— Во Франции — дворянин, в Бретани — принц.
— Точно так же как Тремуйли[12] и Роганы[13].
— Кстати, он с ними в свойстве.
Буабертло продолжал:
— Во Франции и на королевских выездах он маркиз, как я — граф и как вы — шевалье.
— Где теперь эти выезды! — воскликнул Ла Вьевиль. — Началось с кареты, а кончилось повозкой палача.
Наступило молчание.
Первым нарушил его Буабертло:
— За неимением французского принца приходится довольствоваться принцем бретонским.
— За неимением орла… и ворон хорош.
— Лично я предпочел бы ястреба, — возразил Буабертло.
На что Ла Вьевиль ответил:
— Еще бы! Клюв и когти.
— Увидим.
— Да, — произнес Ла Вьевиль, — давно пора подумать о вожде. Я вполне разделяю девиз Тентеннака: «Вождя и пороха!» Так вот, капитан, я знаю приблизительно всех кандидатов в вожди, как пригодных для этой цели, так и вовсе непригодных, знаю вождей вчерашних, сегодняшних и завтрашних; ни в одном нет настоящей военной жилки, а она-то нам как раз и нужна. Этой дьявольской Вандее необходим генерал, который был бы одновременно и испытанным крючкотвором: пусть изматывает противника, пусть оттягает сегодня мельницу, завтра куст, послезавтра ров, булыжник, пусть ставит ловушки, пусть все оборачивает себе на пользу, пусть бдит, пусть крушит всех и вся, пусть примерно карает, пусть не знает ни сна, ни жалости. Сейчас в их мужицком воинстве герои есть, а военачальников нет. Д’Эльбе[14] — ничтожество, Лескюр[15] болен, Боншан[16] миндальничает, он добряк, что уж совсем глупо. Ларошжакелен[17] незаменим на вторых ролях; Сильз одолеет врага в открытом поле, а в ловушку заманить не сумеет; Катлино[18] — простоватый ломовик; Стоффле[19] — пронырливый лесной сторож; Берар бездарен, Буленвилье — шут гороховый, Шаретт[20] страшен. Я не говорю уже о цирюльнике Гастоне[21]. В самом деле, не понимаю, какого беса мы поносим революцию, так ли уж велико различие между республиканцами и нами, коль скоро у нас дворянами командуют господа брадобреи?
— А все потому, что эта проклятая революция и нас самих тоже портит.
— Вся Франция в парше.
— В парше третьего сословия, — подхватил дю Буабертло. — Одна надежда на помощь Англии.
— И она поможет, не сомневайтесь, капитан.
— Поможет завтра, а худо-то уже сегодня.
— Согласен, изо всех углов лезет смерд; раз монархия назначает главнокомандующим Стоффле, лесника господина де Молеврие, нам нет никаких оснований завидовать республике, где в министрах сидит Паш[22], сын швейцара герцога де Кастри. Да, в вандейской войне произойдут презабавные встречи: с одной стороны — пивовар Сантерр, с другой — цирюльник Гастон.
— А знаете, дорогой Вьевиль, я все-таки ценю Гастона. Он неплохо показал себя, когда командовал при Геменэ. Без дальних слов велел расстрелять триста синих, да еще приказал им предварительно вырыть себе братскую могилу.
— Что ж, в добрый час, но и я бы с этим делом не хуже его справился.
— Конечно, справились бы. Да и я тоже.
— Великие военные деяния требуют в качестве исполнителя человека благородной крови, — продолжал Ла Вьевиль. — Это дело рыцарей, а не цирюльников.
— Однако ж и в третьем сословии встречаются приличные люди, — возразил дю Буабертло. — Вспомните хотя бы часовщика Жоли[23]. Во Фландрском полку он был простым сержантом, сейчас он вождь вандейцев, командует одним из береговых отрядов; сын у него республиканец: отец служит у белых, сын — у синих. Встреча. Схватка. Отец берет сына в плен и пристреливает его.
— Вот это хорошо, — сказал Ла Вьевиль.
— Настоящий Брут-роялист[24], — сказал дю Буабертло.
— И все-таки тяжело идти в бой под командованием разных Кокро, Жан-Жанов, каких-то Муленов, Фокаров, Бужю, Шуппов.
— То же чувство негодования, дражайший шевалье, испытывают и в противном лагере. В наших рядах сотни буржуа, в их рядах сотни дворян. Неужели вы полагаете, что санкюлоты[25] в восторге оттого, что ими командует граф де Канкло[26], виконт де Миранда[27], виконт де Богарне[28], граф де Валанс, маркиз де Кюстин[29] и герцог Бирон[30].
— Да, путаница изрядная.
— Не забудьте еще герцога Шартрского[31]!
— Сына Филиппа Эгалитэ[32]? Когда он, по-вашему, станет королем?
— Никогда.
— А все же он подымается к трону. Его возносят собственные преступления.
— И тянут вниз собственные пороки, — добавил дю Буабертло.
Вновь воцарилось молчание, которое прервал капитан:
— А ведь он был готов пойти на мировую. Приезжал повидать короля. Я как раз находился в Версале, когда ему плюнули вслед.
— С главной лестницы?
— Да.
— И хорошо сделали.
— У нас его прозвали Бурбон-Бубон.
— Очень метко, плешивый, прыщавый, цареубийца, фу, пакость какая! — И Ла Вьевиль добавил: — Мне довелось быть с ним в бою при Уэссане.
— На корвете «Святой дух»?
— Да.
— Если бы он держался на ветре, следуя сигналу адмирала Д’Орвилье, англичане ни за что бы не прорвались.
— Совершенно справедливо.
— А правда, что он со страха забился в трюм?
— Болтовня. Но такой слух распространить полезно.
И Ла Вьевиль громко расхохотался.
— Есть еще на свете дураки, — продолжал капитан. — Возьмите хотя бы того же Буленвилье, о котором вы сейчас говорили. Я его знал, видел вблизи. Сначала крестьяне были вооружены пиками, а он забрал себе в голову превратить их в отряды копейщиков. Решил обучить их действовать пикой по всем правилам, как положено в воинских уставах. Мечтал превратить этих дикарей в регулярное войско. Старался научить их всем видам построения батальонных каре. Обучал их старинному военному языку: вместо «командир отделения» говорил «капдэскадр», как называли капралов во времена Людовика Четырнадцатого. Вбил себе в голову мысль создать регулярную часть — из этих-то браконьеров; сформировал роты, и сержантам полагалось каждый вечер становиться в кружок; сержант шефской роты сообщал на ухо сержанту второй роты пароль и отзыв, тот передавал их тем же путем соседу, тот следующему и так далее. Он разжаловал офицера за то, что тот, получая от сержанта пароль, не встал и не снял шляпу. Судите сами, что там творилось. Этот дуралей никак не мог понять одного: мужики хотят, чтобы ими и командовали по-мужичьи, и что нельзя приучить к казарме того, кто привык жить в лесу. Поверьте, я знаю вашего Буленвилье.
Они молча сделали несколько шагов, думая каждый о своем. Затем разговор возобновился.
— Кстати, подтвердились слухи о том, что Дампьер убит?
— Подтвердились, капитан.
— На подступах к Конде?
— В лагере Памар. Пушечным ядром.
Дю Буабертло вздохнул:
— Граф Дампьер! Вот еще один из наших, который перешел на их сторону.
— Ну и черт с ним! — сказал Ла Вьевиль.
— А где их высочества принцессы?
— В Триесте.
— Все еще в Триесте?
— Все еще там.
И Ла Вьевиль воскликнул:
— Ах, эта республика! Сколько бед, а из-за чего! И подумать только, что революция началась из-за дефицита в несколько миллионов!
— Ничтожные причины — самые опасные! — возразил Буабертло.
— Все идет прахом, — сказал Ла Вьевиль.
— Согласен. Ларуари[33] умер, дю Дрене[34] — дурак. А возьмите наших пастырей Печального Образа, всех этих вожаков, всех этих Куси[35], епископа Рошельского, возьмите Бопуаля Сент-Олэра[36], епископа Пуатье, Мерси[37], епископа Люсонского, любовника госпожи де Лэшасери…
— Которая, да было бы вам известно, капитан, зовется Серванто. Лэшасери — название ее поместий.
— А этот лжеепископ из Агри, этот кюре неизвестно даже какого прихода.
— Прихода Доль. А звать его Гийо де Фольвиль[38]. Он, кстати сказать, человек очень храбрый и умеет драться.
— Всё попы, а нам нужны солдаты. Епископы, которые вовсе и не епископы даже! И генералы, которые вовсе и не генералы!
Ла Вьевиль прервал капитана:
— Есть у вас в каюте последний номер «Монитера»[39]?
— Есть.
— Интересно, что нынче дают в Париже?
— «Адель и Полэн» и «Пещеру».
— Вот бы посмотреть!
— Еще посмотрите. Через месяц мы будем в Париже. — И после минутного раздумья дю Буабертло добавил: — Не позже. Господин Уиндхэм[40] сказал это лорду Гуду[41].
— Значит, капитан, наши дела еще не так плохи?
— Все было бы хорошо, черт возьми, если бы войну в Бретани вели правильно.
Ла Вьевиль покачал головой.
— Скажите, капитан, — спросил он, — высадим мы морскую пехоту?
— Высадим, если побережье за нас, и не высадим, если оно нам враждебно. Иной раз надо, чтобы война вламывалась в двери, а другой раз полезнее, чтобы она проскальзывала в щелку. Гражданская война должна держать про запас отмычку. Постараемся сделать все, что возможно. Но главное — вождь. — И Буабертло задумчиво добавил: — Скажите, Ла Вьевиль, что вы думаете о Дьези[42]?
