На танцы в клуб вчетвером стали ходить. Здорово, оказывается, Дима танцует и до теткиной квартиры такую даль не ленится проводить. И постепенно привыкла к нему Любка. Пожалуй, полюбила. И все бы хорошо, да через какое-то время почувствовала она себя какой-то нездоровой. Тошнить ее от еды стало. «Так ты хоть не беременная ли?», — догадалась тетка. Так оно и оказалось. Димка сразу слинял — зачем я чужого ребенка буду воспитывать. «Да твой он, — пыталась урезонить Диму Светка, — мы точно знаем. Жениться тебе на ней надо». Но рассудительного Диму как ветром сдуло в другой город.
Осталась Любка одна. Аборт делать тетка отсоветовала, сказала, чтобы ехала домой — пусть твоя мама с малым нянчится. А то, я вижу, совсем они тебя забросили и от безделья спились. Наверное, действительно так, потому что через некоторое время после этого разговора позвонила мать чтобы приезжала — умер отец. Выпил что-то не то, и сердце не выдержало. Любка очень переживала смерть отца, хоть и выпивал он, но любила она его. Подолгу летом жила в его деревне. Подальше от крикливой матери. За ягодами, за грибами по лесам, по болотам много километров проходили. Лучше отца никто не знал местные леса. И Любка любила лес.
Глава 4
П
охоронив отца, она в областной город не вернулась, на работу устраиваться не стала, так как подходило время рожать. Договорились с мамой, что рожать она будет у тетки, ребенка оставит в роддоме. «Не хочу, чтоб с таких лет ты матерью — одиночкой стала. Кому ты будешь с ребенком нужна?» — сказала мама. Любка, уяснив, что мать с ребенком возиться не будет, согласилась. К тому же, она скучала в их захолустном городке и хотела еще пожить в большом городе. И не оставляла мысль об учебе. Родив Сашу и оставив его в роддоме, Любка хотела пожить у тетки, но та воспротивилась, и племянница вынуждена была вернуться домой. В институт поступить она опоздала, надо было устраиваться на работу. Но горничные в их городке не требовались, к другой работе ее не тянуло и в ожидании приличной работы жила пока у матери, а время проводила у подруги Гали, которая также не имела постоянной работы и жила на подвернувшиеся халтуры. Расставшись с гражданским мужем, Галя вела не очень серьезный образ жизни. Этот образ жизни напомнил Любке прежнюю ресторанную жизнь, о которой она часто вспоминала, скучая дома и выслушивая надоевшие нотации матери. Освободившись от сына, Любка почувствовала свободу и какую-то легкость, легкость стрекозы или бабочки, которая, выпорхнув из тесной темноты куколки и расправив красивые крылья, перелетает с цветка на цветок, не зная, где ей остановиться и какой цветок предпочесть. Таинственные соблазны ресторанной жизни привлекали Любку, и она, как та бабочка, стала перелетать с цветка на цветок, от одного к другому, из ресторана в ресторан, увязая тонкими лапками все глубже и глубже в этом ядовитом нектаре.
А время шло, проходил год за годом, одну временную работу Любка сменяла, другой, но и та ей не нравилась, она переходила на другую и все реже и реже думала об учебе. Когда она за столиком кафе познакомилась с Игорем, ее легкие изящные крылышки были уже не так легки и изящны, их, только ей присущий рисунок, потускнел, они потяжелели и стали бесцветными. Другие бабочки опережали ее в полете, мотыльки больше не оборачивались на нее с восхищением, и, попадая в стайку красивых бабочек, она уже ловила насмешливые взгляды и слышала презрительное «моль». Да еще с эпитетом «драная». Им с подругой надо было уже прилагать немало усилий, чтобы их пригласили за столик. Игорь пригласил. Месяца за два до этого Любка серьезно поссорилась с мамой.
Как-то вечером она вызвала такси, чтобы доехать до ресторана, где ожидал ее новый очень перспективный знакомый. И просил не опаздывать. Деньги на такси Любка выпросила у матери, та вынуждена была их дать, но с таким грязным напутствием в дверях, что дочь, выходя, ударила матушку замком по голове. «Замочек-то был маленький, алюминиевый», — убеждала полицейских потом дочка, ибо мать утром вызвала полицию. Дочь поместили на двое суток в изолятор, а мать стала оформлять документы в дом престарелых, причем в другой город, подальше от распустившей руки дочери.
До зимы она жила одна, а к зиме перешла к Игорю.
Глава 5
П
осле гибели котенка Любка резко изменилась. Она снова начала пить. Но пила не так как раньше — за столом, с закуской, с друзьями. Пила равнодушно, где придется, как придется — дома или у кафешек, где выпрашивала вино и курево у пьяных посетителей. Полиция не раз подбирала ее, лежащую пьяной на улице и доставляла в вытрезвитель, где держали ее по двое суток, и где ей даже нравилось — чистая постель, накормят, и даже добродушный дежурный милостиво даст ей покурить, и где нет Игоря, от участившихся побоев которого сильно болела голова и который заставлял ее работать. Но внаклонку работать она уже не могла. Когда поспели ягоды и они, как и раньше, уехали в деревню на заготовку клюквы, Любка не могла наклоняться за ягодой. Даже Игорь понял это и только ворчал, видя, как она неподвижно, равнодушно сидит на кочке с полупустой корзиной у пояса. Бесполезную в деревне, Игорь отправил ее домой, но равнодушие не оставляло ее и дома Она уже не боролась со страстью к алкоголю, уже не беспокоил ее беспорядок в доме, она жила как бы по привычке, ничего не хотела, кроме того, чтобы напиться и чтоб ее оставили в покое.
Кроме того, неразборчивость в выборе ресторанных, вернее, уже околокафешных партнеров не осталась безнаказанной и привела не только к головным болям от самосуда Игоря, но и ко все более ощутимому Любкой разложению тела, что было уже заметно на лице и вызывало брезгливое отвращение окружающих и захлопнутые двери сердобольных соседей, к которым она, уже ставшая беззастенчивой, нагло обращалась за солью, спичками, растительным маслом, стиральным порошком, хлебом, которые «забыла» купить.
Так прошло лето, а за ним и сентябрь.
В октябре Любка пропала.
На нее наткнулся в лесу грибник. Возвращаясь с корзиной грибов по заросшей лесной тропинке, что вилась вдоль городского кладбища, он увидел впереди себя что-то непонятное: то ли трухлявый обломок упавшего дерева, или развалившийся мешок с мусором, или кучу тряпья. Хотя солнце еще не село и освещало осенним неярким светом верхушки деревьев, в лесу уже стало темнеть, Близорукий грибник не сразу рассмотрел,
