ПИЩА ЛЮБВИ
Амур мой погрузнел, отъел бока,
Стал неуклюж, неповоротлив он;
И я, приметив то, решил слегка
Ему урезать рацион,
Кормить его умеренностью впредь —
Неслыханная для Амура снедь!
По вздоху в день – вот вся его еда,
И то: глотай скорей и не блажи!
А если похищал он иногда
Случайный вздох у госпожи,
Я прочь вышвыривал дрянной кусок:
Он черств и станет горла поперек.
Порой из глаз моих он вымогал
Слезу, – и солона была слеза;
Но пуще я его остерегал
От лживых женских слез: глаза,
Привыкшие блуждать, а не смотреть,
Не могут плакать, разве что потеть.
Я письма с ним марал в единый дух,
А после – жег! Когда ж ее письму
Он радовался, пыжась, как индюк, —
Что пользы, я твердил ему,
За титулом, еще невесть каким,
Стоять наследником сороковым?
Когда же эту выучку прошел
И для потехи ловчей он созрел,
Как сокол, стал он голоден и зол:
С перчатки пущен, быстр и смел,
Взлетает, мчит и с лету жертву бьет!
А мне теперь – ни горя, ни забот.
Пока дышу, сиречь пред издыханьем,
Любовь, позволь, я данным завещаньем
Тебе в наследство слепоту отдам
И Аргусу – глаза, к его глазам;
Язык дам Славе, уши – интриганам,
А слезы – горьким океанам.
Любовь, ты учишь службу несть
Красе, которой слуг не перечесть,
И одарять лишь тех, кому богатства не известь.
Кометам завещаю постоянство,
Придворным – верность, праведникам —
чванство;
Иезуиту – лень и простоту,
Недвижность и задумчивость – шуту;
Объездившим полмира – молчаливость,
И Капуцину – бережливость.
Любовь, меня ты гонишь вспять
К любимой, что меня не жаждет знать,
И учишь одарять лишь тех, кто дар не в силах
взять.
Дарю учтивость университетским
Студентам, добродетельность – немецким
Сектантам и отступникам; засим
Пусть набожность мою воспримет Рим;
Голодной солдатне дарю смиренье
И пьяным игрокам – терпенье.
Любовь, ты учишь круглый год
Любить красу, для коей я – урод,
И одарять лишь тех, кто дар насмешкою почтет.
Друзьям я имя доброе оставлю,
Врагов трудолюбивостью ославлю;
Философам сомненья откажу,
Болезни – лекарям и кутежу;
Природе – все мои стихотворенья,
Застолью – острые реченья.
Любовь, ты мнишь меня подбить
Любимую вторично полюбить
И учишь так дарить, чтоб дар сторицей
возвратить.
По ком звонит сей колокол, горюя, —
Курс анатомии тому дарю я;
Нравоученья отошлю в Бедлам,
Медали дам голодным беднякам;
Чужбине кто судьбу свою поручит —
Английский мой язык получит.
Любовь, ты учишь страсти к ней,
Дарящей только дружбою своей, —
Так что ж, и я дарю дары, которых нет глупей.
Довольно! Смерть моя весь мир карает,
Зане со мной влюбленность умирает;
Красам ее цена отныне – прах,
Как злату в позабытых рудниках;
И чарам втуне суждено храниться,
Как солнечным часам в гробнице.
Любовь, ты приводила к той,
Что, презирая, нас гнала долой,
И учишь сразу погубить – ее и нас с тобой.
Когда умру, невесть с какой причины,
Врачи, во имя медицины,
Разрежут труп и, по частям членя,
Найдут твой Образ в сердце у меня.
И вдруг – всех, кто столпился рядом,
Сразит каким-то страшным ядом,
И – торжествуй! – над жертвою моей
Восстанет трупов новый Мавзолей.
К чему тебе сей Монумент неправый?
Когда и впрямь ты жаждешь славы,
Убей чудовище, что сторожит
Твой сад, – Презренье – и колдунью Стыд;
Сожги, как готы и вандалы,
Все хроники и все анналы
Своих побед, чтоб силы уравнять,
И без подмог убей меня опять.
Я тоже мог призвать на помощь
Таких гигантов и чудовищ,
Как Постоянство (до скончанья лет)
И Скрытность, – только в них мне проку нет.
Мощь истинную обнаружа,
Будь женщиной, отбрось оружье
И знай: когда солдат прекрасный наг,
Пред ним сраженным ляжет всякий враг.
Когда убьешь меня своим презреньем,
Спеша с другим предаться наслажденьям,
О, мнимая весталка! – трепещи:
Я к ложу твоему явлюсь в ночи
Ужасным гробовым виденьем,
И вспыхнет, замигав, огонь свечи.
Напрасно станешь тормошить в испуге
Любовника; он, игрищами сыт,
От резвой отодвинется подруги
И громко захрапит;
И задрожишь ты, брошенная всеми,
Испариной покрывшись ледяной,
И призрак над тобой
Произнесет… Но нет, еще не время! —
Не воскресить отвергнутую страсть;
Так лучше мщением упиться всласть,
Чем, устрашив, от зла тебя заклясть.
За каждый день, что ссудишь мне сейчас,
И каждый час —
Тебе, сквалыжный бог, верну я десять,
Когда, седой, устану куролесить.
Ну, а пока позволь мне, сняв узду,
Скакать, ценя не лошадь, а езду,
И, дам смешав, не помнить на ходу,
С какой иду.
Соперника письмо перехватив,
Позволь порыв
Мне не сдержать и загодя явиться,
Чтоб обе – и служанка, и девица —
Остались с прибылью. Мой вкус не строг:
Цыпленок сельский, светский пирожок
И бланманже придворное – мне впрок
И в самый сок.
Так, по рукам! Когда ж я стану стар,
Зажги пожар
В развалине, и пусть плачу впервые
Стыдом и мукой за грехи былые.
Тогда взыщи, жестокий кредитор,
Мои долги с лихвой; до тех же пор
Избавь меня от застящих простор
Любовных шор!
Что ты за бес, Амур! Любой другой
За душу дал бы, хоть недорогой,
Но выкуп; скажем, при дворе
Дают хоть роль дурацкую в игре
За душу, отданную в плен;
Лишь я, отдавши все, взамен
Имею шиш (как скромный джентльмен).
Я не прошу себе каких-то льгот,
Особенных условий и щедрот;
Не клянчу, говоря всерьез,
Патента на чеканку лживых слез;
И радостей, каких невесть,
Не жду – на то другие есть,
В любимчики Любви к чему мне лезть!
Дай мне, Амур, свою лишь слепоту,
Чтоб, ежели смотреть невмоготу,
Я мог забыть, как холодна
Любовь, как детски взбалмошна она,
И чтобы раз и навсегда
Спастись от злейшего стыда:
Знать, что она все знает, – и горда.
А коль не дашь мне ничего, – резон
И в этом есть. Упрямый гарнизон,
Что вынудил врага стрелять,
Кондиции не вправе выставлять.
Строптивец заслужил твой гнев:
Я ждал, ворота заперев, —
И сдался, только лик Любви узрев.
Сей Лик, что может тигра укротить,
В прах идолы язычников разбить,
Лик, что исторгнет чернеца
Из кельи, а из гроба – мертвеца,
Двух полюсов растопит лед,
В пустынях грады возведет —
И в недрах гор алмазный створ пробьет!
Ты прав, Амур! Коль должен быть мятеж
Наказан, то казни меня, разрежь —
И тем пример наглядный дай
Грядущим бунтарям; но не пытай
Заране, коли бережешь
Для опыта, и не корежь:
Науке труп истерзанный не гож.
Любовь, когда ты не вполне
Еще моя, то дело плохо:
Иссяк запас усердных клятв, и мне
Не выжать больше ни слезы, ни вздоха.
В твою любовь я весь свой капитал
Вложил: пыл, красноречье, вдохновенье,
Хотя и сам едва ли знал,
Какое обрету именье.
Коль часть его ты отдала тайком
Другому – в горьком случае таком
Мне не владеть тобою целиком.
А если даже целиком
Ты отдалась мне, – может статься,
Другой, меня прилежней языком
И кошельком, сумеет расстараться
И в сердце у тебя любовь взрастит
Которая (дитя чужого пыла),
Увы, мне не принадлежит
И в дарственную не входила.
Но и она уже моя, – зане
Земля твоя принадлежит лишь мне,
И все, что там взошло, мое вполне.
Но если все уже мое,
То жить ни холодно, ни жарко;
О, нет – любовь растет, и для нее
На всякий день я требую подарка.
Хоть, сердце ежедневно мне даря,
Меня ты этим больше обездолишь:
Таинственный закон Любви не зря
Гласит: кто дал, тот сохранил – всего лишь.
Давай же способ царственней найдем,
Чтоб, слив сердца в один сердечный ком,
Принадлежать друг другу целиком!
Постой – и краткой лекции внемли,
Любовь моя, о Логике любви.
Вообрази: пока мы тут, гуляя,
С тобой беседовали, дорогая,
За нашею спиной
Ползли две тени, вроде привидений;
Но Полдень воссиял над головой —
Мы попираем эти тени.
Вот так, пока Любовь еще росла,
Она невольно за собой влекла
Оглядку, страх; а ныне – тень ушла.
То чувство не достигло Апогея,
Что кроется, чужих очей робея.
Но если вдруг Любовь с таких высот,
Не удержавшись, к западу сойдет,
От нас потянутся иные тени,
Склоняющие душу к перемене.
Те, прежние, других
Морочили, а эти, как туманом
Сгустившимся, нас облекут самих
Взаимной ложью и обманом.
Когда Любовь клонится на закат,
Все дальше тени от нее скользят —
И скоро, слишком скоро день затмят.
Любовь растет, пока в Зенит не станет,
А минет Полдень – сразу Ночь нагрянет.
