3
Какая-то мечтательная леди
Теперь глядит в широкое окно,
И локоны у ней желтее меди,
Румянами лицо оттенено.
Колеблется ее индийский веер,
Белеет мех — ангорская коза.
Устремлены задумчиво на север
Ее большие лживые глаза.
В окне — закат роняет пепел серый
На тополя, кустарники и мхи…
А я стою у двери, за портьерой,
Вдыхая старомодные духи…
Тяжелый виноград и яблоки, и сливы —
Их очертания отчетливо нежны —
Все оттушеваны старательно отливы,
Все жилки тонкие под кожицей видны.
Над грушами лежит разрезанная дыня,
Гранаты смуглые сгрудились перед ней;
Огромный ананас кичливо посредине
Венчает вазу всю короною своей.
Ту вазу, вьющимся украшенную хмелем,
Ваяла эллина живая простота:
Лишь у подножия к пастушеским свирелям
Прижаты мальчиков спокойные уста.
Венецианское зеркало старинное,
Разноцветными розами увитое…
Что за мальчик с улыбкою невинною
Расправляет крылышки глянцевитые
Перед ним? Не трудно проказливого
Узнать Купидона милого, —
Это он ранил юношу опасливого,
Как ни плакал тот, как ни просил его.
Юноша лежит, стрелою раненный,
Девушка напротив — улыбается.
Оба — любовью отуманены…
Розы над ними сгибаются.
112. БОЛТОВНЯ ЗАЗЫВАЮЩЕГО В БАЛАГАН
Да, размалевана пестро
Театра нашего афиша:
Гитара, шляпа, болеро,
Девица на летучей мыши.
Повесить надобно повыше,
Не то — зеваки оборвут.
Спешите к нам. Под этой крышей
Любовь, веселье и уют!
Вот я ломака, я Пьеро.
Со мною Арлекин. Он пышет
Страстями, клянчит серебро.
Вот принц, чей плащ узорно вышит,
Вот Коломбина, что не дышит,
Когда любовники уснут.
Паяц — он вздохами колышет
Любовь, веселье и уют!
Пляши, фиглярское перо,
Неситесь в пламенном матчише
Все те, кто хочет жить пестро:
Вакханки, негры, принцы, мыши, —
Порой быстрей, порою тише,
Вчера в Париже, нынче тут…
Всего на этом свете выше
Любовь, веселье и уют!
О, кот, блуждающий по крыше,
Твои мечты во мне поют!
Кричи за мной, чтоб всякий слышал:
Любовь, веселье и уют!
113. РОМАНТИЧЕСКАЯ ТАВЕРНА
У круглых столиков толпятся итальянцы,
Гидальго смуглые, мулаты. Звон, галдеж
В табачном воздухе. Но оборвался что ж
Оркестр, играющий тропические танцы?
А! — двое подрались! С портретом Данта схож
Один. Противник — негр. Сцепились оборванцы.
На лицах дам видней фальшивые румянцы:
Паоло так красив… Но вот — широкий нож
Блеснул, и негра бок, как молнией, распорот.
Он — падает. Рука хватается за ворот,
Бьет пена изо рта. Бренчат гитары вновь.
Рукоплескания… С надменностью Паоло
Внимает похвалам. А с земляного пола
Осколком девочка выскребывает кровь.
Я храбрые марши играю,
Скачу на картонном коне,
И, если я умираю,
Все звонко хлопают мне.
Мои представленья не плохи,
Понравятся, коль поглядишь.
Ученые прыгают блохи,
Танцует умная мышь.
А то, если милые гости
Хотят, мы в дальнем углу
Отыщем ржавые гвозди,
Особенную пилу.
Приятно тела восковые
Гвоздем раскаленным колоть:
Трепещут они, как живые,
Нежны, как живая плоть.
Я сердце когда-то измучил,
И стало негодным оно,
А пытки для глупых чучел
Выдумывать — так смешно.
Я детские песни играю,
В карманах ношу леденцы,
И, если я умираю,
Звенят мои бубенцы.
Снова солнечное пламя
Льется знойным янтарем.
Нагруженные узлами,
Снова мы подошвы трем.
Придорожная таверна
Уж далеко за спиной.
Небо медленно, но верно
Увеличивает зной.
Ах, бессилен каждый мускул,
В горле — словно острия.
Потемнела, как зулуска,
Берта, спутница моя.
Но теперь уже недолго
Жариться в огне небес:
Встречный ветер пахнет елкой,
Недалеко виден лес.
Вот пришли. Скорее падай,
Узел мой, с усталых плеч.
Осененному прохладой,
Сладко путнику прилечь.
Распаковывает Берта
Тюк с едою и вином.
Край лилового конверта
Я целую за стволом.
Я кривляюсь вечером на эстраде, —
Пьеро двойник.
А после, ночью, в растрепанной тетради
Веду дневник.
Записываю, кем мне подарок обещан,
Обещан только,
Сколько получил я за день затрещин
И улыбок сколько.
Что было на ужин: горох, картофель —
Все ем, что ни дашь!
…А иногда и Пьереты профиль
Чертит карандаш.
На шее — мушка, подбородок поднят,
Длинна ресница.
Рисую и думаю: а вдруг сегодня
Она приснится!
Запись окончу любовными мольбами,
Вздохнув не раз.
Утром проснусь с пересохшими губами,
Круги у глаз. —
Отчаянною злостью
Перекося лицо,
Размахивая тростью,
Он вышел на крыльцо.
Он торопливо вышел.
Не застегнув пальто,
Никто его не слышал,
Не провожал никто.
Разбрызгивая лужи,
По улицам шагал,
Одно другого хуже
Проклятья посылал.
Жестоко оскорбленный,
Тебе отрады нет:
Осмеянный влюбленный,
Непризнанный поэт!
А мог бы стать счастливым,
Веселым болтуном,
Бесчинствовать за пивом,
Не зная об ином.
Осенний ветер — грубым
Полетом тучи рвал,
По водосточным трубам
Холодный дождь бежал.
И мчался он, со злостью
Намокший ус крутя,
Расщепленною тростью
По лужам колотя.
Ломающийся голос. Синева
У глаз и над губою рыжеватый
Пушок. Вот — он, обычный завсегдатай
Всех закоулков. Пыльная ль трава
Столичные бульвары украшает,
Иль мутным льдом затянута Нева —
Все в той же куртке он, и голова
В знакомой шляпе. Холод не смущает
И вялая жара не истомит
Его. Под воротами постоит,
Поклянчит милостыню. С цветами
Пристанет дерзко к проходящей даме.
То наглый, то трусливый примет вид,
Но финский нож за голенищем скрыт,
И с каждым годом темный взор упрямей.
Я помню своды низкого подвала,
Расчерченные углем и огнем.
Все четверо сходились мы, бывало,
Там посидеть, болтая, за вином.
И зеркало большое отражало
Нас, круглый стол и лампу над столом.
Один все пил, нисколько не пьянея, —
Он был навязчивый и злой нахал.
Другой веселый, а глаза — синее
Волны, что ветерок не колыхал.
Умершего я помню всех яснее —
Он красил губы, кашлял и вздыхал.
Шел разговор о картах или скачках
Обыкновенно. Грубые мечты
О драках, о старушечьих подачках
Высказывал поэт. Разинув рты,
Мы слушали, когда, лицо испачкав
Белилами и краской, пела ты;
Под кастаньеты после танцевала,
Кося и странно поджимая рот.
А из угла насмешливо и вяло
Следил за нами и тобой урод —
Твой муж. Когда меня ты целовала,
Я видел, как рука его берет
Нож со стола… Он, впрочем, был приучен
Тобою ко всему и не дурил.
Шептал порой, но шепот был беззвучен,
И лишь в кольце поблескивал берилл,
Как злобный глаз. Да, — он тебя не мучил
И дерзостей гостям не говорил.
Так ночь последняя пришла. Прекрасна
Особенно была ты. Как кристалл,
Жизнь полумертвецу казалась ясной,
И он, развеселившись, хохотал,
Когда огромный негр в хламиде красной
Пред нами, изумленными, предстал.
О, взмах хлыста! Метнулись морды волчьи.
Я не забуду взора горбуна
Счастливого. Бестрепетная, молча
Упала на колени ты, бледна.
Погасло электричество — и желчью
Все захлестнула желтая луна…
Мне кажутся тысячелетним грузом
Те с легкостью прожитые года;
На старике — халат с бубновым тузом,
Ты — гордостью последнею горда.
Я равнодушен. Я не верю музам
И света не увижу никогда.
120. ПУТЕШЕСТВУЮЩИЕ ГИМНАСТЫ
