесло бы ее Бог знает куда " Б Пастернак. (Из разговора с сыном А. Герцык – Даниилом Жуковским, автором обширных, неопубликованных до сих пор, мемуаров.)
Конечно. Бог всегда ведает, куда возносить своих избранников. Вот только на месте их земного успокоения порою не остается ни креста, ни камня, ни надписи.
"И смерть пришла – и смерти не узнала" – горько напишет Волошин в стихотворении памяти А.Герцык. Этим она была сродни Марине Цветаевой,очаровавшейся когда-то ею: глухой, немолодой, неотразимой. Оставившей нам свои стихи, в которых : "думы , шопоты, виденья,// узнают вновь, что смерти нет."
И еще один куплет из чудом уцелевших стихов:
Как знать, дождусь ли я ответа
Прочтут ли эти письмена?
Но сладко мне перед рассветом
Будить родные имена.
Симферополь 1924 -25 гг.
Письмена прочтены. Значит и ответ – получен. Неважно, что ушел он в звездные выси.
А, может быть, в крымские ветры, что веют на Судгейских равнинах так же вольно, как в морских просторах. Веют, как бы нашептывая что-то… Может, строчки стихов?
P.S. Аделаида Казимировна Герцык Жуковская умерла 25 июня 1925 года (нов. стиль) в г. Судак, Крым. Место захоронения не сохранилось.
Большинство произведений Аделаиды Герцык – Жуковской неизвестны и неопубликованы по сей день. Единственный источник сведений о Герцык – "Словарь Русских писателей до 1917 года, том 1. и материал журнала "Наше наследие" N4. 1991 год "Жарок был цвет души" Публикация Т.Н.Жуковской.
Глухая сивилла Серебряного века
Полина Златогорка
(рецензия на сборник стихотворений, статей и воспоминаний А.К.Герцык "Из круга женского", изд-во "Аграф", 2004 г.)
Почти общеизвестен факт: когда речь идет даже о крупном поэте "золотого" или "серебряного" века русской поэзии – века, когда не было «узкой специализации», непроходимой стены между поэзией и прозой, литературой и критикой, искусством и философией, ролью и жизнью – тогда необходимо учитывать все. Всю цельность поэтической личности, включающую и (может быть, неудачные) эксперименты в «не своем» жанре, и (возможно, необъективную) критику, и (может статься, наивное) философствование, и (почти обязательно, пристрастные) оценки современников.
И тем более это необходимо, если речь идет о поэте «второго ряда». Может быть, за не слишком ярким или недостаточно самобытным поэтическим талантом таится и остается нераспознанным какое-нибудь иное, может быть, гораздо более редкое и ценное дарование? Может быть, обаяние личности поэта и его духовный облик даже более достойны внимания, чем любой литературный гений? Тогда уж тем более не обойтись без прозы и критики «незнаменитого поэта».
Все это наличествует в книге «Из круга женского», вышедшей в текущем году в издательстве «Аграф» и включающей в себя стихи и эссе А.К.Герцык, а также воспоминания о ней.
Внешние – не столь уж многочисленные – события биографии Аделаиды Казимировны Герцык, равно как и лучшие из ее стихов, были мне известны давно. Небогатая немецко-польская семья, не слишком набожные протестанты, позаботившиеся об образовании дочерей и не сделавшие из Ады и Евгении провинциальных кисейных барышень. Потом – Европа и книги, от Ницше до Франциска Ассизского, несчастная любовь (в традициях, однако, ницшеанства – вопреки «затхлой» морали) и глухота в результате потрясения, стихи, больше в стол, чем для печати, известность среди современников скорее статьями и литературным салоном, в котором бывали не только писатели, но и философы, дружба с Вячеславом Ивановым, увлечение теософией, переход в православие, позднее замужество и дети, революция и несколько страшных лет в Крыму (красный террор, белый террор, голод и нищета), и смерть от истощения организма в возрасте пятидесяти двух лет.
Это было мне известно; и по стихам можно было заподозрить, что недостаточно скудной и трагической биографии, чтобы до конца понять эту глухую сивиллу Серебряного века – одну из немногих истинных среди толпы тогдашних лжесивилл, лжепророков и прямых «шарлатанов слова».
Почему я сразу решила, что Герцык – «истинная»? Почему, если уж на то пошло, я вообще воображаю, что тогда были «истинные»? Потому ли, что Аделаида Казимировна написала:
Мне нет названия,
