Воскресенье
Единственный день – воскресенье,
Когда мы с тобою вдвоем.
И шумное телевеселье
С утра наполняет наш дом.
Единственный день – воскресенье,
Когда можно все позабыть.
И острое русское зелье
Под свежий огурчик испить.
Единственный день – воскресенье,
Когда телефон не зовет.
Поскольку и в дружеских семьях
В тиши отдыхает народ.
Единственный день – воскресенье,
Когда можно всласть отдохнуть.
И вечером вместе со всеми
В театре познать что-нибудь.
И мы воскресенье встречаем
Без будничных бед и тревог.
И лишь кабинет мой печален.
Он так в этот день одинок.
«Когда твои глаза грустны…»
Когда твои глаза грустны
И молчалива ты весь вечер,
Я вновь в предчувствии вины,
Хотя виниться вроде не в чем.
В твоих глазах – синь декабря.
И я себе уже подсуден.
Прости, я так люблю тебя,
Что грусть твоя
Мне сердце студит.
Потом ты скажешь – почему
Тебе весь вечер было грустно.
Тревогу я твою пойму
И жизнь в свое вернется русло.
«Характер виноват иль возраст…»
Характер виноват иль возраст,
Что стал я ссориться с тобой…
И прозвучал обидный возглас
За уходящею спиной.
А я люблю тебя, как прежде,
Как любит львицу старый лев.
Но в страхе замирает нежность,
Когда встает меж нами гнев.
И если я виновен в этом,
Прости несдержанность мою.
В твоей судьбе бушует лето,
И я продлить его молю.
А осень, что в меня вселилась,
Ветрами душу замела.
Любовь нам оказала милость —
Быть выше бед, обид и зла.
Еврейских жен не спутаешь с другими.
Пусть даже и не близок им иврит.
Я каждую возвел бы в ранг богини,
Сперва умерив вес и аппетит.
А как они красноречивы в споре,
Когда неправы, судя по всему.
Душа их – как разгневанное море.
И тут уже не выплыть никому.
Мой друг художник – молодой и светский, —
Разводом огорчась очередным,
Спросил в тоске: «Что делать? Посоветуй…»
И я сказал: «Езжай в Иерусалим…»
Престиж еврейских жен недосягаем.
Непредсказуем и характер их.
Когда они своих мужей ругают,
То потому, что очень верят в них.
В их избранность, надежность и удачу.
Боясь – не потерялись бы в толпе.
А неудачи – ничего не значат.
Была бы лишь уверенность в себе.
И чтоб не обмануть их ожиданий,
Мужья обречены на чудеса:
Рекорды, книги, бизнес женам дарят,
Чтоб гордостью наполнить их глаза.
Еврейским женам угодить не просто.
Избранник – он единственный из всех.
Они хотят любимых видеть в звездах,
В деяньях, обреченных на успех.
И потому ни в чем не знают меры,
Когда мужей выводят в короли…
Без женской одержимости и веры
Они бы на вершины не взошли…
Пою хвалу терпению мужскому.
Еврейским женам почесть воздаю.
Одна из них не просто мне знакома,
Она судьбу возвысила мою.
«Я думаю, что где-то в царстве Божьем…»
Я думаю, что где-то в царстве Божьем
Все наши судьбы в Книгу внесены.
Но ни строки мы в ней прочесть не сможем.
И только что-то знают наши сны.
И в этом есть особый смысл и мудрость.
Иначе как бы жили мы тогда,
От будущих потерь напрасно мучась,
Шагреневые вычислив года?
И все же я хотел бы знать заранее
Твою судьбу и обмануть ее.
Взяв на себя хотя бы часть страданий,
Отдав взамен им мужество свое.
Я записал бы на свои страницы
Твои невзгоды и грехи твои.
Пускай во мне твой черный день клубится.
Пускай в тебе продлится миг любви.
И вспомнишь ты зарю в конце аллеи,
Где в стылых ветках зимний день притих.
И жизнь твоя окажется светлее
Моих предчувствий и надежд твоих.
Это как наваждение —
Голос твой и глаза.
Это как наводнение.
И уплыть мне нельзя.
Все затоплено синью —
Синим взглядом твоим.
Посредине России
Мы с тобою стоим.
И весенние ветки
Над водой голубой,
Словно добрые вехи
Нашей встречи с тобой.
Я смотрю виновато.
Я в одном виноват,
Что чужой мне была ты
Час иль вечность назад.
Чем дольше я живу,
Тем мне еще дороже
Былая жизнь и нынешние дни.
Они порою меж собой не схожи,
Но я прошу судьбу:
«Повремени…»
Пусть время не спешит,
Как гонщик в ралли.
Мы к финишу ведь все равно придем.
Еще не все мы роли доиграли,
Еще о нас скучает отчий дом.
Чем дольше я живу,
Тем мир вокруг прекрасней.
Я чувствую его —
На цвет, на звук, на вес.
Мы в черных днях, надеюсь, не погрязнем,
А светлых дней, я верю, не в обрез.
И в этот тихий кризис все со всеми.
Как Родина с любым из нас вдвоем.
Нам одолеть бы это злое время,
А там еще всю жизнь мы проживем.
Я слишком много знал потерь…
Все было, как в старинной драме;
Мне говорили: «Друг, ты верь…»
Потом, закрыв за мною дверь,
Ехидно руки потирали.
Я слишком много знал потерь.
Обид, предательств и коварства.
Моих ты горечей не мерь,
Не измеряй чужого хамства.
И все же где-то в глубине
Во мне доверие таится.
Оно, как раненая птица,
Все с болью той наедине.
Но ведь не вечно длиться боли…
И птица, поборовши смерть,
Взметнется в небо голубое,
Чтоб снова к людям полететь.
Ну, а меня друзья найдут.
Вернут опять к любви и дружбе.
Ты помолчи – нам слов не нужно.
Слова, они потом придут.
И не сердись, что я сурово
Смотрю на все.
Ты мне не верь…
Я возвращаюсь к жизни снова,
Где слишком много знал потерь.
«Как высоко мы поднялись…»
Как высоко мы поднялись,
Чтоб с солнцем встретиться в горах.
А ты смеялась, глядя вниз,
Боясь случайно выдать страх.
Я успокаивал тебя…
Когда вдвоем – совсем не страшно.
И горы в красках октября
Внимали этим мыслям нашим.
О, как порою высота
Сердцам людским необходима:
Обиды, беды, суета,
Как облака, – проходят мимо.
«Я радуюсь тому, что я живу…»
Я радуюсь тому, что я живу.
Я радуюсь снегам и майским радугам.
И птицам, прилетевшим в синеву.
И просто солнцу – бесконечно радуюсь.
Я радуюсь твоим глазам в ночи,
Когда они так близко рядом светятся.
Когда слова мои, как руки, горячи.
Я радуюсь всему, во что нам верится.
Пусть никогда не покидает нас
Подаренная нам земная радость.
Хоть у судьбы велик ее запас, —
Храни ту радость и душой, и взглядом.
Я радуюсь, что встретилась любовь.
Хотя казалось – встреча не случится.
Я радуюсь, что мой услышан зов,
Когда рассвет упал на наши лица.
И чтобы ни пришлось изведать мне,
Я все приму, к чему был небом призван.
Нет ничего прекрасней на земле,
Чем просто радоваться жизни.
«У нас большая разница в годах…»
У нас большая разница в годах…
И мы с тобой – как город и предместье.
Наверно, скучно в старых городах,
Но этот город одержим и весел.
В нем было все – и дружба, и вражда,
И верность неожиданным союзам…
Тебе считали первые года,
Когда уже я поклонялся музам.
Но Время сократило наш разрыв.
Не потому ль, что женщины мудрее.
…И вновь предместьем город мой красив
И делится с ним радостью своею.
«Живопись леса – искусство природы…»
Живопись леса – искусство природы.
В рамке небес – гениальный пейзаж.
Здесь забываешь про беды и годы.
И вспоминаешь про рай и шалаш.
Рай в шалаше — для влюбленных и юных.
Рай в шалаше – это лес до небес…
Ветер напряг тополиные струны.
Слушает тихую музыку лес.
Как я люблю это царство покоя!
Все, что лес дарит мне —
Сердцем приму…
И признаюсь благодарной строкою
Другу старинному своему.
И вновь февраль…
И вновь цветет миндаль.
Наверно, прошлый век
Сюда вернулся.
И та же бесконечная печаль.
И все привычно, как биенье пульса.
Мне кажется, здесь жизнь моя прошла.
И снова память давней раной ноет.
И только нет ни года, ни числа,
Как будто все случилось не со мною.
Как будто все случилось не со мной,
А с кем-то, для кого я стал повтором.
И кто-то в бесконечности земной
Глядит на мир моим печальным взором.
И потому ловлю себя порой
На мысли, что я БЫЛ уже когда-то.
И жизнь моя – как код или пароль,
Чтоб вновь войти во все года и даты.
Чтобы войти в твою любовь опять,
В былые дни, что возродятся с нами.
И ничего в себе не повторять,
Как будто мы друг друга не узнали.
